О природе Тьмы, или «Так я избавляюсь от своих кошмаров» - Кинг Стивен

Дело в том, что я никогда не получаю все это в целости и сохранности. Хитрость, игра и веселье в том, чтобы увидеть, что можно собрать из черепков. Обычно можно получить довольно много.

Но я люблю это. Я имею в виду, когда вещи просто появляются в нужное время. Вы говорите себе: «Ну, я знаю, что будет следующие 30 страниц, но потом я ХЗ». Затем как будто открывается дверь, входит Нечто и говорит: «Звал меня, Автор?» И я говорю: «Не помню, чтобы звал, но ты заходи и помоги мне. Ты пришло, потому что должно быть здесь и сейчас. Спасибо, что пришло». Вот и все.

А в итоге издатели присылают чек. Это похоже на то, что вам платят за прыжок веры. Они знают, что если я сяду и начну писать, все выйдет хорошо. А мне приходит в голову, что все не так, что если я сяду и начну писать, то придет Нечто.

– Когда что-то начинает обретать форму в вашей голове, что обычно приходит первым: персонажи или идея того, что произойдет в истории?

– Для меня это идея. Персонажи – идеальный пробел. В персонажах все пусто. Для меня просто не существует физической сущности персонажей. Если я внутри персонажа, то все. Я не вижу себя, потому что я внутри этого человека. Если этот человек подходит к зеркалу или возникает какая-то ситуация, когда его или ее внешний вид становится важным, это (описание) может быть там. Но единственные люди (описываемые) в книгах, как правило, второстепенные персонажи, за которыми наблюдают главные герои, проходящие через их жизнь.

Если вы вернетесь к «Мертвой зоне», Кристофер Уокен отлично сыграл Джонни Смита в фильме. Но Роберт Де Ниро сыграл бы тоже, да и почти любой хороший актер примерно их возраста, потому что внешность Джонни никогда не описывается. Нет никакой реальной необходимости делать это.

Я не единственный, кто так считает. Когда кто-то говорит «Перри Мейсон» – бум, в сознании людей возникает образ Рэймонда Бёрра, потому что он делал это по телевидению. Но Эрл Стэнли Гарднер никогда не описывал этого парня.

– Но, скажем, в случае с «Куджо», что было раньше, Куджо или Донна Трентон, мать?

– Нет, идея. Первым пришел даже не Куджо. Идея заключалась в том, что мать и сын оказались в ловушке в течение определенного периода времени. На самом деле, первоначальная идея заключалась в том, что она заразится бешенством, и центральным конфликтом книги будет ее борьба за то, чтобы не причинить вреда своему сыну, поскольку она была охвачена безумием, что является своего рода повторением того, что происходит в «Сиянии».

А затем, к счастью для меня, когда я начал читать о бешенстве, я обнаружил, что для его развития требуется гораздо больше времени, чем я думал. Тогда игра приняла другой вид: «Давайте посмотрим, сможем ли мы собрать их в одном месте таким образом, чтобы никто не мог их найти за то время, которое требуется им, чтобы разобраться с их проблемой, или их проблеме, чтобы разобраться с ними». Потому что это всегда так – или мы, или нас.

Итак, первой приходит ситуация, а за ней персонажи, которые соответствуют этой ситуации. Они как лампочки, которые зажигают историю. В случае с «Куджо» я сказал себе: «Я хочу женщину, которая по той или иной причине изменяла бы своему мужу. И я хочу парня с деструктивным характером, любовника этой женщины, который хочет мутить воду».

Затем вы заключаете договор с самим собой. Вы говорите: «В пределах этих широких ограничений характера пусть делают все, что реалистично». И не останавливайте их, если они делают что-то, что вам не нравится, потому что вам это понравится, если вы действительно посмотрите на это и позволите этому произойти.

Затем, последнее, вы говорите себе: «Что это такое?» Это нормально в тот момент. Но я не думаю, что будет справедливо сесть и написать: «Я собираюсь написать “Великий американский роман” и объяснить, в чем ошиблась американская молодежь в 1968 году». Это вздор. Но нормально сесть после того, как у вас есть история, персонажи и спросить себя о том, что будет дальше.

В случае с «Куджо» я хотел сказать: «Ну, вот эти люди, и их должны были найти, но их так и не нашли. И что это значит? Значит ли это, что это судьба, значит ли это, что это совпадение? Давайте немного подумаем об этом». Это не значит, что вы должны отвечать на эти вопросы, потому что тогда это становится басней Эзопа.

