Как сделать Россию нормальной страной - Малый Матвей

Капиталистическое предприятие служит потребителю, радует потребителя, а как может это происходить в государстве, где никто никому не служит и никто никого не радует? Налицо мировоззренческий конфликт между доброжелательной услужливостью предпринимателя и злобным, агрессивным хамством российского государства, российской каждодневной реальности.

Немецкий дизайнер придумает более веселую упаковку для кефира, чем российский, потому, что немецкий дизайнер приехал на работу в чистом автобусе и ему улыбается полицейский, а ведь продажа кефира зависит не только от качества этого продукта, но даже в большей степени от красоты его упаковки. А если наша упаковка хуже немецкой, то кефир хуже продается, предприятие не получает прибыли, не инвестирует в новые производственные процессы и модернизацию продукции и закрывается.

Российские предприятия устарели технологически и психологически (то есть в том, что касается подходов к работе), они неэффективны и плохо управляемы. В стране царит разруха, и уже много лет не было инвестиций. Но проблемы российского рабочего места не сводятся лишь к этому. Другие страны, где люди трудятся неэффективно и на устаревшем оборудовании, реформировать намного легче. России в наследство от коммунистических времен досталась еще одна проблема — образовательная функция рабочего места и произведенного на ней продукта.

Труд был школой коммунизма и не зря назывался коммунистическим. Красивый качественный товар можно было получить за сотрудничество с властями, за предательство и т. д.: он был номенклатурным. Красоту и качество такого товара всегда обесценивал метод его получения: поэта в Париж не пускали, туда ехал доносчик, который убил в себе Париж еще до того, как увидел. Таким образом, красота и качество товара были и предметом жестокой борьбы, вожделенным призом победителю, и действенным инструментом социального контроля. Высококачественный товар не попадал к тому, кого он мог бы отвлечь от несентиментального дела, — строительства Социальной машины из неодушевленных человеческих деталей.

Товар, предназначаемый для народа, был грубый, дешевый, строго функциональный. Его делали без любви, и он не создавал уюта. Предназначение такого товара состояло лишь в том, чтобы обеспечивать главное дело — строительстве Машины. Это теперь кефир называется «Чудо йогурт» или «Данон». Раньше кефиру вполне достаточно было называться «Кефир». Главное было знать, что ты един со Страной и не отвлекаешься от Дела, даже когда пьешь его.

Если идеальным капиталистическим товаром является «киндер-сюрприз» (и еда, и праздник), то идеальным советским товаром следует считать танк: и трудоемкий, и стальной, и ни на что не годный, и страшный.

При социализме, если предприятие работало хорошо, коммунисты сразу же разрушали его, потому что для них негативные последствия продуктивной работы были намного важнее выгоды от появления большего количества товаров и услуг.

Даже предприятия ВПК, даже сражающаяся армия, которым казалось бы следовало разрешить достигнуть высшей эффективности — и те не могли работать эффективно, потому что эффективность неразрывно связана со свободой. Идеалом коммунистического менеджера я считаю Маршала Жукова. Гениальный полководец, он одержал великую победу, но по цене семь убитых солдат к одному. Вместо одной, у Жукова всегда было две цели: он взял Киев к Седьмому Ноября, а Берлин — к Первому Мая. Вот и у колбасы две цели: хочешь сырокопченой — становись стукачом.

Это была система, от которой все зависели, все являлись ее частью и получали согласно своему вкладу в нее, то есть в строгом соответствии со своей социальной позицией в коммунистической системе. Вот почему зарплата состояла из многих компонентов: и деньги, и путевки, и допуск, и пропуск, и выпуск, и билет в Дом кино — то есть, это была не зарплата, а паек.

Сегодня такой системы больше нет, но ее последствия и пережитки остались: в России намного важнее правильно позиционироваться, чем достичь эффективности в работе. Но производитель, у которого во властных структурах все «схвачено» от этого не станет конкурентоспособным: таким его могут сделать только эффективность и качество производства.

