Полётов - Небоходов Алексей

Голос у неё оказался ниже, чем можно было ожидать, с лёгкой хрипотцой:

– Извините за поздний визит. Я Марина, мы говорили по телефону пару недель назад.

Полицейский нервно переступил с ноги на ногу, явно чувствуя себя неуютно в роли посредника в этой странной ситуации.

– Господин Полётов, эта женщина утверждает, что у вас была договорённость о встрече для интервью.

А затем бросил на Леонида недоверчивый взгляд.

– Но хозяин дома, где она остановилась в деревне, заявил, что она слишком интересовалась вами. Расспрашивала всех о вашем доме, показывала фотографии. Мы не хотели беспокоить вас, но…

Леонид прервал его лёгким движением руки. Чем быстрее закончится эта история, тем лучше.

– Всё в порядке. Действительно, у нас была договорённость.

Полицейский недоверчиво поднял брови, но спорить не стал. Он бросил быстрый взгляд на Марину, словно пытался понять, стоит ли оставлять эту странную пару наедине. Леонид почти физически чувствовал его замешательство. Для деревенского полицейского, привыкшего иметь дело с пьяными драками и мелким воровством, ситуация явно выходила за рамки привычного.

Офицер сказал наконец, неуверенно переводя взгляд с Леонида на Марину и обратно:

– В таком случае, я, пожалуй, поеду. Если возникнут проблемы, звоните в участок.

Он помедлил, словно ждал, что один из них передумает, но Марина только улыбнулась ему с благодарностью, а Леонид сдержанно кивнул, всем видом показывая, что разговор окончен. Полицейский ещё раз обвёл их взглядом, пожал плечами и направился к машине. Леонид не двигался с места, наблюдая, как он садится за руль, как разворачивается автомобиль на площадке перед домом, как удаляются красные огни, пока не исчезают за поворотом, оставляя темноту и тишину.

Они остались одни. Леонид повернулся к Марине, глядя на неё с раздражением. Журналистка стояла, опустив плечи, словно только сейчас позволила себе расслабиться.

– Спасибо вам огромное, – произнесла она с искренностью. – Я знаю, что поступила нахально, но у меня не было другого способа с вами поговорить. Я работаю над статьёй о писателях-отшельниках, и ваш случай особенно интересен. Восемь лет полной изоляции, при этом три успешных романа…

Марина говорила быстро, словно боялась, что Полётов прервёт, не дав закончить. Леонид смотрел на неё, поражённый тем, как много ей удалось узнать. Восемь лет – точная дата его переезда в горы. Три романа – включая тот, который он ещё не закончил. Когда ей удалось собрать всё это? И зачем?

– Вам лучше войти, – прервал её Леонид холодно. – На улице становится прохладно.

Марина кивнула и сделала шаг вперёд, но он не отступил в сторону, вынуждая её протиснуться мимо в узком проёме. Журналистка прошла так близко, что Полётов почувствовал запах духов – что-то свежее, с нотами цитруса и лаванды. Запах показался неожиданно знакомым, словно из другой жизни. Леонид нахмурился, отгоняя воспоминание.

Девушка остановилась в прихожей, оглядываясь с любопытством. Он видел, как её взгляд скользит по стенам, по полкам, по его вещам – развешанным курткам, выстроенной в ряд обуви. Изучала дом так же внимательно, как до этого изучала его самого, и Леонид почувствовал себя неуютно от этого пристального внимания.

– Вы можете остаться до утра, – сказал он, закрывая дверь и поворачиваясь к ней. – Завтра уходит первый автобус в семь тридцать. Не более того.

Голос звучал отрывисто и резко. Плечи были напряжены, а взгляд отстранён, словно Леонид говорил не с живым человеком, а с временным неудобством. Он ждал возражений, уговоров, слёз – всего того арсенала, который, по его опыту, женщины обычно пускали в ход, чтобы добиться своего.

Но Марина, к его удивлению, просто кивнула.

– Конечно, я всё понимаю, – улыбнулась она ему, и в этой улыбке не было ни фальши, ни обиды. – Тридцати минут для интервью мне достаточно, а утром я уеду первым автобусом. Обещаю.

