Прощай Атлантида - Фреймане Валентина

Очень скоро Тамара разыскала Янсонов, с которыми была знакома с лиепайских времен и с которыми могла говорить совершенно откровенно. Вначале Ираида нам о ней только рассказывала, потом свела вместе. Тамара однажды даже пришла к нам на Видус. Егер в своей безумной страсти вообще старался держать ее взаперти в квартире. Но эти визиты облегчало то, что мы все жили по соседству. Тамара чрезвычайно боялась Егера и рассказывала, что человек этот не в своем уме, истеричный, с глубокими депрессиями, к тому же начал жутко нить. Ему уже делали внушение. Тамара слышала, что прежде он был другим. Она думала, что Егер по своей природе бесчеловечным не был, потому так и мечется. В прежней жизни он изучал юриспруденцию, даже диссертацию защитил, поэтому любит, когда к нему обращаются не по военному званию, а просто — “Пегг Оок-1ог". Так возникло недоразумение, попавшее позже в некоторые документы, а именно, что Егер был врачом.

Тамара не скрывала, как ей тяжело спасать жизнь таким способом. Она бы чувствовала себя лучше, если бы была просто постельной рабыней этого человека. Но он ее безумно любит, словно пытается ею искупить все то зло, что нанес другим, и эта одержимость пугает. Тамара со своими законными документами могла бы сбежать, но она сознавала, что Егер найдет ее и в мышиной норе, и в ходе этой охоты не только ей, но и многим другим пришлось бы солоно. Чтобы хоть как-то оправдаться перед людьми и самой собой, Тамара старалась добывать сведения, которые могли бы спасти людей обреченных. Информацию она передавала евреям — рабочим мастерских. Массовые акции больше не происходили по той простой причине, что латвийские евреи почти поголовно были уничтожены. Однако соответствующие службы все еще отслеживали людей, которые кое-где скрывались. Высокий чин СС иногда в пьяном виде проговаривался об ожидаемых рейдах, и Тамара предупреждала о готовящемся. Ничего большего она сделать не могла. Привезенные в Рижское гетто немецкие, чешские и другие евреи не были в компетенции Егера.

Между тем тяжесть служебных и прочих грехов, числившихся за ним, нарастала и оказалась наконец столь внушительной, что начальство больше не пожелало с ним возиться. Решено было вначале перевести Егера в другое место, а если не исправится, послать на фронт. Перед тем, как покинуть Ригу, Егер позаботился о том, чтобы защитить обожаемую женщину. Тамара должна была тихо поселиться у своего законного мужа Дзениса, а затем ее ожидало место секретарши в военном ведомстве, кажется, в Великих Луках. Так она исчезла из моего поля зрения. Дальнейшие пути Тамары, по слухам, также изобиловали приключениями, но мне об этом почти ничего не известно. Я много думала о противоречивом, по сути безвыходном положении этой молодой женщины, однако понимала, что не имею никакого права осуждать ее. Трудно до конца понять, что происходило в ее душе, когда Тамара день за днем была незримой цепью прикована к убийце, любившему ее больше всего па свете. Описать эту судьбу и характер, по-моему, можно было бы лишь пером Достоевского.

Когда Диму арестовали и Эмилии было трудно найти для меня приют, я позвонила Тамаре. В тот момент она опять жила у Дзениса. Ему, конечно, я показаться не могла, но случилось гак, что Дзенис на неделю уехал в командировку, и мы решили этим воспользоваться. Тамара сама тоже как раз собиралась уезжать из Риги. Таким образом, я прожила на улице Парка несколько дней.

