Созвонились с Герё, тот сказал, что привезли повстанцев, ведутся переговоры с Надем. (Нашли кому вести переговоры!)
25 октября
На следующий день я сказал товарищу Микояну не выходить из дома до моею возвращении, а вечером приеду, мы прогуляемся вместе. Он сказал: «Ладно».
Сам я поехал в МВД провести совещание с руководящими работниками Госбезопасности, чтобы они активно занялись розыском и арестом инициаторов повстанцев. Несмотря на то что я приказал явиться всем, в том числе и Копачи, тот не явился. Видимо, люди Надя его предупредили, и он боялся ареста.
В здании МВД все сотрудники были одеты по-полевому, полувоенные, утепленные ватнички и т. д. Это, видимо, из предосторожности, что им придется, возможно, уходить из города. Я об этом сказал, чтобы они увереннее себя чувствовали, так как закон на их стороне, и потребовал активного розыска, и главное, изъятия руководителей восстания.
Люди вроде все поняли, но видно, что чувствовали себя неуверенно. Затем мы с Пирошем поехали в район кинотеатра «Корвин», где засели повстанцы [573].
Не доезжая до театра, мы увидели поперек улицы баррикады, построенные из заборов, разобранных шпал и рельс от трамваев и т. д. Когда продвинулись ближе, нас обстреляли из пулеметов и винтовок.
По бронетранспортеру прошла барабанная дробь свинца. Потом я увидел дым арторудий и свист снаряда, очевидно, направленного по бронемашине, но не попавшего. Тогда я водителю приказал развернуться обратно.
Дело принимало серьезный оборот. Навстречу нам попалась артбатарея, которая имела целью разрушить баррикады. Плохо дело, начнется гражданская война [574].
К вечеру я пришел в себя. Перекусил вместе с товарищем Микояном и Сусловым (они, оказывается, почти весь день не ели, ждали меня), видимо, пулеметная стрельба не особенно вдохновляла на обед.
Во время обеда я им все рассказал. Анастас Иванович раза два перебивал меня, чтобы я не лез в огонь, не рисковал, а то убьют.
Затем созвонились с Герё, тот ничего нового не знал, никуда из дома не выезжал, поэтому решили в ЦК не ездить до утра. Прошли, прогулялись, везде стоят наши бойцы и офицеры с автоматами и пулеметами. Дома послушали радио и легли спать.
28 октября
В 7 часов 15 минут утра меня разбудил посол товарищ Андропов (которому я посоветовал, чтобы дежурных по посольству было два и следили за всем происходящим и докладывали мне) и сказал: «Сейчас только закончил выступление по радио из президентского дворца Имре Надь, который заявил, что правительством принято решение о роспуске органов госбезопасности. Выступление короткое, невнятное» [575].
У меня мелькнула мысль, что мое предположение о том, что Имре Надь сам руководит повстанцами, подтверждается, так как он чувствует, что органы уже подходят к нему и скоро разоблачат его, поэтому он решил их распустить.
Я немедленно разбудил Анастаса Ивановича и все рассказал. Он стал будить товарища Суслова, одеваться, и поехали в президентский дворец говорить с Надем.
Товарищей Микояна и Суслова я оставил в броневиках, а сам пошел во дворец. В этой громадине я еле нашел радиокомнату. Дворец был пуст. Кроме радиста, я никого не видел. Спросил, где премьер, он ответил, что приехал с кем-то, выступил по радио и уехал.
От дворца мы поехали в ЦК. Там был уже военный табор. Все коммунисты ходили с автоматами, там же питались, кто жарил, кто чай пил, кто спал. При входе какая-то воинская часть заняла помещение, и не пробьешься.
Когда мы вошли на второй этаж, раздалась стрельба из пулеметов. Я сказал товарищу Микояну сидеть в кабинете, а сам выскочил вниз. Военные сгрудились у входа, а на улицу никто не выходит.
