А на месте взрыва образовалась чёрная воронка, и от неё пахло горелым.
Один из разрывов повалил могучий ясень, что рос рядом с окопом. Дерево шумно упало, тряхнув листвой и опростав могучие корни, которые замерли над окопом, как щупальца огромного чёрного спрута.
Наконец, решив, что от маленького дерзкого окопа ничего не осталось, враги прекратили огонь.
А Серёжа, оглушённый взрывами, бледный и измученный, всё жался к Деду, всё искал у него защиты.
* * *
Прошёл ещё один день и ещё одна ночь.
Раненый Дед метался в жару и просил пить. Теперь Серёжа нёс службу за двоих: за себя и за Деда. Он наблюдал за тем, что происходит на переднем крае.
Было тихо. Курился синеватый туман. Роса была крупной и тяжёлой, как дробь. А вокруг окопа зияли чёрные воронки. И, глядя на истерзанную землю, Серёжа вдруг пожалел её, словно она, земля, была существом живым и страдала от ран и ожогов.
Серёжа поднял глаза и увидел обожжённые огнём алые облака. Казалось, они проплывали над жерлом вулкана. Но никакого вулкана не было. А было горящее русское село Кадушкино. Подожжённые снарядами, горели избы, сараи, колодцы. Вся земля горела под Кадушкином. От этого военного огня облака и стали алыми.
* * *
Как это случилось? Как произошло? Впереди окопа показался танк. Был он сперва маленьким, безобидным и гудел, как шмель. Но с каждой минутой танк становился всё больше. Казалось, он рос на глазах. Мотор грозно ревел, гусеницы лязгали железом. А на броне стали различимы чёрные кресты. Он тяжело взбирался на пригорки и со скрипом скатывался вниз. Его длинная пушка угрожающе покачивалась, словно ждала удобного момента, чтобы выстрелить. Фашистский танк шёл на маленькую солдатскую крепость — на окоп, дерзко вырытый на ничейной земле.
Серёже вдруг стало не по себе — в сердце забилась тревожная льдинка страха, и мальчик упал на дно окопа рядом с притихшим Дедом.
— Ты что? — спросил раненый.
— Дед, мы погибаем! Дед, пришёл конец! Танк ползёт на нас!
Солдат с трудом поднялся, навалился грудью на переднюю стенку окопа и стал наблюдать за приближающейся громадой. Не отрывая глаз от танка, он сказал Серёже:
— Времени мало. Потому не переспрашивай, а слушай и запоминай. Этот танк хочет обойти наш полк слева и неожиданно ударить с фланга. Но я помогу своей роте, раз уж пришёл на войну.
— Дед, он же раздавит тебя!
— Если так рассуждать, никогда не победишь врага, — сказал Дед.
И он достал из ниши, вырытой в стенке окопа, гранату, похожую на большую консервную банку.
— Разве гранатой его остановишь?! — безнадёжно произнёс Серёжа.
— У меня кроме гранаты ещё кое-что есть, — сказал Дед.
— Что это за «кое-что»? — спросил мальчик.
Но Дед не ответил на его вопрос. Он спешил сказать ему главное.
— Если я не вернусь, пойдёшь домой один. Это мой приказ!
Дед хотел ещё что-то сказать, но грохот фашистского танка заглушил его голос. Земля дрожала. Приближающийся танк становился всё больше, всё громадней. Был он уже величиной с паровоз, а может быть, с дом. Так казалось Серёже. Гусеницы безжалостно перекапывали нежную землю. Пушка зловеще покачивалась. Льдинка страха всё сильнее билась в сердце мальчика.
Но когда Дед пристально посмотрел в глаза внуку, льдинка исчезла, растаяла. И Серёжа сказал:
— Можно, я с тобой?
Он сказал громко, но грохот надвигавшегося танка был сильней, и Дед не услышал просьбы внука. А может быть, и услышал, но не захотел напоследок сказать «нет».
Он собрался с силами. Стиснул зубы, чтобы заглушить боль перебитого плеча. Потом выбрался из окопа, перевалил через бруствер и, прижимаясь к земле, пополз навстречу ревущей громаде.
