Все эти дни я был под впечатлением неразумного решения о моем назначении и пытался убедить себя, что это недоразумение скоро будет исправлено, и меня освободят. Но жизнь есть жизнь. Да еще мой характер, не терпевший безделья и раздумий.
Быстро смирился с новой работой и стал вплотную знакомиться со структурой органов милиции в стране и делать соответствующие выводы. Ежедневно вечером стал ездить в райотделы милиции г. Москвы, после чего думал поехать в области. Но моим планам и тут пришлось претерпеть изменения, о которых я скажу ниже.
Когда я глубже вникал в дела, то мне зачастую казалось, что эта работа не по мне, и у меня мелькала мысль пойти в ЦК и все рассказать. Правда, не исключено, что меня могут назвать трусом, а я им никогда не был. Пойти к наркому, как к старшему товарищу, я не мог, вспоминая, как он, не выслушав меня, холодно сказал: «Идите!»
Москва криминальная
План свой ознакомления с милицией я проводил неуклонно и добавил к дневным посещениям вечерние, благо в те времена раньше полуночи или часу ночи домой не уходили. Почему так делалось, мне, военному человеку, было непонятно. Лишь потом я узнал, что этот распорядок дня зависел от «хозяина», то есть Сталина.
Один раз вечером заехал на Петровку, в управление милиции. Мне дежурный доложил о количестве задержанных и характерные дела. Вдруг я услышал в нижнем этаже (полуподвале) крики. Когда спускались туда, мы увидели в окно драку.
Вошли в помещение, где находилось человек 12 женщин (проститутки), там одна молодая девчонка била по щекам другую, обзывая ее проституткой и другими эпитетами. Я прикрикнул на них и, когда утих шум, спросил, в чем дело.
Сначала одна постарше спокойно сказала: «Да вот, подрались». Когда я спросил потерпевшую, она молчала. Тогда обратился к агрессорше, она с возмущением, скороговоркой, стала объяснять, что они в разговоре поспорили, и та обозвала ее проституткой.
«Вы только подумайте, гражданин начальник, назвала меня проституткой, а я честная воровка и никогда проституцией не занималась». И вновь хотела броситься драться.
Я стоял в недоумении: чем же одна лучше другой? Затем предупредил, что если будут безобразничать, то накажем карцером. Поднимаясь по лестнице, я спросил у дежурного, почему же воровка так обиделась на проститутку.
Он мне сказал, что в этом мире существуют свои неписаные законы, которые непосвященному человеку сразу и не понять. Воровки охраняют честь мундира и оскорбляются, если их назовут по-другому. У девиц легкого поведения свои правила. Например, по их закону нельзя бывать с иностранцами. Однако находится отчаянные и нарушают это правило.
Для меня все эти тонкости были открытием, если учесть, что всю сознательную жизнь я в быту думал, как и все, а на службе занимался артиллерией и изучал законы баллистики, а тут пришлось осваивать «неписаные законы».
Приведу еще один пример «проявленною геройства» воровкой, отбывшей наказание в лагерях. Один раз секретарь мне доложил, что в приемной шумит беременная женщина и просит, чтобы ее принял начальник. Ее посылали в паспортный отдел, но она отказалась туда идти, говорит: «Дойду до Сталина и буду жаловаться».
Я подумал, что беременную женщину чем-то обидели, так как в те времена с работниками милиции не раз приходилось разбирать случаи рукоприкладства, особенно когда ведут пьяного в КПЗ. Рослая девица лет 23-х с громадным животом вошла в кабинет со слезами на глазах.
Я решил выслушать ее просьбу, не задавая вопросы. Она сразу начала тараторить о бездушном отношении милиции к трудящимся и т. д. Потом, когда выговорилась, а я все молчу, тогда она начала скромно рассказывать, что отбыла 3 года в лагерях. При этом уточнила, что не за воровство, а за карманные кражи, и добавила, что она сейчас исправилась.
Я улыбнулся, а она, повеселев, в доказательство своей честности рассказала: «Вот, гражданин начальник, еду сюда, к вам, в трамвае, смотрю — рядом со мной сидит хорошо одетая раззява, а сумочка сбоку — раскрытая. Оттуда, вижу, деньги — трешки, пятерки. Ведь мне стоило протянуть руку и все — мое. Но я удержалась и чтобы не соблазниться, встала и пересела на другое место, подальше от этой дуры».