Я протолкался к дверям (я был в гражданском) и увидел, как на улице лежит человек, заливается кровью, а другой в противоположных дверях и тоже в крови.
Мне сказали, что из дома напротив ЦК повстанцы стреляли из автоматов. Ну, естественно, после этого полнейшая паника. Мы сидели в ЦК до вечера, не раз звонили на квартиру Надю, но жена отвечала: «Болен». Надь так и не явился, сославшись на болезнь.
Поздно вечером все же его вытащили, и началось снова заседание. Товарищ Микоян стал спрашивать: «Что значит ваше выступление?» Имре Надь смущенно говорит, что в Венгрии так озлоблены против Ракоши и органов госбезопасности, что мне подсказали, что лучше удовлетворить желание народа их распустить, тогда все это может кончиться [576].
Анастас Иванович, конечно, этому не поверил. Затем он спросил: «А с кем было согласовано это заявление о роспуске органов госбезопасности?» Оказывается, ни с кем. ЦК тоже об этом узнало от нас. Вообще, это было уже не ЦК, и Герё не секретарь, а мокрая курица [577].
Затем еще раз решили обменяться <мнениями>, что дальше делать. Стали один за одним члены Политбюро высказываться, личные взгляды, доброго слова не стоящие. Герё сказал, что все утихнет само собой. Я возмутился и сказал Анастасу Ивановичу, что они хотят погубить Венгерскую республику.
Тогда встал Имре Надь и, делая болезненный вид, сказал: «Товарищ Микоян, мы понимаем, что обстановка очень сложная, но дайте нам несколько дней, и мы все выправим. А для того, чтобы успешнее нам решать трудности, выведите войска Советской Армии из Будапешта».
Я так и подпрыгнул, ведь это чистое предательство, без наших войск повстанцы возглавят Венгрию. Анастас Иванович, посоветовавшись с Сусловым, сказал, что мы доложим ваше мнение в ЦК <КП> Советского Союза и вам завтра сообщим.
Члены Политбюро и Герё по этому предложению Надя ничего внятного не сказали. Я так и не понял, согласны они с Надем или нет. На мой взгляд, получилась подлость.
Когда мы приехали к себе, мне доложили, что в городе в ряде районов идет стрельба, полная неразбериха, на улицу выходить нельзя. Ранен посольский работник, наши танкисты, будучи обстрелянные повстанцами из переулка, открыли ответный огонь и снесли снарядом балкон и угол в турецком посольстве. Я приказал командиру бригады пойти с извинениями.
Вечером уже на прогулку не выходили, рискованно. После разговоров с Москвой мне Анастас Иванович сказал, что Никита посоветовал принять предложение венгров и вывести войска наши из Будапешта, а нам всем вернуться в Москву.
Глупее этого решения трудно придумать. Поверить Имре Надю — это глупость в квадрате. Ну, начальству виднее [578].
Я предупредил летчиков, созвонился с военными, которые подъехали. Анастас Иванович сказал, что им делать, и наутро мы в броневиках поехали на аэродром и вылетели в Москву 31 октября.
31 октября — 1 ноября
По прибытии в Москву я все время следил за ходом событий, которые нарастали с невероятной быстротой.
Сразу же, как только мы улетели, Имре Надь развернул активную предательскую деятельность и объявил на следующий день новый состав правительства [579].
Члены политбюро капитулировали и бросились убегать, кто куда мог, но в основном прибежали в наши военные штабы. Сотрудники органов госбезопасности Венгрии тоже разбежались [580]…
Еще на следующий день правительство Надя потребовало от Советского Союза вывести все войска из Венгрии. [581]
На площади, где стоял памятник Сталину, повстанцы веревками зацепили фигуру Сталина, сшибли ее и потащили эту громадину, весом 2–3 тонны и высотой 5–6 метров, по площади на тракторе. На постаменте осталась нога с сапогом.
