Йоко Оно. Полная биография - Sheff David

Очевидно, звезды и числа были на моей стороне. На следующий день ассистентка вновь позвонила и сказала, что Йоко обдумала мое предложение и готова встретиться со мной, поэтому я вылетел в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса. Следуя инструкциям, я отправился в многоквартирный дом «Дакота» в Верхнем Вест-Сайде.

Неоготический дом «Дакота» был назван так, потому что, когда он был построен в начале 1880‐х годов, его расположение в Верхнем Вест-Сайде было отдаленным от Нью-Йорка, как расположение одноименного штата. В 1980 году здание, занимающее квартал от Семьдесят второй до Семьдесят третьей улицы в Центральном парке на западе, стало известно благодаря снятому в нем фильму Романа Полански «Ребенок Розмари» и его знаменитым жильцам, среди которых были Лорен Бэколл, Рудольф Нуреев, Леонард Бернстайн и – самые известные из всех – Йоко и Джон, которым принадлежали несколько квартир. В их число входила и главная резиденция на седьмом этаже, куда можно было добраться на усталом, стонущем лифте со зловещей горгульей, взирающей на пассажиров свысока. На втором этаже находилась Studio One, офис Йоко, а также квартира, служившая в основном гардеробной. Элтон Джон, друг Йоко и Джона и крестный отец их сына Шона, однажды прислал супругам дразнящую открытку с измененным текстом песни «Imagine»:

Представьте шесть квартир у нас,

Это нетрудно сделать.

В одной – меха целый запас,

В другой – обуви навалом.  [5]

Пройдя через вестибюль здания, я попал в Studio One. Здесь я миновал приемную, где вдоль стеллажей с картотекой висели загадочные надписи: «яблоко», «пальмовый пляж», «голштинские коровы». Чтобы добраться до них, нужно было подняться по лестнице, напоминающей библиотечную. В приемной я увидел книжные полки, плакаты в рамках, фотографии и часы, которые показывали десять минут. Как и было велено, я снял обувь, и меня провели в кабинет Йоко.

Рост Йоко – примерно метр шестьдесят. «Приятно быть маленькой, – написала она однажды, – как рисовое зернышко… Такой же незначительной, как бумага». Ее черные волосы были зачесаны назад. Даже при тусклом освещении на ней были темные солнцезащитные очки. Она курила сигарету Nat Sherman. Первым, что сказала Йоко, было: «У вас очень сильные цифры». Она сделала затяжку и добавила: «Они хорошо подходят к цифрам Джона». Ее помощница принесла нам японский чай.

Я с любопытством оглядел комнату. В святая святых Йоко меня встретил белоснежный ковер, такие же диван и стулья, а также изящная скульптура белой пальмы. Здесь же расположились ширма сёдзи и пианино. Стены были обшиты деревянными панелями, а на зеркальных витринах можно было увидеть египетские артефакты: череп и золотой нагрудник. На одной из стен висел портрет Джона и Шона – оба с волосами до плеч. На стеклянном журнальном столике, окованным черным железом, стояла дубовая шкатулка, инкрустированная слоновой костью и нефритом; по перекладине под столиком скользила золотая змея. А на потолке с эффектом тромплей было нарисовано небо.

Йоко рассказала мне о проекте, над которым они с Джоном работали, – альбом, возможно, даже два: «Диалог между нами, чередование песен, пара, разговаривающая друг с другом, рассказывающая историю».

Я ответил на ее вопросы о моей концепции интервью. Чтобы убедить ее согласиться на участие, я принес ей копии предыдущих интервью журнала Playboy с такими знаменитостями, как Мартин Лютер Кинг-младший, Альберт Швейцер, Боб Дилан и президент Джимми Картер. Просмотрев их, она сказала: «Такие люди, как Картер, представляют только свою страну. Мы с Джоном представляем весь мир».

Йоко сказала мне, что, посмотрев мои астрологическую и нумерологическую карты, она пришла к выводу: «Это очень важное время для вас». Она согласилась на интервью, добавив: «Это интервью будет значить больше, чем вы можете себе представить сейчас». С этими словами она отпустила меня.

Следуя указаниям, я позвонил ей на следующий день, и она попросила меня прийти в «Дакоту» в полдень. Когда я приехал, мне пришло сообщение, в котором говорилось, что я должен встретиться с ней и Джоном в ближайшем кафе.