Одно из главных свойств денег заключается в том, что они дают независимость, и поэтому в социалистической системе денег нет: вместо них существуют "доку-деньги", то есть деньги, подтвержденные документами. Иными словами, товар можно получить лишь при наличии денежных средств и отношений с Социальной машиной, которая, естественно, эти отношения контролирует и регламентирует. Мы говорили, что завистник в принципе не может иметь собственность. «Доку-деньги» — это способ разрешить кому-то что-то временно подержать. “Доку-деньги" - это ситуация, когда товар, продающийся на рынке, можно дешевле купить в закрытом распределителе. Но в закрытый распределитель не пустят без пропуска, и поэтому пропуск есть бумажка, увеличивающая стоимость денег. Пропуск может получить только человек, зависимый от Машины. Таким образом, у человека больше денег, то есть независимости, только если он зависим. Такая ситуация поддерживалась, не давая возможности порвать с системой.

Конечно, "доку-деньгами" все не ограничивалось. При социализме человек должен был иметь и "доку-еду", и "доку-квартиру", и "доку-жизнь". Словом, все сферы человеческой жизни находились под контролем. “Доку-деньги" есть и сегодня, например когда предприятие покупается за десять процентов цены.

Сегодня пережитки этой системы продолжают существовать, и они оказывают разрушительное воздействие на экономику. Например, в результате залоговых аукционов собственность оказалась не в руках наиболее эффективного производителя (который готов бы был заплатить за собственность наибольшую сумму, зная, сколько он сможет вернуть), а в руках тех, кто получил собственность по блату. То есть, связи оказались сильнее денег. Но государство, которое обменяло собственность на связи с собой же, вместо денег, недополучило миллиарды в казну, а заводы отдала не менеджерам, а царедворцам.

Советскую систему нельзя критиковать за то, что жизнь при ней была недостаточна богатая. Не в этом дело. Возьмем дикую свинью. Вот она нашла желудь, вот родила поросят, а вот на нее напал волк и поранил ее или даже убил. Но, что бы ни произошло, это жизнь свиньи. Теперь рассмотрим жизнь на свиноферме. Стоишь в персональном стойле, кормят сбалансированной едой пять раз в день, ставни поднимают для солнечных ванн на два часа, играет в динамиках бодрая музыка. Оплодотворение — искусственное, без эмоций. Шкуру берегут на ремни и куртки. Вес ляжек достиг 50% веса тела, а вот мозги, язык и глаза, на которые спроса нет — постепенно уменьшаются в размерах. Так вот: лучше шкура в шрамах да своя, чем без пятнышка, но для куртки. Советские люди не жили, а были используемы. Они делали бомбы, клеветали на друзей, славили Сталина. И не надо обсуждать размер премии палача или метраж квартиры, выданной сексоту. Да, работали на совесть и задешево. И слава Богу, что это можно списать на обман, и что не было прямой связи между щедрой оплатой и требуемой взамен подлостью. Итак, действие неотделимо от цели. Дать отравленной воды не значит напоить, хотя выглядит это одинаково. Одно дело если человек заработал себе квартиру, а другое — если ему дают место восстановить силы для нового дня на ракетном заводе.

Что такое характер человека? Это то, каким он построил себя, как он относится к себе, а не то, кем он притворяется перед собой или перед другими. Коммунисты говорили человеку, каким ему следует быть (и отнюдь не из-за заботы о его благе) и как ему следует притворяться, то есть коммунисты попытались заменить характер характеристикой. Действительно, если вчерашнего члена Политбюро ведут на расстрел, то поменялся не его характер, а его характеристика. Преступление коммунистов не в том, что они убивали людей (этого коммунисты не делали ни разу, потому что коммунистов просто не существует в октанте «Жизнь»), в том, что они переводили людей из октанта «Жизнь» в октант «Коллектив», превращая при этом живых, теплых и дышащих, людей в их бумажные характеристики. А то, что потом, на Соловках или в Освенциме, коммунисты или фашисты архивировали ставшие неактивными личные дела — это уже чисто бухгалтерская операция, в которой никакого пафоса нет. Я и сам, в процессе писания этой книги, много страниц безжалостно заархивировал. Не так много как комендант Освенцима, но все равно много.