Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Хачиков Вадим Александрович
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Конфликт мог начаться 29 июня, в воскресенье, когда пятигорчане, как обычно, широко отмечали День Петра и Павла.
Очень вероятно, что именно в этот день Мартынов, только что вернувшийся из Железноводска, появился в доме Верзилиных. Эмилия, конечно же, сразу обратила на него внимание, что, вероятно, и привело к первому столкновения между приятелями на почве ревности. Некоторые основания к этому дают записки сына Мартынова, где говорится: «Покойный отец мой неоднократно передавал мне, что вечер у Верзилиных происходил не 13 июля, а гораздо раньше, именно около Петрова дня (29 июня)». О разрыве в «недели полторы» между ссорой и дуэлью говорит в своих воспоминаниях и Н. Раевский, который, правда, рассказывает о многом с чужих слов, но нередко – достаточно близко к истине. Видимо, и в том, и в другом случае речь идет все же не о кульминации, а о начале конфликта между Лермонтовым и Мартыновым.
Таким образом, конфликтная ситуация, которую иные биографы готовы растянуть чуть ли не на все лето, началась именно тогда и фактически заняла не более десяти дней: 27 июня Мартынов вернулся из Железноводска, 7 июля туда уехал Лермонтов. Так что развивались события очень стремительно.
Кое-кто из желающих свалить всю вину за конфликт на Мартынова старается подлить в огонь ссоры вместо масла малость «жизненного эликсира», рецепт которого был обнаружен в некоем старинном манускрипте. Впрочем, разжечь страсти должен был не столько сам эликсир, который считается медицинским курьезом давно минувших времен, сколько написанная на этом же листе эпиграмма, подписанная «N»:
Рядом имелась приписка, сделанная якобы лермонтовской рукой: «Подлец, Мартышка!» – тоже подписанная «N».
Вокруг эпиграммы разгорелись нешуточные споры. Сторонники подлинности документа строили гипотезы об ответных действиях Мартынова, задетого шутками Лермонтова. Их противники разбирались, кто мог быть автором подделки. А ларчик открываеся просто, но лишь тому, кто достаточно хорошо знает все те же реалии пятигорского бытия того времени. Дело в том, что Адель Омер де Гелль, на которую намекает эпиграмма, в Пятигорске тогда отсутствовала напрочь, а Нимфодора (Нина) Реброва уже давно была замужем за жандармским офицером Юрьевым и имела двоих детей.
Стало быть, ни та ни другая не могли выступать объектами любовных увлечений поэта летом 1841 года. Это хорошо знали все в лермонтовской компании, но не знал автор подделки, который позаимствовал имена этих мифических возлюбленных из творений князя Вяземского, опубликовавшего поддельные письма Омер де Гелль и фальшивые страницы ее дневника, где расписываются страсти, якобы кипевшие в любовном треугольнике Адель – Лермонтов – Реброва. Эпиграмма интересна нам лишь упоминанием «Эмилии Верзилиной» (а она носила фамилию Клингенберг, что тоже было известно всем окружавшим ее молодым людям) – здесь чувствуются отголоски тех разговоров, которые ходили в обществе об ее отношениях с Лермонтовым.
А теперь – внимание! Мы вступаем на мостик – хрупкий, не слишком надежный, сотканный из предположений, допущений и догадок, но зато ведущий прямо в сердцевину тайны. Вот она: говоря о преддуэльном конфликте, обычно замечают лишь насмешки Лермонтова над Мартыновым. А ведь дело не столько в них, сколько в тех очень и очень злых шутках, которые поэт адресовал Эмилии. Возьмем стихотворные экспромты, к ней относящиеся. Разве щадили они самолюбие привыкшей к всеобщему восхищению «Розы Кавказа»?
«Фурия». Нечто безобразное и отталкивающее. И это – о первой красавице Пятигорска! Впрочем, в другом экспромте, обращенном ко всем сестрам Верзилиным, «Розе» достались куда более обидные строки:
За кем бегают кобели? И приятно ли девице такое сравнение?..
