Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр

ЛОМОНОСОВ МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ (1711–1765), первый русский ученый-естествоиспытатель мирового значения, поэт, историк, художник. Академик Петербургской АН (с 1745 г.). Инициатор основания Московского университета (1755).

«Кто в свете сем родился волком, Тому лисицей не бывать».

М.В. Ломоносов

«В 1743 году при Академии возникли исторический департамент и историческое собрание, в заседаниях которых Ломоносов повел борьбу против Миллера²¹⁰, обвиняя его в умышленном поношении славян. И вскоре Ломоносов вследствие" предерзостей”, непослушания конференции Академии и частых ссор с немцами в пьяном виде более семи месяцев “содержался под караулом’’». (Самим. 2000, с. 122.)

«…Почти весь 1762 год Ломоносов проболел (он жаловался на ломоту и рапы в ногах, по всей вероятности болезнь была результатом пристрастия к спиртным напиткам)… Под влиянием болезни раздражительность Ломоносова еще увеличилась, и он отзывался с еще большей горячностью, чем прежде, на всякие, хоть отдаленно причастные к нему обстоятельства». (Мен-шуткин, 1914, с. 608–609.)

«При таком раздражении Ломоносов, чтоб заглушить неприятные впечатления, имел обыкновение выпивать несколько рюмок вина или водки. Эта привычка, почти всюду встречавшаяся тогда среди русского общества или, может быть, сначала захваченная во времена учения Ломоносова среди немецких буршей, привычка искать утешения в вине, уже начинала искажать простое, открытое лицо Ломоносова; развившаяся тучность придавала тяжеловатость его походке и движениям». (Щепкина, 1996. с. 304.)

[Эпиграмма В.К. Тредиаковского] «Хоть глотку пьяную закрыл, отвисши зоб, / Не возьмешь ли с собой ты бочку пива в гроб? / И так же ли счастлив мнишь в будущем быть веке, / Как здесь у многих ты в приязни и опеке?»

«Размышления и пылкость воображения сделали Ломоносова под старость чрезвычайно рассеянным. Он нередко во время обеда вместо пера, которое по школьной привычке любил класть за ухо, клал ложку, которой хлебал горячее, пли утирался своим париком, который снимал с себя, когда принимался за щи. “Редко, бывало, напишет он бумагу, чтобы не засыпать ее чернилами вместо песку”». (Саман. 2000, с. 126.)

«Ломоносов умер от болезни, развившейся вследствие неумеренного употребления горячих напитков, а эта несчастная страсть была следствием его постоянного раздражения и утомления от борьбы с окружавшими его недоброжелателями». (Смайле, 1866, с. 251.)

«Ломоносов — из тех гениев, которые появляются в истории народов не то чтобы раз в столетие или раз в тысячелетие, а вообще — один только раз». (Лебедев, 1997, с. 8.)

«Музы не такие девки, которых всегда изнасильничать можно». (Ломоносов М.В.)

Ссылки различных авторов на пристрастие М.В. Ломоносова к спиртному, по-видимому, имеют под собой основу. Для возникновения алкоголизма есть масса причин, но все-таки его наличие у Ломоносова вызывает недоумение: он представляется для этого слишком активной, цельной, трудолюбивой и целеустремленной личностью; да и карьера его развивалась достаточно успешно («у многих ты в приязни и опеке»). Должна была быть какая-то более веская психологическая мотивация помимо «ломоты и раны в ногах». Если принять во внимание существующую версию о том, что Ломоносов был внебрачным сыном Петра I (вспомним их внешнее сходство, чудесные перипетии его судьбы, признание самого Петра главе Синода Феофану Прокоповичу), то становится более объяснимым пристрастие Ломоносова к алкоголю (в этом случае, помимо отягощенной наследственности могло присутствовать чувство ущербности и депремированности).

ЛОНДОН (London) ДЖЕК (наст, имя и фам. Джон Гриффит, Griffith) (1876–1916), американский писатель-неоромантик.

«Для меня есть что-то привлекательное в пьяном человеке, и если бы я стоял во главе какого-нибудь учебного заведения, я бы непременно учредил кафедру изучения психологии пьяниц, с обязательными практическими занятиями. Это дало бы больше, чем любые книги и лаборатории».

Джек Лондон

Наследственность

[Мать] «…была женщиной с легко меняющимися настроениями, умная, одаренная, но нервная. Сколько-нибудь строгому порядку, твердым указаниям она поддавалась с трудом. Двадцати лет она перенесла тиф, и после болезни, как говорят, у нее осталась некоторая сумятица в голове. Когда Флоре исполнилось двадцать пять лет, она собрала пожитки в чемодан и уехала из дома. Для молодой девушки это было неслыханно. Отношения с родителями были порваны на всю жизнь… Флора была не только астрологом, но и страстной спириткой». (Стоун, 1984, с. 14, 19.)