Отчаяние охватило Серёжу. Он хотел было броситься за Дедом, но в это время на конце длинного ствола пушки ослепительно сверкнуло рваное пламя, прогремел выстрел. И совсем близко от окопа разорвался снаряд. Воздух стал плотным, почти твёрдым. А он с трудом поднялся на ноги, ему на голову и на плечи посыпались комья земли.
Танк был совсем близко.
Серёжа увидел, как рядом с огромным танком возникла маленькая и на вид слабая фигура Деда-солдата. И в следующее мгновение что-то грохнуло. И танк, скрежеща, завертелся на месте, как подбитый зверь. Чадящее облако окутало громадину. А потом в чёрном облаке забилось чадящее оранжевое пламя.
Фигурка солдата исчезла.
И тогда Серёжа закричал, на всю ничейную землю закричал:
— Дед!.. Дед!.. Дед!..
Фашистский танк замер. Он горел, как деревянный. К небу поднимался столб дыма.
А потом всё кончилось. И только с того места, где стоял танк, к небу поднимался столб дыма и чёрной сажей пачкал проплывающие облака.
Дед не возвращался.
Серёжа выбрался из окопа и побежал к догорающему танку.
Огромный танк был чёрным и безжизненным. От него тянуло душным жаром, обжигающим лицо. Краска обгорела, и остов танка покрылся окалиной. Словно тяжёлую машину запихнули в огромную печь и огонь съел всё, что в ней было и живого и смертоносного. Осталась одна оболочка — безопасная и жалкая.
Но никакой печи не было. А был невысокий рыжеватый солдат, Серёжин Дед, который не побоялся, встал на пути ревущей стальной громады с гранатой в руке. Правда, кроме обычного оружия потребовалось ещё кое-что: отважное сердце, которое взорвалось вместе с гранатой.
В нескольких шагах от танка Серёжа увидел Деда.
Он лежал на земле, раскинув руки, и неподвижными глазами смотрел в небо. Лицо его было спокойно, словно умирать ему было совсем не больно. Только из молодого он снова превратился в старого: появилась белая борода клинышком, а на месте двух рыжих пёрышков оказались густые усы, подпирающие нос. В этом страшном коротком бою солдат прожил целую жизнь и состарился.
— Дед!
Серёжа стоял на сожжённой земле и не сводил глаз с Деда, словно старался получше запомнить его. Слёзы текли по обветренному лицу мальчика, и он смахивал их жёстким рукавом гимнастёрки.
А может быть, Дед жив? Просто ранен?
Серёжа опустился на колени и прижался ухом к груди Деда в надежде услышать хотя бы слабый звук. Но под гимнастёркой у старого солдата было тихо.
И вдруг он почувствовал едва заметные удары — это в груди Деда отдавалось биение Серёжиного сердца. И мальчик решил, что у них с Дедом одно, общее сердце.
Серёжа поднялся с земли. Но был он уже не прежним Серёжей, а превратился в бойца, стойкого на всю жизнь.
Он огляделся: фашистского танка не было — вместо него на земле возвышалась горка пепла.
А Дед лежал рядом, как живой. Солдат, заснувший после трудного боя. Но его слова звучали в сознании мальчика: «Ты хотел знать, как совершают подвиг… Это ведь жизни человеческой стоит».
* * *
Как это случилось? Как произошло?
Пришёл Серёжа на войну с Дедом, а домой возвращался один.
Шёл по развороченной танками фронтовой дороге, мимо палаток медсанбатов, от которых доносился жутковатый дух лекарства. Шёл мимо военно-полевых пекарен с родным, тёплым запахом хлеба — запахом жизни. Бойцы попадались ему всё реже, а потом их совсем не стало. Теперь Серёжа шёл мимо заброшенных окопов и землянок, по бывшей ничейной земле, навсегда ставшей нашей. И на этом военном пути всё было пройденным, пережитым, бывшим.
Шёл Серёжа один, а ему казалось, что Дед идёт рядом и подковки дедовских сапог нет-нет — да звякнут о камень.
Он не заметил, как запели птицы, застучал дятел и вещая птичка кукушка начала отсчитывать годы мира.
