Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович

После моих колымских каникул этот вопрос снова вышел из тени отвлеченных идей на свет и увлек меня в мир практических дел. Этот мир манил меня всеми фибрами большого коричневого чемодана, который уже неделю, стоял специально, чтобы все об него спотыкались, напоминая о хранящейся в его недрах экспозиции первого в истории музея ГУЛАГа.

Очередная сессия хождения по трудоустроительному кругу с безнадежными собеседованиями, ритуальными раскланиваниями с кадровиками, телефонными зондированиями в поиске «мохнатой лапы» увенчалась временной (полтора месяца) должностью «контролера» конторы «Книгоэкспорт». Работа осталась в памяти лишь географической близостью к Кремлю и знакомством с Ильей Бурмистровичем, математиком, кандидатом наук, который, как и я, перебивался случайными заработками. Мы сидели в сыром подвале, заполняя библиографические карточки. Новый приятель и решил чемоданью судьбу.

Илья уговорил дать ему эти материалы для фотокопирования. В отличие от меня, он знал, что с ними делать. «Через неделю я верну чемодан в целости и сохранности». — Сказал он. Но несколько дней спустя, к нему нагрянули с обыском люди искореняющей профессии. В числе прочего уволокли и мои сокровища вместе с фибровым ковчегом завета. Круг замкнулся. Ведь предупреждали: «за пределы лагеря не выносить». Но поплатился за нарушение мной лагерного режима не я, а математик. Беднягу судили за распространение материалов дела Синявского и Даниэля и отправили в лагерь на три года. Бритоголовый, худющий и сгорбленный, Илья появится после отсидки уже на моих проводах.

СОЮЗПЕЧАТЬ

Газеты придумали для того, чтобы покрывать новости. А также полы, столы, стены и внутренности кухонных шкафов. В командировке — незаменимый упаковочный материал для вареной курицы. Печатают их и для изготовления рваных квадратиков для гвоздя, торчащего из осклизлой клозетной стены. Газеты пригодны для затыкания початых винных бутылок и замочных скважин, для утепления двойных оконных рам. Годятся и на оберточную бумагу для учебников. Девочки моего класса старались так сложить газетный лист, чтобы с обложки на вас смотрела зверюшка или кинозвезда, мальчишки тяготели к военным мотивам. Свернутая в несколько раз газета — вполне конвенциональное средство для раздачи отцовских оплеух. Тетушка, исправно посещавшая курсы кройки и шитья в жилкоопе, готовила из них выкройки крепдешиновых и панбархатных нарядов. «Тюх-тюх-тюх-тюх, разгорелся наш утюг», — напевала она, проворно орудуя ножницами и лекалом, укорачивая по ходу дела улыбающихся вождей и доярок. Из газет можно сворачивать самокрутки, ими можно разжигать пионерские костры и буржуйки, складывать пилотки перед побелкой потолка и веселые кораблики. А еще их можно РАСПРОСТРАНЯТЬ. Вот этим я и занялся в октябре 1966 года в должности инструктора Союзпечати. Союзпечать — загадочная организация. Своим тайным смыслом она уступала лишь ДОСААФ. Под «распространением» следует понимать продвижение партийно-пропагандистской макулатуры, и без того раздутой до астрономических тиражей, и наполнение партийной мошны. Самый эффективный метод (с 30-х гг. ничего лучше не придумали) — лимитированные издания. В список лимита внесены издания повышенного спроса: «Иностранная литература», «Юность», «Вокруг света», «Мурзилка», «Неделя», «Новый мир» и т. д. Чем больше спрос, тем меньше предложение. Эффективная экономическая модель.

Начальник Киевского межрайонного отделения на Дорогомиловке Александр Борисович Рабинович отнесся ко мне по-отцовски.

— Я закрепил за тобой ответственный и самый прибыльный район.

— А разве у меня сдельная оплата? — искренне удивился я.

— Не все измеряется зарплатой.

Смысл этой межрайонной мудрости прояснится для меня только через год. Sancta simplicitas.