Правда, по поводу экспромтов нет единого мнения, что писал их сам Лермонтов, хотя большинство лермонтоведов не отрицает этого. Но, даже если исключить ядовитые стихи, найдется и еще немало злых и обидных замечаний, шуточек, насмешек, которые, как говорит сама Эмилия, доводили ее чуть ли не до слез. Так, прославленную красавицу поэт дразнил «Верзилией», соединяя начало фамилии отчима и окончание ее имени. Надо полагать, в те времена высокий рост девушек ценился не столь высоко, как ныне, и потому прозвище, которое можно уподобить и более грубому – «дылда», – конечно же, давало Эмилии серьезный повод для обид.
Известны нам и слова Лермонтова, задевавшие женское достоинство Эмилии. В воспоминаниях Я. Костенецкого читаем: «Однажды пришел к Верзилиным Лермонтов в то время, как Эмилия, окруженная толпой молодых наездников, собиралась ехать верхом куда-то за город. Она была опоясана черкесским хорошеньким кушаком, на котором висел маленький, самой изящной работы черкесский кинжальчик. Вынув его из ножен и показывая Лермонтову, она спросила его: „Не правда ли, хорошенький кинжальчик?“ „Да, очень хорош, – отвечал он, – Им особенно ловко колоть детей“, – намекая этим язвительным и дерзким ответом на ходившую про нее молву».
Мы можем предположительно назвать дату этого разговора, который случился, скорее всего, перед поездкой, описанной в воспоминаниях Эмилии Александровны: «Как-то раз ездили верхом большим обществом в колонку Каррас. Неугомонный Лермонтов предложил мне пари a discretion (по усмотрению выигравшего. – Фр.), что на обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бенкендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали. Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром рано, уезжая в Железноводск, он прислал мне огромный прелестный букет в знак проигранного пари».
Напомним, Лермонтов уехал лечиться в Железноводск 7 июля, значит, накануне, в воскресенье, 6 июля, и могла состояться поездка, так же как и разговор насчет кинжальчика. И конечно же, «прелестный букет цветов» едва ли мог смягчить гнев красавицы по поводу намека на печальные последствия романа с Барятинским, от которых ей пришлось избавляться.
В. А. Захаров, анализируя отношения Эмилии и Лермонтова, считает: «Он не мог ее оскорбить, но уколоть, поддеть, поддразнить мог, что и делал довольно часто…» Ой ли! Ну подумайте: «дылда», «фурия», по сути «сучка», вынужденная избавляться от внебрачных детей… Да это же самые настоящие оскорбления, которые женщина вряд ли станет терпеть. Особенно если в ее жилах – гордая польская кровь, да к тому же по матери, Марии Ивановне, она происходит из рода Вишневецких, в котором были и короли, и кардиналы, и великие князья литовские! Она обязательно будет мстить, и мстить жестоко. Думается, что это – тот самый случай, когда и без документальных подтверждений ясно, что здесь, именно здесь, таится причина и ссоры, и, во многом, скорой гибели поэта!
Вспоминая обиды, нанесенные ей Лермонтовым, Эмилия проговорилась: «Однажды он довел меня почти до слез: я вспылила и сказала, что, ежели бы я была мужчина, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор».
Но она была женщиной. И решила наказать обидчика по-своему – руками влюбленного в нее Мартынова. Хитрая полька вполне могла исподволь внушать своему поклоннику, что шутки Лермонтова оскорбляют его достоинство – тем более что шутки эти становились все язвительнее и беспощаднее. Надо полагать, что только к этому периоду их отношений можно отнести сетования Мартынова насчет того, что «Лермантов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное…».
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Похожие книги на "Тайна гибели Лермонтова. Все версии", Хачиков Вадим Александрович
Хачиков Вадим Александрович читать все книги автора по порядку
Хачиков Вадим Александрович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.