Эдуард Лимонов - Балканский Андрей

Власть не выполнит ни единого пункта резолюции Болотной площади. Ну разве что снимет незначительного Чурова или сделает вид, что пересчитала бюллетени на двух или десяти избирательных участках. (Так же как не выполнит ни одного требования, прозвучавшего на площади Революции, но нас-то было не так много.) Не для того она вас обманывала, сговорившись с буржуазными вождями, чтобы уступить. А ваша эйфория по поводу того, что храбрые вы вышли и постояли, улетучится очень скоро. Придет горечь поражения.

Это у меня сегодня чувство поражения в сегодняшней одной битве, зато чистая совесть. А поражение это временное, в течение этих месяцев все больше и больше граждан будут перемещаться на мою позицию. Добиться свободы для страны можно, только разговаривая с ними решительно. С позиции гражданской силы, стучась в двери их зданий тысячами кулаков. “Откройте, это мы, народ!” Вместо этого вас отвели далеко за реку и вас развлекли или вогнали в скуку буржуазные массовики-затейники. Вот эти были счастливы, они вас выкрали и потрясают вашим количеством, они выдают вас за своих сторонников. Но разве вы к ним направлялись, когда писали, что пойдете на площадь Революции?

Множество тупых комментаторов сегодня радовались, что митинг на Болотной прошел “мирно”. Ну да, вас не били, но не били только потому, что вы отказались от возможности получить сегодня свободу. За это вас и не били, маленький подарок от власти. Милость».

Лимонов с «тремястами спартанцами», отстоявшими несколько часов на площади Революции, подвергся тогда насмешкам либеральных СМИ и лидеров Болотной. Эдуарда заклеймили «подонком и провокатором», желавшим «пролить кровь людей», поведя их на ЦИК, Думу и Кремль. Знаковый материал написала в «Новой газете» Юлия Латынина. «Мы, российское третье сословие, виртуальная партия Навального, показали правящей клептократии, что, если они хотят спасти Россию от революции, им надо сливать Путина, — писала она. — Мы добились того, что пожизненной диктатуры Путина не будет. Менять ее на пожизненную — и даже двухмесячную диктатуру тов. Лимонова — не входило в наши планы».

Любопытной была реакция администрации президента. Владислав Сурков высказался в том духе, что «болотников» обязательно надо выслушать. В «Коммерсанте» вышла огромная восторженная статья особо любимого президентом журналиста кремлевского пула Андрея Колесникова под названием «В жизни только раз» и подзаголовком «Москва пришла на митинг как на праздник», в которой он расхваливал «болотников» и с иронией отзывался о лимоновской акции.

Битва за площадь Революции была проиграна, однако предстоял еще заключительный акт драмы под названием «попытка участия в президентских выборах». Прибыв 11 декабря к гостиничному комплексу «Измайлово», Эдуард узнал, что администрация срочно объявила о ремонте в арендованных заранее залах «Суриков» и «Васнецов», а сам корпус окружен полицией. Переговоры с ней успеха не принесли. В итоге несколько сотен собравшихся для регистрации инициативной группы поставили свои автографы в специально арендованном на такой случай автобусе.

14 декабря Лимонов в сопровождении Аверина отправился подавать документы в ЦИК, их приняли, но уже 18-го числа отказали в регистрации на основании того, что собрание не проходило в указанном заранее помещении «Измайлово». Бюрократическая машина государства Российского в очередной раз, не стесняясь методов, не оставляла нацболам ни малейшей возможности войти в легальную политику. К участию в выборах были приглашены проверенные думские старцы, к которым специально для «болотников» приплюсовали либерал-олигарха Михаила Прохорова.

В Петербурге же Смольный согласовал 11 декабря митинг на Пионерской площади (для выпуска пара — поперек всех законов и после истечения сроков подачи заявления). Выступив там, я предложил предъявить ультиматум градоначальнику Георгию Полтавченко с требованием до следующего митинга, намеченного через десять дней пересмотреть и отменить результаты выборов в Петербурге, что было с энтузиазмом поддержано собравшимися. Нашей задумкой было попытаться пройти затем по Гороховой улице до Исаакиевской площади, к Мариинскому дворцу, где расположены городской парламент и избирком. Однако дело опять испортили либералы. Когда в конце более чем двухчасового митинга нацбол Сергей Чекунов призвал всех идти к Мариинскому, ведущие Ольга Курносова и Сергей Гуляев дезавуировали этот призыв и велели гражданам спускаться в метро. И хотя отдельные группы пытались туда пойти, они были рассеяны полицией и никакого шествия не получилось.