– Вы упомянули наброски. Вы когда-то писали, что обширное изложение было последним прибежищем халтурщика…

– Угу.

– …но я не могу поверить, что вы садитесь за роман и понятия не имеете, куда идете. Как много вы знаете о том, что произойдет, прежде чем начнете писать? Или, переработав одну из ваших любимых уотергейтских фраз: «Что ты знаешь…»

– «…и когда я это узнаю». Ну ладно. У меня прямо сейчас есть идея для романа, и я знаю, что это будет хорошая книга, я просто знаю, что это будет хорошая книга. Эта штука ждет, чтобы ее выкопали.

Как будто мы идем по пустыне и вдруг, высовываясь сквозь твердую оболочку, видим вершину дымохода. Вы знаете, что там внизу есть дом, или, по крайней мере, вы предполагаете, что там есть дом, и я почти уверен, что смогу его выкопать, если захочу.

Недавно мне пришлось сесть на самолет из Лонг-Бич, Калифорния. Я добрался до аэропорта немного раньше, чем пилоты были готовы к вылету, поэтому пошел гулять по этому совсем отчаянному… не знаю, как его назвать, это был авиационный аналог одной из тех загородных полос, где есть «Макдональдс», «Бургер Кинг» и все такое. Только вместо фаст-фуда и аттракционов были воздушные шары, моторы, подержанные самолеты и все такое прочее. У меня возник образ человека, который идет, и его подхватывают люди на черной машине, и я обнаруживаю, что он находится в другой среде, своего рода милитаристской среде, что на самом деле все изменилось. Вот оно. Но мне этого достаточно.

Так что нет никаких набросков, ничего подобного. Это замораживает его, он берет то, что должно быть для меня жидким, пластичным, податливым, и превращает во что-то другое. Эй, для меня это разница между походом на холст и рисованием картины и выходом и покупкой набора Craftsmaster для рисования по номерам.

– В таких длинных книгах как «Противостояние» или «Оно», есть ли проблема держать все прямо? Нужно ли вам начинать делать заметки, когда вы имеете дело с таким количеством персонажей и множеством ситуаций?

– Да. Я знал, что «Оно» будет большим, но не думал, что настолько. И когда я дошел до пятой или шестой сотни страниц, я отдал ее одному из моих секретарей и сказал: «Прочитай это и запиши имена всех персонажей». И как только они это сделали, они поместили список в текстовый процессор, нажали кнопку и расположили его в алфавитном порядке. И в общем это был единственный справочник, который я сделал.

Я могу удержать в уме от пяти до семи главных персонажей – сейчас я думаю о «Лангольерах». Но я думаю, вам следует попробовать остановиться на двух или трех, если только вы не гений, вроде Пола Скотта, написавшего «Квартет Раджи». Очень сложно удержать в уме ряд действительно сложных центральных персонажей. Но когда дело доходит до второстепенных персонажей, я без особых проблем могу связать вместе до 30, потому что они, как правило, такие диккенсовские персонажи, они очень эксцентричны и колоритны. Мне они очень нравятся, и поэтому их легко запомнить.

– Говоря о «Лангольерах», во вступлении к этой истории вы рассказываете об исследованиях, которые вы проводили, разговаривали с пилотами, узнавали конкретные факты о авиалайнерах. Сколько исследований вы обычно проводите для книги и в какой форме?

– Я почти никогда ничего не исследую, если только в этом нет крайней необходимости, и я стал немного более параноиком по этому поводу. Вполне нормально полагаться на свое воображение, если многие люди не читают вас, но как только оно дойдет до того, что я сейчас нахожусь, если вы что-нибудь напортачите, кто-нибудь узнает. У меня пару раз обгорели руки.

Я возьму часть этого и пожму плечами. Время от времени вы попадаете в ситуацию, когда вы не можете исправить ошибку, бывают уникальные ситуации, когда вы просто не можете это сделать. Так случилось в цикле «Темная башня», где по ходу второй книги «Извлечение троих» ошибочно поместил «Кооп-сити» в Бруклин вместо Бронкса. Сюжет требовал, чтобы в третьей книге он был в Бруклине, и я уже получил письма об этом. Так что я просто сделал пометку в начале книги, о том, что я напортачил с географией района Бруклина, чтобы соответствовать ходу сюжета. Такое было и в «Противостоянии» и в некоторых других книгах.