Прощай Атлантида - Фреймане Валентина

Для Эмилии все вещи были ясными и простыми, она знала, что есть добро и что есть зло, и в ее восприятии мира и убежденности таилась великая мудрость.

Мечтой Эмилии с времен моего детства было убедить меня принять крещение. Она этого желала всем, кого любила и считала добрыми людьми.

Я уже говорила, что примерно через два месяца после регистрации брака мы с Димой решили обвенчаться. Надеялись, что это сможет как-то повлиять на мой гражданский статус. Нас венчал в церкви Скорбящей Богоматери, рядом с Рижским замком, наш знакомый, духовный отец Эмилии Адам Бутурович. Перед этим меня окрестили в католичество, крестной матерью и свидетельницей бракосочетания стала Эмилия, которая к своим новым обязанностям отнеслась с огромной ответственностью и серьезностью. Я не хотела кривить душой и честно призналась священнику и Эмилии, что делаю все это под давлением обстоятельств и церковные ритуалы соблюдать не буду. Сказала примерно следующее: "Думаю, люди приходят к Богу разными путями, и отношения с ним — сугубо личное дело каждого". Мудрый священнослужитель мою откровенную речь принял благосклонно, а Эмилию моя позиция совершенно не волновала. И потом, после всех испытаний, которые тогда нам еще предстояли, я чувствовала уверенность моей Эмилии: "Ну и пускай дитя не ходит на исповедь и не твердит молитвы, она столько страдала, что Бог ее простит".

Мы с Димой обвенчались тайно, но уж никак не . из романтических побуждений. Все было проще: я не имела права показываться на улице без желтой звезды, а прикалывать ее не собиралась. Когда я вошла в пустую церковь, в дальнем углу ее я заметила мужчину в немецкой военной форме и испугалась. Но Бутурович меня успокоил: "Не волнуйтесь, это армейский священник, его опасаться не надо. Он ничего не скажет, не сделает ничего дурного, он не доносчик".

По моим наблюдениям, в эту пору тяжких испытаний католическая церковь, с представителями которой я не раз встречалась, действительно следовала заветам Божьим, а не требованиям светских властей. Хотя Ватикан в некоторой мере давлению фашизма поддался (полвека спустя за это принес извинения папа Иоанн Павел II), во всей Европе многие католические священники не подчинялись нацистам, по мере возможности защищали несправедливо гонимых и обреченных. И в Латвии католическая церковь, включая самого епископа Язспа Ранцана, в годы немецкой оккупации много сделала для спасения отдельных евреев. Таков мой личный опыт. Достоинства самих людей являются тем, что создает представление о религии и церкви.

Благодаря Эмилии мы тоже сразу и вполне определенно попали в эту зону относительной защиты. Эмилию знали и ценили в кругах рижских католиков. Я догадывалась, что она является связной между церковью и теми, кому необходима помощь. Она была нашим другом.

Именно в трагически тяжелые времена такой человек может засиять во всей его красоте и силе. Эмилия помогала людям уже в испытаниях первого года советской власти. Она, к примеру, отыскала пристанище для нашей знакомой с маленьким мальчиком, когда их выкинули из квартиры. Только лишь немцы заняли Ригу, она явилась к нам. Она как бы заступила на пост, который не оставляла до тех пор, когда я опять могла свободно показаться на улице. Вне всякого сомнения, без Эмилии я бы не выжила. И не только я. Так как Эмилия никогда об этом не говорила, могу только догадываться, что она помогла многим людям, в том числе моей однокласснице Ривс Шефер, се матери и брату.

На нервом месте у Эмилии, конечно, был господин Бланкенштейн, но так как, по крайней мере вначале, казалось, что ему ничто не угрожает, наша семья, как и другие, попала в круг ее неослабевающей заботы. В первые месяцы Эмилия также оградила нас от необходимости выходить из дома и сталкиваться с унижениями и издевательствами на улице. Она доставала продукты и приносила известия извне. Новости становились все более ужасающими. Ежедневно знакомые нам евреи бывали вырваны из своего дома или схвачены на улице, и никто из них не вернулся. Все понимали, что это означает.