Я снова встретилась с Тамарой весной 1945 года. Она вернулась в Ригу из Таллина, своего последнего местожительства, и тут же была арестована. Я должна была давать показания по делу Тамары в КГБ (настоящего судебного процесса не было). Отрицать, что она жила у гуза СС или СД, было невозможно. Однако я старалась ничего лишнего о ней не рассказывать. Поначалу обвинение было ужасным: сотрудничала с гестапо, выдавала евреев, которые жили по чужим документам, с немцами не уехала только потому, что была оставлена в Таллине как шпионка и доносчица. Не знаю, как допрашивали других свидетелей, по меня всячески провоцировали, чтобы я Тамару заподозрила в том, что именно она предала моего мужа и меня. Но я сделала вид, что ничего не понимаю, и рассказывала только то, что и без меня было известно. Ни на миг я не подозревала Тамару. "Органам" не удалось выманить у свидетелей ничего, даже похожего на настоящее обвинение. Поэтому — редкий случай — обвинение было признано недоказанным. Все же Тамару Дворкину, как личность подозрительную, решили без суда в административном порядке выслать на пять лет в лагерь на Урале. После двух с половиной лет, проведенных на лесоповале, ее помиловали. Об этом я узнала, случайно встретившись с Тамарой снова в Риге, на кольце 6-го трамвая. Я вела за руку дочку, значит, это мог быть примерно 1949 год. Тамара приехала на пару дней выправить документы и уже назавтра уезжала на Дальний Восток. В Красноярске ей удалось разыскать своего высланного отца; мать, правда, умерла уже в начале ссылки. И новый муж у нее тоже есть. Теперь они все, в том числе и отец, попробуют в самом дальнем краю начать новую жизнь. В Ригу она никогда больше нс вернется. Здесь люди никогда нс забудут се прошлое, а муж об этом ничего не знает, да знать ему и не надо... Потом долгие годы мне не было известно, удалась ли се новая жизнь.

Большим утешением для меня было и то, что Тамара меня похвалила за тогдашние показания на допросах в ЧК (ей показали протоколы). В девяностые годы, благодаря основателю музея Евреи в Латвии историку Маргеру Вес-терману, у меня самой появилась возможность ознакомиться с ними. И сознаюсь, при чтении своих ответов я почувствовала, будто у меня камень с души свалился. Я поняла, что краснеть мне не приходится. Когда я читала те протоколы, в которых записаны пространные ответы Тамары на вопросы следователей о ее спасении и жизни в Риге среди эсэсовцев, я увидела, как разительно запротоколированный жизненный путь отличается от того, который доверяла мне Тамара в те моменты, когда мы оставались вдвоем в моей квартире па улице Видус или на улице Экспорта у 51 пеонов. Так что существует несколько версий обстоятельств спасения Тамары: документированная, которую ей пришлось сочинить для следователей из советских органов госбезопасности, рассказанная впоследствии с соответствующим отбором в кругу знакомых и третья, та, что отпечаталась в моей памяти. Этот эпизод, как и прочие подобные случаи, лишний раз убеждает меня: близоруко и наивно (а может бы ть, в какой-то степени выгодно?) целиком и полностью полагаться на документы, особенно те, что появлялись в условиях тоталитаризма.

В начале нового тысячелетия случайность свела меня с человеком, который познакомил меня с дальнейшей судьбой Тамары Дворкиной. В Германии автор ряда весомых публикаций Ог. НЫ. Анита Куглер готовила книгу об уникальном историческом персонаже — офицере СС еврейского происхождения Шервитце, который действовал и в Риге (книга вышла на немецком языке в Кельне в 200-1 году, переведена на латышский язык).

В этой связи она разыскала также информацию о неизвестном мне последнем периоде жизни Тамары Дворкиной, даже встречалась с самой Тамарой. Оказывается, она в 1963 году добилась реабилитации (в постановлении сказано: "Ее судьба была личной трагедией... приговор являлся судебной ошибкой") и пять лет спустя эмигрировала. Сначала в Израиль, откуда в 1972 году перебралась в Западную Германию. Ее третий брак был расторгнут еще в Советском Союзе. За границей она вышла замуж в четвертый раз, снова развелась. Она жила во Франкфурте и работала в одном из издательств, затем вышла на пенсию, на закате дней проживала в комфортабельном пансионате для престарелых. Теперь ее уже нет в живых.

БАПТИСТЫ ПОМОГАЮТ

До конца 1942 года и еще в начале следующего я неустанно перемещалась, потому что приют удавалось найти лишь на короткое время. Я и правда не знаю, где именно каждый раз находилась и как звали этих добрых людей. И сейчас 1! воспоминаниях о некоторых из тех калейдоскопических отрезков времени всплывает какое-то событие, лицо, по без привязки к конкретному месту и времени. Иначе это бывает с местами и людьми, с которыми рядом привелось быть подольше и узнать их поближе.