Марина легко сняла босоножки и поставила их у двери, рядом с его ботинками. Ноги были бледными, с голубоватыми венами, просвечивающими сквозь тонкую кожу. Маленькие ступни с аккуратными пальцами и следами от ремешков выглядели уязвимо и странно по-домашнему на тёмном полу прихожей. Леонид почувствовал себя неуютно – этот жест, такой обыденный, почему-то казался чересчур интимным.

– Я приготовлю чай, – сказал он, отступая в глубь дома. – Проходите в гостиную.

Полётов почти сбежал на кухню, благодарный за возможность оказаться на несколько минут вдали от этой женщины с её изучающим взглядом и неуместной лёгкостью поведения. Леонид поставил чайник на плиту и прислонился к столешнице, закрыв глаза. Что происходило с ним? Почему он так остро реагировал на этот визит? В конце концов, это всего лишь интервью. Тридцать минут разговора, и она исчезнет из его жизни навсегда.

Он достал чашки и заварку, механически выполняя действия. Через полуоткрытую дверь кухни Леонид видел, как Марина медленно ходит по гостиной, останавливаясь у книжных полок, рассматривая корешки. Она не прикасалась к вещам – просто смотрела, склонив голову набок, словно пыталась прочитать в расположении книг что-то о владельце. Полётов вдруг подумал, что, возможно, в этом и заключается её талант – умение читать людей по таким мелочам, как порядок на полке или расстановка мебели.

Чайник закипел, и Леонид, собрав всё на поднос, вернулся в гостиную. Марина уже сидела на диване – именно там, где он и планировал её разместить, спиной к книжным полкам, лицом к камину. Сидела прямо, положив руки на колени, словно примерная ученица, ожидающая начала урока.

– Спасибо, – сказала она, когда Полётов поставил перед ней чашку. – У вас прекрасный дом. Так тихо здесь. Я понимаю, почему вы выбрали это место.

В её голосе не было ни лести, ни заискивания – просто констатация факта. Леонид сел в кресло напротив, держа спину неестественно прямо, словно на официальном приёме, а не в собственном доме.

– Вы сказали, что работаете над статьёй о писателях-отшельниках, – он перешёл сразу к делу, стараясь не замечать, как свет от лампы падает на её лицо, подчёркивая линию скул и делая глаза ещё темнее. – У вас есть конкретные вопросы?

Марина отпила чай и поставила чашку, прежде чем ответить. Её движения были спокойными и размеренными, без суеты и нервозности. Леонид невольно отметил эту деталь, вспоминая свою утреннюю панику и судорожные приготовления. Девушка казалась гораздо более собранной, чем он сам.

– Конечно, у меня есть вопросы, – улыбнулась она. – Но сначала я хотела бы поблагодарить вас за то, что согласились меня принять, несмотря на обстоятельства.

Леонид пожал плечами, не желая признавать, что у него не было особого выбора.

– Я знаю, что вы цените своё уединение, – продолжила Марина. – И поверьте, я не собираюсь его нарушать дольше необходимого. Мой первый вопрос простой: что для вас значит быть отшельником? Это осознанный выбор или вынужденная мера?

Леонид смотрел на неё, пытаясь понять, что скрывается за этим вопросом. Прямой путь к теме Павлиновой? Попытка выяснить, от чего Полётов бежал? Или просто стандартное начало интервью?

– Я предпочитаю термин «уединение», а не «отшельничество», – ответил он наконец. – В отшельничестве есть что-то религиозное, почти фанатичное. Я же просто выбрал условия, которые лучше подходят для моей работы. Писательство требует тишины и сосредоточенности. Здесь я могу это получить.

Марина кивнула, словно ожидала именно такого ответа, и Леонид вдруг понял, что она не достала ни диктофона, ни блокнота. Журналистка не записывала его слова – просто слушала, глядя на него со спокойным вниманием.

– А вам не кажется, что такое уединение может быть формой бегства? – спросила Марина. – От мира, от прошлого, от самого себя?

Леонид почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения. Она задала именно тот вопрос, которого он ожидал и боялся.

– Послушайте, – Полётов сделал паузу, подбирая слова. – Я согласился на тридцать минут интервью, а не на сеанс психоанализа. Если вас интересует моё творчество, я готов об этом говорить. Если вы хотите копаться в моей личной жизни…