В наши дни считается большой удачей, если журналисту удается провести час или два со звездой кино или музыки, но в сентябре 1980 года я провел с Йоко и Джоном почти три недели. Каждый день с утра до вечера я был рядом с ними: в их квартире, в офисе Йоко, в кофейнях и ресторанах, на задних сиденьях лимузинов и в студиях звукозаписи. Мы гуляли по улицам Верхнего Вест-Сайда и по Центральному парку. Я брал у них интервью – как вместе, так и по отдельности. Они ни разу не попросили прервать запись. Они были нежны друг с другом. Джон с любовью поддразнивал Йоко; в ответ она закатывала глаза.

После завершения интервью и написания статьи я вернулся в Калифорнию. Журнал должен был выйти в начале декабря, но, когда мой редактор получил предварительный экземпляр, он отправил его в «Дакоту». Йоко позвонила мне в Лос-Анджелес утром в воскресенье, 7 декабря. Она оставила сообщение на автоответчике. Когда я перезвонил, трубку подняли, но никто не говорил. Я знал, что Джон редко отвечал на телефонные звонки, и когда я услышал на другом конце провода простой свист, то сказал, что знаю, что это он. Мы немного поговорили, а затем Йоко снова позвонила с другого номера. Они были довольны интервью. Йоко повторила, что это очень важно. Мы проговорили полчаса и обсудили возможность встретиться, когда я вернусь в Нью-Йорк. Мы втроем просматривали их альбомы, по одной песне за раз – песни Джона из The Beatles, его совместные работы и сольные произведения, – говорили об их происхождении и значении. Я хотел продолжить обзор песен, которые мы еще не рассмотрели. Затем мы попрощались.

На следующий вечер я сидел дома и смотрел Monday Night Football. Ведущий Говард Коселл прервал игру сообщением о том, что Джон был застрелен.

Это было немыслимо. Джон убит. Я пытался связаться с Йоко, но не смог. Тогда я собрал чемодан и вылетел в Нью-Йорк первым же рейсом. Я взял такси до «Дакоты», но к зданию было невозможно подъехать. Там собрались тысячи людей; толпа хлынула в Центральный парк. Я вышел из такси и присоединился к ним, разделяя их скорбь.

Из наших бесед я узнал, что последние пять лет, начиная с рождения Шона, Йоко и Джон провели более спокойно, чем когда-либо. Джон взял на себя воспитание Шона – он был домохозяином, а Йоко управляла семейным бизнесом: их издательскими компаниями, их долей в Apple, звукозаписывающей компании The Beatles, а также судебными делами и инвестициями в искусство, антиквариат и недвижимость. По слухам, в то время их состояние оценивалось в 150 миллионов долларов. Ленноны совершили несколько путешествий, но в целом предпочитали уединение. У них была горстка близких друзей, но они мало с кем виделись. В результате, когда Джон ушел из жизни, Йоко осталась одна. Я стал одним из тех, кто помогал ей пережить этот период, который она позже назвала «сезоном стекла», когда она была хрупкой, как стекло, и почти разбилась вдребезги.

В последующие годы мы стали хорошими друзьями, я сблизился с Шоном. Я часто навещал их в Нью-Йорке и останавливался в «Дакоте» или в поместье Йоко в Колд-Спринг-Харбор. Она была совой. Иногда, при личной встрече или по телефону, мы не могли заснуть и разговаривали всю ночь напролет.

Я брал у Йоко интервью для других статей и проектов, а также несколько раз работал с ней. В 1983 году я помог выпустить «Heart Play: Unfinished Dialogue» – запись диалогов Джона и Йоко для продвижения альбома Milk and Honey. В следующем году я помогал собирать артистов для записи кавер-версий на ее песни для альбома Every Man Has a Woman. В 2000 году Йоко написала предисловие к моей книге «Все, что мы говорим», которая была основана на интервью с ней и Джоном. А в 2008 году я опубликовал мемуары о том, как моя семья боролась с наркотической зависимостью одного из моих детей. Йоко с готовностью позволила мне процитировать слова из песни Джона и позаимствовать название для этой книги – «Beautiful Boy»  [6].