Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Хачиков Вадим Александрович

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98

Лукавила красавица, ох лукавила! И это очень странно, ведь любая девица, да еще провинциалка, должна бы гордиться вниманием такого поклонника – ведь писала она воспоминания в ту пору, когда слава Лермонтова распространилась по всей России. Ну а раз не хотела признаваться, значит, чего-то опасалась. Чего же? Увидим дальше.

То, что поначалу отношения у них с Михаилом Юрьевичем сложились далеко не враждебные, мы можем понять и сами. И все же не грех послушать Чилаева, квартирного хозяина Михаила Юрьевича. Он с большим интересом следил за жизнью своего постояльца (с какой целью – вопрос особый) и достаточно хорошо знал о его отношениях с Эмилией Клингенберг, жившей буквально в двух шагах. Со слов Василия Ивановича Мартьянов сообщает: «Лермонтов же с первого дня появления в доме Верзилиных оценил по достоинству красоту Эмилии Александровны и стал за ней ухаживать. Марья Ивановна отнеслась к его ухаживанию за ее старшей дочерью с полной благосклонностью, да и сама m-llе Эмилия была не прочь поощрить его искательство. В. И. Чилаев положительно удостоверял, что она сначала была даже слишком благосклонна к Михаилу Юрьевичу. Все было сделано с ее стороны, чтобы завлечь „петербургского льва“, несмотря на его некрасивость. Взгляд ее был нежен, беседа интимна, разговор короток (она называла его просто Мишель), прогулки и тет-а-тет продолжительны, и счастье, казалось, было уж близко…»

Процитировав далее воспоминания Эмилии Александровны, где старательно подчеркиваются ее натянутые отношения с Лермонтовым, Мартьянов замечает: «Нет сомнения, что это все так и было, но относится ко второму периоду ее отношений к поэту, о том же, что было в первом, – она не только благоразумно умалчивает, но от всякого намека на ее кокетство (чтобы не сказать более) с Лермонтовым открещивается и старается всеми силами замести хвостом следы».

Внимательно прочитав текст воспоминаний, можно найти немало подтверждений словам Чилаева о довольно близких отношениях «Розы Кавказа» с Михаилом Юрьевичем. Старательно «дистанцируясь» от него, Эмилия то и дело проговаривается о дружеских, чтоб не сказать большего, встречах и отношениях отнюдь не враждебных. Вот пожалуйста: «…самым привлекательным в нем были глаза – большие, прекрасные, выразительные». Разве напишет так о человеке девица, разозленная его шутками? «В течение последнего месяца он бывал у нас ежедневно; здесь, в этой самой комнате, он охотно проводил вечера в беседе, играх и танцах… как разойдется да пустится играть в кошки-мышки, так удержу нет! Бывало, поймает меня во дворе, за кучей камней (они и сейчас лежат там) и ведет торжественно сюда…» Заметьте, ловил не Надежду, не Аграфену, а именно Эмилию, которая, конечно же, давала себя поймать. Это ли не свидетельство шалостей влюбленной пары? Или вот еще: «Лермонтов иногда бывал весел, болтлив до шалости; бегали в горелки, играли в кошку-мышку, в серсо; потом все это изображалось в карикатурах, что нас смешило».

Думается, каждый мало-мальски разумный человек поймет, что все эти игры, танцы и другие развлечения могли иметь место лишь в том случае, если Лермонтов встречал радушный прием со стороны «главной приманки» верзилинского дома – Эмилии Александровны, возможный только при ее благосклонном внимании к своему поклоннику.

Какие чувства питал Лермонтов к «Розе Кавказа»? Едва ли он предполагал возможность длительного романа, способного завершиться счастливым браком. Явно зная об истории Эмилии с В. Барятинским, Михаил Юрьевич, возможно, рассчитывал «сорвать цветы удовольствия». Впрочем, сказать тут наверное ничего нельзя, ибо длилась идиллия недолго. Вероятнее всего, как мы вычислили ранее, сближение Лермонтова с Эмилией началось в середине июня. А конец их добрым отношениям был положен вскоре после 27 июня, когда из Железноводска, окончив там лечение, вернулся Мартынов и, поселившись по соседству, стал тоже бывать у Верзилиных.

Тут надо вернуться к рассказу Мартьянова, который мы прервали в самом драматическом месте: «Счастье, казалось, было уж близко, как вдруг девица переменила фронт. Ее внимание привлек другой, более красивый и обаятельный мужчина. Мужчина этот был Николай Соломонович Мартынов. …И он, не задумываясь, подал ей руку, и антагонизм соперников обострился. Было ли это сделано с целью испытания привязанности Михаила Юрьевича, или же с намерением подвигнуть его на решительный шаг или же, наконец, просто по ветрености и сердечному влечению к красавцу Мартынову – осталось тайною Эмилии Александровны. Но факт предпочтения Лермонтову Мартынова – факт непреложный: он заявлен таким компетентным и беспристрастным лицом, как В. И. Чилаев».