Я спросил, что же она от меня хочет. Она расплакалась и говорит, что родственники ее живут в Москве, а ее не разрешают прописывать. Что ей делать? Скоро будет ребенок.
Я спросил, как ей удалось в лагерях ребенка приобрести. Она мне сказала, что последний год была «артисткой» в лагерном клубе и там полюбила заключенного, с которым решили пожениться через год, когда его освободят. Он тоже из воров, но «перековался», уточнила она.
Вот тут и решай — прописывать или нет в Москве. По закону может быть прописана не ближе 100 км от Москвы, а по-человечески — родня здесь, скоро будет ребенок, может быть, ее «геройства» удержаться от воровства хватит надолго. Решил взять на себя ответственность и прописать.
И вот таких жизненных случаев десятки в день. Начинаю привыкать и разбираться, хотя вид делаю, как будто мне все уже ясно.
К тому времени уже меня назначили начальником Главного управления милиции и присвоили звание майора госбезопасности [21].
Пришлось один раз столкнуться с позорным явлением в нашей действительности — гомосексуализмом. Хотя, говорят, в Англии это не считается позором.
В уголовном розыске Москвы работал хороший оперативный работник Станисловский, и я его частенько брал с собой при выездах на происшествия.
Часа в 2 ночи в июне месяце мы вышли в район Ногинского бульвара. Прошли мимо двух сидевших мужчин. Станисловский мне говорит, что это педерасты. Я возразил, мотивируя тем, что хорошо одеты, и интеллигентный у них вид.
Станисловский не сдавался, уточнив, что он видел, как один хлопнул по ноге другого (это условный знак), и не сомневается, что он прав. Я опять возразил. Тогда он решительно направился к одному из них, сел рядом и говорит: «Ну что ж, домой пора».
Тот на него посмотрел и, видно, почуял профессионала милицейского и без всякого возмущения ответил: «А что?» Станисловский уже более решительно: «А то, что идите домой, ничего не выйдет». Тот зло посмотрел, встал и, повернувшись, сказал: «Ну и уйду, а завтра на работу не выйду». Второй, не дождавшись, когда мы к нему обратимся, встал и ушел.
После этого я долго расспрашивал Станисловского о существующих нравах этих людей и обогатил свои знания в этой отрасли криминальных законов. Одним словом, с каждым днем я совершенствовал свои познания в области милицейской работы, а норой даже увлекался разгадкой некоторых запутанных происшествий и уголовных дел.
В июле 1939 года по линии Главного управления госбезопасности НКВД СССР была ориентировка, что иностранные разведки за последнее время добывают советские паспорта и по ним засылают агентуру в Советский Союз, и предлагается всем органам принять меры по выявлению каналов, через которые удается приобретать паспорта.
Один раз я засиделся до 3-х часов ночи и решил пройтись. Позвонил Станисловскому. Тот оказался на месте. По дороге я вспомнил ориентировку ГУГБ и, когда встретились, спросил: «На Петровке в это время могут быть девицы легкого поведения?» Он ответил утвердительно и добавил, что обычно с часу ночи ездит оперативная машина и подбирает их, пьяных, дерущихся, скандалисток и т. д.
Часам к 5 утра мы подъехали на Петровку, и я стал вызывать по очереди задержанных. Входили они ко мне настороженно, злобно поглядывая на меня, но с первых двух-трех вопросов, не относящихся к их «работе», они уже охотнее со мной говорили, а две из них вернулись с просьбой «сообщить начальнику кое-что».
Опрос их я направлял о паспортах не сразу, а с подходом. Одной скажу, что разыскиваем паспорт, другой: «Говорят, что она знает об этом паспорте» и т. д. Из этих опросов я узнал, что иностранцы, особенно немцы, знакомятся с нашими девицами и за большое вознаграждение получают от них паспорта. Девицы эти паспорта забирают у наших пьяных, а затем продают иностранцам за духи и другие вещи, и назвала свою подругу, которая продала иностранцу пропуск на военный завод.