Пути Лимонова с белоленточниками расходились все дальше и дальше. Поначалу нацболы еще пытались вести переговоры об участии в массовых митингах зимы 2011/12 года, но безрезультатно. Эдуард яростно нападал на них в своем блоге, но сам сделать ничего не мог.

Справедливости ради нужно отметить — и автор обратил на это внимание, стоя на трибуне и глядя на толпу на Пионерской площади, — что эти самые «рассерженные горожане» были далеко не нашим контингентом. «Креативный класс», хипстеры, менеджеры и городская интеллигенция в массе своей были все же либералами и не собирались делать никаких активных действий, чтобы подвинуть власть. Они просто были рады, что собрались вместе. Навальный, все время грозящий пойти на Кремль, но потом никуда не идущий, подходил для них идеально.

Для партии все это стало довольно серьезным ударом. Если раньше нацболы всегда были в авангарде оппозиционного движения, то теперь они оказались как бы отброшены на периферию. Причем ровно в тот момент, когда оно стало по-настоящему массовым. Попытки организовать какие-то акции самим и увести массы у белоленточных вождей успехом не увенчались.

«— Вы сравнивали сложившуюся тогда ситуацию с гранатой, у которой выдернули чеку. Изъяли из протестующих масс взрывной материал в виде нацболов, и все оказалось бесполезным. Но ведь чека без гранаты тоже не работает?

— Я согласен, детонатор тоже без масс не работает, поэтому и мы ничего бы не смогли.

— А если представить себе альтернативу — пойти на Сахарова, на другие акции и увлечь за собой людей?

— Произошло предательство. Мы должны были бы забыть свои аргументы и замараться тоже об это. Это было бы крайне все рискованно. Во-первых, уже прошло 10-е число, уже был факт, что мы остались там. За это время, за три недели до 24-го, были сделаны различные заявления, уже между нами был такой огромный ров. Вовсе не обязательно, что нам бы даже дали слово. То есть это была бы уже какая-то оперетта. Вдруг мы явились, пошли к микрофону. Нет, там уже все было понятно после появления дамочек этих 10 декабря. Никто бы нам не дал, меня бы лично не пустили.

Это было бы шестерилово такое. Все должно быть в истории четким. Это была бы двусмысленность. Вот мы пошли, говорили, что нужно остаться, и пришли бы туда? Что это было бы? Тотально мы бы уже ничего не смогли изменить в судьбе России. На какой Кремль бы мы пошли? Это вообще на фиг не нужно, везде стоят пулеметные гнезда… Надо было идти на ЦИК, и все. Я смотрел в глаза ментов — они были как у собак. Хмурые собачьи глаза. Никто ни к чему не был готов. Ни водометов на площади не было, ни хуя. Никто бы не решился в этот момент, сам верховный, отдать приказ. А если бы отдал — стрелять, быстрее бы кончилось».

Прошло несколько зимних месяцев, когда белоленточники то выстраивались вокруг Садового кольца, то снова ходили на Болотную.

Морозным днем 4 февраля состоялись парные митинги в Москве и Петербурге. В этот день меня вызвали в Следственный комитет для опроса в рамках нашего уголовного дела, куда мы с утра и прибыли с адвокатом Лаврентьевым. Молодой следователь Ломакин, совершив какие-то формальности, попросил подождать его «пару часов» и удалился. То есть как и можно было предположить, меня вызвали просто для того, чтобы не дать участвовать в митинге. В здании было пусто, оставался только одинокий полицейский на входе. Я стал думать, как бы поскорее покинуть гостеприимные стены этого ведомства. Посоветовавшись с адвокатом, сперва решил попроситься на улицу покурить и попытаться свалить. Однако бдительный страж порядка открыл нам дверь во внутренний дворик и встал рядом. Пришлось покурить вместе с Глебом — второй раз в жизни. (Впервые я делал это в шестом классе.) Время шло, и когда митинг уже начался, я спустился по лестнице в подвал и обнаружил там окошко для приема посылок, выходящее на переулок Гривцова. Через него я и выбрался на улицу, правда, в одном свитере, так как пальто осталось в шкафу у следователя.