Мартынов тоже, думается, не мечтал о женитьбе на Эмилии, как о том пишет Мартьянов. Ему ли, столичному щеголю и весьма состоятельному человеку, связывать свою судьбу с перезрелой провинциалкой, имевшей к тому же не самую лучшую репутацию? Скорее всего, он тоже рассчитывал на «цветы удовольствия». И «перемена фронта», о которой говорит, со слов Чилаева, Мартьянов, обещала Мартынову желаемый результат. Это – не просто важный, а принципиально важный момент в последовавших далее событиях. Обратим на него самое серьезное внимание, поскольку мы вплотную приблизились к разгадке тайны роковой ссоры.

Многие писавшие о последних днях жизни Лермонтова верят показаниям Мартынова на следствии: «С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное…» И считают, что в течение всего лета у них сохранялись натянутые отношения. Не было этого! Не было! И «антагонизм соперников» вовсе не обострялся, как уверяют нас Чилаев с Мартьяновым, а возник только после той самой «перемены фронта».

Ведь мы же знаем, что в конце мая, когда Мартынов уехал в Железноводск, приятели расстались по-доброму и почти целый месяц не виделись. Встречи, конечно, бывали, но редкие и едва ли могли дать повод для размолвок. Никаких размолвок не было! Это под присягой показали слуги обоих дуэлянтов. А издатель «Русского архива» П. И. Бартенев сообщал: «Покойный Н. С. Мартынов передавал, что незадолго до поединка Лермонтов ночевал у него на квартире, был добр, ласков и говорил ему, что приехал отвести с ним душу после пустой жизни». Это произошло, конечно же, во время лечения Мартынова в Железноводске.

В конце июня, вернувшись в Пятигорск, Мартынов появился в доме Верзилиных. Может быть, они были знакомы с Эмилией и раньше, но о каких-то отношениях между ними ничего не известно. Теперь же, живя по соседству и бывая постоянно в ее доме, Мартынов явно увлекся красавицей, хотя есть сведения, что его интересовала и сводная сестра Эмилии, юная Надя.

Что же касается «Розы Кавказа», то и без Чилаева с Мартьяновым нетрудно понять: высокий, красивый Мартынов в ее глазах выигрывал по сравнению с Лермонтовым, который, как известно, ни ростом, ни особой красотой не отличался. Это признает, не желая того, и сама Эмилия в своих воспоминаниях. Так, в одном месте читаем: «Лермонтов не был красив». Вслед за тем: «Мартынов был глуповат, но – красавец». И еще: «Это был фат, довольно глупый и льстивый в разговоре, но очень красивый». Явно с ее слов говорил о Мартынове и супруг Эмилии, Аким Павлович Шан-Гирей: «…очень красивый собой, ходивший всегда в черкеске, с большим дагестанским кинжалом».

Сюда следует добавить и упоминание Эмилией о встречах с Мартыновым, которые происходили у нее позже – и в Пятигорске, и в Киеве, когда семейство Верзилиных ехало в Варшаву, к генералу, а также несколько лет спустя в Петербурге, куда Эмилия привезла показать врачам больную мать. Подумайте, стала бы она искать этих встреч и вспоминать о них, если бы красавец не волновал ее? Мысли по поводу глупости и фатовства Мартынова явно появились у Эмилии позднее, а тогда, летом 41 года, главным для нее, конечно, была его красота, заставившая кокетку «переменить фронт».

Лермонтова это, естественно, не могло не задеть. В рукописи статьи сына Мартынова есть не попавшие в печать слова его отца: «Эмилия Верзилина, за которою ухаживали как он, так и я, отдавала мне видимое предпочтение, которое от Лермонтова и не скрывала, что приводило этого крайне самолюбивого человека в неописуемое негодование». И следом уместно привести высказывание, принадлежащее дальнему родственнику поэта И. А. Арсеньеву: «Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом с его стороны к беспощадному бичеванию женщин». Здесь же было не просто невнимание, а явное пренебрежение, да еще со стороны женщины, которая еще недавно вроде бы отвечала ему взаимностью! И пусть речь шла не о глубоких чувствах, а всего лишь о возможном «курортном романе», на который рассчитывали оба кавалера, – их соперничество от этого не становилось менее острым.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98