«Мать была низенькой крепкой женщиной с некоторыми причудами… Она увлекалась спиритизмом и, хотя претендовала на практический взгляд на вещи, была бесхозяйственной и опрометчивой в своих решениях. Отец мальчика, родившегося у Флоры Уэллман, Уильям Чани не признал его своим сыном. Астролог Чани сошелся с Флорой, будучи вдвое старше ее… Трудно с достоверностью назвать причины, побудившие Чани отречься от сына, но решение его не смогли поколебать даже покушение Флоры на самоубийство и большой скандал в прессе вокруг его черствосердечия по отношению к жене и ребенку. Вскоре после рождения сына Флора вышла замуж за вдовца с двумя детьми — 45-летнего Джона Лондона». (Быков, 1964, с. 7–8.)

«Попытка застрелиться во время беременности была инсценировкой… Флоре материнские обязанности пришлись не по душе. Беспокойная, темпераментная, легко поддающаяся настроениям, она была слишком занята музыкой, лекциями, спиритизмом. Ей некогда было следить за мальчиком, который в то время начал прихварывать». (Стоун, 1984. с. 21, 23.)

Общая характеристика личности

«Среди комнаты во время сеанса ставили стол, клали па него шестилетнего Джека, восемь пар рук тянулись к нему, и стол вместе с мальчиком начинал двигаться, кружиться по комнате. Жуткие сборища, тревожный разговор <…> унаследованная от родителей душевная неуравновешенность, неумение сдерживаться, расшатанная нервная система, доставшаяся ему от Флоры, — все привело к тому, что мальчик стал беспокойным. Порой ему угрожало серьезное нервное расстройство… Если не считать периодических приступов неврастении, Джек был нормальным, здоровым ребенком, незлобивым, с золотым характером». (Стоун, 1984, с. 25–26.)

«Черепно-мозговая травма с длительной (17 часов) потерей сознания в возрасте 15 лет». (Там же, с. 40.)

[1895 г.] «От вечного переутомления, от нехватки еды и сна он стал нервным и раздражительным… Кроме того, у него был неисчерпаемый источник раздора со всем светом: его внебрачное происхождение… С каждым днем ему становилось все хуже. Тело терзал голод, душу — неуверенность в будущем. Снова мысли его обратились к самоубийству…» (Там же, с. 65, 68, 87.)

«Вскоре он уже без труда глотал противное, неразбавленное виски. Он полюбил чувство опьянения, дикий смех и песни, буйные драки, случайных друзей. Причудливые фантазии, возникавшие в его мозгу, заставляли его, как ему казалось, говорить с особым блеском. Как только они исчезали, он вновь напивался. Он всегда был человеком крайностей, и неуверенность в себе принуждала его доказывать себе самому и другим, что он не хуже, а лучше остальных, что для него нет ничего невозможного. Король пиратов должен был стать королем пьяниц. Семья бедствовала, но Джек не заботился о ней, спуская в бараках деньги, необходимые на еду и квартиру. Видавшие виды “старики” с набережной, сами люди пьющие, негодовали, глядя, с какой неслыханной быстротой спивается пятнадцатилетний морячок… “Джон Ячменное зерно” — повесть автобиографическая; то, что в ней сказано о его пьянстве, — правда, но, как это случается с большинством автобиографических произведений, “вся беда в том, что в “Джоне Ячменное зерно” высказана не вся правда до конца. Изложить всю правду я не решился”. Он умолчал о том, что в его жизни бывают периоды, когда он падает духом. В припадке уныния мысль о том, что он незаконнорожденный, гнетет, отравляет мозг и сердце, хотя в хорошем настроении он легко может доказать себе, что это пустяк, отмахнуться, забыть. Зачастую он и пил-то для того, чтобы заглушить неистребимую горечь, так глубоко укоренившуюся в сердце, цепко прижившуюся в его душе. С величайшей тщательностью скрывал он от всех периодические приступы депрессии. Случались они редко — самое большее пять-шесть раз в год — и не успевали превратить его в маниакально-депрессивного больного, каким зачастую является человек творчества, художник. И все-таки, когда эти приступы нападали на него, он мог возненавидеть свою работу, социализм, ранчо, друзей, свою механистическую философию и блестяще отстаивать право человека покончить с собой». (Стоун, 1984, с. 39, 216.)