И когда она там остановилась и Данис увидел ее красоту и прелесть, его вера испортилась, и он пленился ею и стал посылать к ней с просьбами патрициев, одного за другим, чтобы подружиться с нею, и каждый, кого он посылал, впадал в любовь к ней и соблазнял ее, а она извинялась и отказывалась. И Данис все посылал к ней одного за другим, пока не послал к ней сорок патрициев, и каждый из них, увидав ее, привязывался к ней любовью и усиленно ее уговаривал и соблазнял, не называя ей имени Даниса, а она отказывалась и отвечала им самыми грубыми словами.
И когда истощилось терпение Даниса и усилилась его страсть, он сказал про себя: "Говорит сказавший поговорку: "Почешет мне тело только мой ноготь, и не побегут для дел моих ничьи, кроме моих, ноги". А затем он поднялся на ноги и приготовил роскошное кушанье и понес его и поставил перед Зейн-аль-Мавасиф (а было это в девятый день из тех десяти, которые Зейн-аль-Мавасиф уговорилась провести у Даниса для отдыха). И, поставив перед ней кушанье, монах сказал: "Пожалуй во имя бога - лучшая пища та, что нам досталась". И девушка протянула руку со словами: "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!" - и стала есть со своими невольницами. А когда она кончила есть, монах сказал ей; "О госпожа, я хочу сказать тебе стихи". - "Говори", - молвила девушка. И Данис произнес такие стихи:
Пленила ты сердце мне ланитой и взором,
О страсти к тебе гласит и стих мои в проза.
Ты бросишь ли страстью к тебе изнуренного?
С любовью борюсь своей и в сонных я грезах.
Меня ты не оставляй безумным, поверженным,
Забыл я и монастырь и жизни услады.
О нежная ветвь! В любви дозволила кровь пролить
Мою! Пожалей меня и жалобам внемли".
И, услышав эти стихи, Зейн-аль-Мавасиф ответила на его стихотворение таким двустишием:
"О жаждущий близости, не льстись ты надеждою,
Вопросы, о человек, ко мне прекрати свои!
И душу не распаляй на то, чем владеть вовек
Не будешь, - ведь к жадности близки опасения".
И Данис, услышав ее стихи, вернулся в свою келью, задумчивый, не зная, как поступить в деле этой девушки, и он провел эту ночь в наихудшем состоянии. А когда опустилась ночь, Зейн-аль-Мавасиф встала и сказала своим невольницам: "Пойдемте! Нам не справиться с сорока человеками из монахов, когда каждый из них соблазняет меня". И невольницы ответили: "С любовью и охотой!" И затем они сели на своих коней и выехали из ворот монастыря..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот шестьдесят вторая ночь
Когда же настала восемьсот шестьдесят вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Зейн-аль-Мавасиф со своими невольницами выехала из монастыря ночью, и они ехали не переставая и вдруг увидели шедший караван.
И они вмешались в караван, и вдруг оказалось, что это караван из города Адена, где была Зейн-аль-Мавасиф, и она услышала, что люди в караване разговаривают о происшествии с Зейн-аль-Мавасиф и говорят, что кадии и свидетели умерли от любви к ней и жители города назначили других кадиев и свидетелей и выпустили мужа Зейн-аль-Мавасиф из тюрьмы. И Зейн-аль-Мавасиф, услышав эти речи, обратилась к своим невольницам и спросила свою рабыню Хубуб: "Разве ты не слышишь эти речи?" И Хубуб ответила: "Если монахи, которые веруют, что опасаться женщин - благочестиво, пленились любовью к тебе, то каково же положение кадиев, которые веруют, что нет монашества в исламе! Но будем идти на родину, пока наше дело остается скрытым". И они пошли, силясь идти скорее, и вот то, что было с Зейн-альМавасиф и ее невольницами.
Что же касается монахов, то, когда наступило утро, они пришли к Зейн-аль-Мавасиф для приветствия, но увидели, что ее место пусто, и схватила их болезнь во внутренностях их. И первый монах разодрал свою одежду и начал говорить такие стихи:
"О Други, ко мне скорей придите! Поистине,
Расстаться я с вами должен скоро, покинуть вас!
Душа моя вся полна страданьями от любви,
А в сердце таятся вздохи страсти смертельные
По девушке, что пришла и наш посетила край,
С ней месяц, на небеса входящий, сравняется.
Ушла она и меня убитым оставила,
Стрелою поверженным, что смерть принесла, разя".
А потом второй монах произнес такие стихи:
"Ушедшие с душой моей, смягчитесь же
Над бедным вы и, сжалившись, вернитесь вновь.
Ушли они, и ушел мой отдых с уходом их.
Далеко они, но речей их сладость в ушах моих.
Вдали они, и вдали их стан. О, если бы
Они сжалились и во сне хотя бы вернулись к нам!
Они сердце взяли, уйдя, мое и всего меня
В слезах, потоком льющихся, оставили".
А потом третий монах произнес такие стихи:
"Рисует ваш образ и глаза, и душа, и слух,
И сердце мое - приют для вас, как и все во мне.
И слово о вас приятней меда в устах моих
Течет оно, как течет мой дух в глубине груди.
И тонким, как зубочистка, вы меня сделали
От мук, и в пучине слез от страсти потоплен я.
О, дайте увидеть вас во сне! Ведь, быть может, вы
Ланитам моим дадите отдых от боли слез".
А потом четвертый монах произнес такие два стиха:
"Онемел язык - о тебе скажу немного:
Любовь - причина хвори и страданий.
О полная луна, чье место в небе,
Сильна к тебе любовь моя, безумна!"
А потом пятый монах произнес такие стихи:
"Люблю я луну, что нежна и стройна и стан ее тонок - в беде он скорбит,
Слюна ее схожа со влагой вина, и зад ее тяжкий людей веселит.
Любовью душа моя к ней сожжена, влюбленный средь
мрака ночного убит.
Слеза на щеке точно яхонт, красна, и льется она точно дождь вдоль ланит".
А потом шестой монах произнес такие стихи:
"Губящая в любви к себе разлукою,
О бана ветвь, светило счастья взошло твое!
На грусть мою и страсть тебе я жалуюсь,
О жгущая огнями роз щеки своей!
В тебя влюбленный набожность обманет ли
И забудет ли поясной поклон и паденья ниц?"
А потом седьмой монах произнес такие стихи:
"Заточил он душу, а слезы глаз он выпустил,
Обновил он страсть, а терпение разорвал мое.