Костяк моего района — два мединститута, пединститут и Военная академия им. Фрунзе. Время от времени я встречаюсь с общественными распространителями в каждом заведении и инструктирую их об изменениях и тенденциях в текущей подписной кампании. Они выклянчивают побольше талончиков на «лимит», а я догружаю их взамен разнарядкой на партийную периодику. Я вам — 50 «Мурзилок», а вы мне 200 «Молодых коммунистов» и «Блокнотов агитатора». Вот и весь «инструктаж». Но если бы я был сообразительней, то вовремя бы догадался, что главное в этом инструктаже должен быть не план подписок, а умение распоряжаться дефицитом, то есть теми перфорированными листами, на которых распечатаны бесценные талончики, что «Мурзилка» в хозяйстве куда полезней, чем «Политическое самообразование», «Агитатор» и «Партийная жизнь», вместе взятые. При случайных обстоятельствах я узнал то, на что намекал Рабинович и скромные коллеги, получавшие, как и я, жалкие 69 рэ. Официально. А неофициально… Рыночная цена каждого талончика — от двух до четырех номиналов. То есть для получения второй зарплаты достаточно отдать в правильные руки десяток «Мурзилок». При налаженном сбыте можно было быстро и без особого риска разбогатеть. А глаза мне открыл не какой-то красноносый Рабинович, а… бывший глава советского правительства. Лично.

Чтобы приблизить нового инструктора к «прибыльному» участку, Рабинович организовал персональный кабинет для приема общественных распространителей. Теперь я сидел в цокольном помещении при почтовом отделении напротив Новодевичьего кладбища. Наслаждаясь независимостью, я весело поигрывал костяшками счет, когда на мой стол упала тень от остановившейся за окном черной волги. В комнату с деликатным стуком, опираясь на палочку, вошел человек, обратившийся ко мне по имени и отчеству.

Я уставился на посетителя, словно передо мной был Микки-Маус. Оправившись от изумления, я подошел к нему, чтобы проводить к стулу.

— Присаживайтесь, Николай Александрович, в ногах правды нет.

— Да неужто вы меня узнали? — в свою очередь удивился персональный пенсионер, бывший председатель Совмина и разжалованный маршал Николай Булганин.

— Вас это удивляет?

— С некоторых пор. Я, знаете, уже столько лет не у дел, живу тихо-скромно, по-стариковски.

— Что я могу для вас сделать, Николай Александрович?

— Да внуки замучили — требуют «Вокруг света» и «Юность». Нельзя ли вас попросить?.. Я отблагодарю, я заплачу вдвойне. — Поторопился «успокоить» меня Булганин, вытаскивая потертый бумажник.

— Да что вы, Николай Александрович, — остановил я посетителя то ли с испугом, то ли с чувством собственного достоинства (мне еще никто в жизни не предлагал взятки, да и какой с меня прок людям). — Все по прейскуранту. Только… У меня будет встречный вопрос. Скажите, неужели и у вас эти проблемы?

Кто не знает, что небожители в нашей стране не утрачивают льгот даже после смерти, если, конечно, смерть была естественной (то есть не с дыркой в затылке)? У них даже погосты по ранжиру. Моему просителю, несмотря на опалу (с кем не случается), Новодевичье гарантировано. Вон оно — из моего «цоколя» как на ладони.

Ответ Булганина меня удивил больше, чем само его появление.

— Конечно, нет у меня этой проблемы. Но только очень уж не хочется мне за каждым пустяком к НИМ обращаться.

Н. А. Булганин, маршал и председатель Совмина СССР, склонявший, но не склонивший автора к взятке

Со временем я узнал, что коллеги реализуют вышеупомянутый дефицит в течение первых двух недель с начала подписной кампании, а их доходам могут позавидовать профессора педов и медов. Жизнь опять прошла мимо.

Зато я отличился в оптимизации другого производственного процесса.

В задачу моей загадочной фирмы входило не только распространение, но и утилизация партийной мысли. Процесс этот был детально прописан вышестоящими товарищами, которые строго следили за тем, чтобы товар, так и не превратившийся в деньги, в дальнейшем был исключен из оборота, то есть превращен в сырье для переработки. Но товарищи хорошо знали жизнь. Они понимали, что в этой стране сырье не перестает быть товаром, если сохраняет мало-мальски товарный вид. Вот и завели традицию, эдакий ежемесячный субботник-корпоративчик. Всех служащих сгоняли в районный склад, где они чуть ли не зубами рвали на части розничный возврат. Каждый экземпляр (надо ли говорить о том, что это были исключительно партийные издания?) надлежало обезглавливать — отрывать голыми руками лицевую страницу обложки или первую полосу газеты. Только после этого «Коммуниста» и «Советскую Россию» можно отправлять под пресс. Моя инициатива, хоть и шла вразрез с инструкциями, прижилась. На очередной субботник я притащил мощный перфоратор (опять же спасибо папе), и дело заспорилось. Теперь связки даже рассыпать не было нужды. Я вдвоем с напарником с наслаждением погружался в акт бумагоненавистничества, прошивая насквозь полуметровые блоки с партийной ересью. Через час груды бесполезного бумажного хлама были готовы к отправке в последний путь, а благодарные участники аутодафе — к детишкам и телевизору.