МУЖЬЯ И ЖЕНЫ

Еще до того, как всех евреев согнали в гетто, к знакомым явился один парень, которому посчастливилось сбежать из префектуры. Его ошеломляющий рассказ дошел и до нас. С Борисом Кдиотом я была едва знакома, мы учились в одной школе, но в разных классах, он был на год моложе. Из префектуры, откуда редкий еврей выходил живым, он спасся только потому, что один из охранников, дежуривших у дверей, оказался его товарищем по балетному училищу. Он отвел его в сторону, приоткрыл какую-то дверцу и шепнул: "Беги, чем скорее, тем лучше!"

Меня особенно потрясла обрисованная Борисом картина, которая все еще стоит у меня перед глазами, точно я сама ее видела: старых, седых евреев заставляли мыть пол, вылизывая языком и вытирая бородой. Потом я читала, что подобный дичайший способ садистского унижения людей документирован в оргиях власти как немецких, так и венгерских, румынских и хорватских нацистов. Судьба пощадила меня в том смысле, что, все время скрываясь, своими глазами никакого насилия или кровавых злодеяний я не видела, была избавлена от травм, которые могут необратимо ранить психику человека.

Для нацистов, исключивших евреев из человеческого сообщества, все же оставалось несколько не до конца решенных вопросов. Один из них касался смешанных браков и судьбы родившихся в таковых детей — полуевреев.

В самой Германии было очень много смешанных браков. В Латвии, быть может, меньше, однако среди наших друзей и знакомых их было достаточно. Возникал вопрос — в какой мере к ним относить программу но уничтожению евреев? Этот вопрос на оккупированных территориях Восточной Европы решали еще более беспощадно, чем в самой Германии.

Уходя, советская власть в последний момент успела оказать евреям еще одну медвежью услугу, хотя и без умысла. Весной сорок первого года начался обмен паспортов Латвийской республики на советские паспорта. В латвийских, как и в большинстве паспортов Европы, не было записи о национальности. Вероисповедание записывалось, если владелец паспорта не возражал против этого. У крещеных евреев, которые считались католиками, православными или лютеранами, при немцах могла быть какая-то надежда на спасение. Но в новых паспортах в обязательном порядке указывалась национальность. Для евреев это было равносильно смертному приговору.

Когда началась война, обмен паспортов остановился на полдороге. У одной части жителей были новые, у другой старые паспорта. Часть осталась вообще без документов, так как латвийские паспорта они сдали на обмен, а новые так и не получили. Нам паспорта успели обменять. Муж по советскому паспорту был русским. Обстоятельства, о которых я уже рассказывала, для пего складывались благоприятно. Поэтому Диму оставили в покое, и осенью он беспрепятственно мог продолжить занятия в университете.

Смешанные браки регулировались особыми законами. В Германии евреев, состоящих в браке с арийцами, радикально не преследовали почти до самого конца режима. Вначале еврейской половине полагалось тихо и незаметно сидеть дома, когда же началась война, надо было в обязательном порядке выполнять тяжелую принудительную работу, по большей части, для нужд оборонной промышленности. Загвоздка была в том, что немецкие мужья, имеющие еврейских жен, не вправе были участвовать в общественной жизни и занимать значительные посты. От жен отказывались, чтобы сохранить положение и карьеру. В конце войны репрессии ужесточились. Начались депортации в концлагеря "еврейских половин". В Латвии царили другие законы — жены вообще не могли сохранить своих еврейских мужей, им не оставалось ничего другого, как скрывать их или проститься с ними. Кое-кому удалось спасти своих мужчин, я хорошо знаю несколько таких семей. В свою очередь муж латышской или другой арийской национальности брак с женой-еврейкой официально был вправе сохранить лишь в том случае, если она была подвергнута стерилизации. Операция производилась в больницах.