Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А - Федотов Лев Федорович
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
– Ну, проиграй-ка нам свой «аидовский» марш знаменитый! – проговорил он.
– Да, верно! Ведь мы, как-никак должны услыхать тебя, как говорится! – сказала Рая.
Пианино их было очень хорошее, все струны были в порядке, и клавиши легко и мягко опускались. Я проиграл часть марша, танец жриц и еще кое-что из того, что выучил с М. Н. На первый раз я не играл много: я хотел освоиться сначала с обстановкой. Мои критики сказали, что удар у меня мягкий, порядочный, что играю я с чувством, но, откровенно говоря, я сам почему-то решил, что орудовал я у инструмента не слишком хорошо. Очевидно, у меня так получилось из-за того, что я имел дело с непривычным для меня инструментом.
Вскоре Моня ушел, и Рая сказала мне, что мы уже скоро тронемся.
1-го января. Вчера вечером, еще до своего ухода Моня спросил меня, как я думаю проводить время здесь в Ленинграде.
– А завтра мой товарищ приезжает сюда, – ответил я. – Вот мы с ним и уговорились действовать вместе.
– А у него здесь кто-нибудь живет? – спросила Рая. – Пристанище-то у него будет?
– Да. У него здесь тетя проживает. Мы вообще хотели ехать вместе, но потом по независимым от нас причинам нам пришлось разъединиться.
– А ты в дороге-то вообще не скучал? – спросил Моня.
На это вопрос я ответил тем, что рассказал о моем проведении «Аиды».
– А ничего не пропустил? Уверен, что всю знаешь? – осторожно полюбопытствовал Моня.
– Надеюсь, по крайней мере, – ответил я.
Моня ушел, Рая чем-то занялась, а Трубадур, между тем, развлекалась на диване в окружении своих сокровищ. Видимо, ей очень хотелось, чтобы я присоединился к ней, так как она то и дело отрывалась от своего труда, чтобы каким-нибудь вопросом или рассуждением привлечь мое внимание. Я ничего, конечно, не имел против, и после ухода Мони мы вместе с нею стали что-то творить – я уж не помню, что именно.
– Ну, давай уж трогаться! – сказала Рая. – А то, как бы мы с тобою в трамвае Новый год не встретили.
Оставив Леонору на попечение Поли, мы вышли из комнаты в кухню. Одевшись, Рая спросила меня:
– Ну, как? Сможешь стащить эту корзину? – И она подняла небольшую овальную плетеную корзинку, чем-то нагруженную, укрытую бумагой. Корзинка была увесиста, несмотря на свои незначительные размеры, но я ответил положительно.
– Тяжела, не правда ли? Я такую навряд ли б смогла увлечь за собою! – подбадривала меня моя сестра. – Ну, нам лишь бы до трамвая доплестись.
– Слов нет – ты права! – ответил я.
На плите шипел все тот же шумливый примус, который, по-моему, не умолкал и ночью, но, выйдя на лестницу и захлопнув двери, мы освободились от действия его оглушающего шума.
На лестнице было темновато; там горела одна какая-то мутная лампочка, ввинченная в стену над нашими дверями. Мы спустились вниз. Холодный воздух сразу же окутал нас. В темноте зимнего вечера ясно белели на земле синеватые сугробы, покрывавшие весь дворик. На набережной было так же не светло, и голые кроны деревьев казались снизу гигантской паутиной. Кое-где на том берегу сверкали огоньки в окнах, которые, нужно сказать, мало нас привлекали.
Мы вышли на площадь, окруженную ярко освещенными домами. Снег на земле казался оранжевым ковром от отблесков светящихся окон и фонарей. Я посмотрел влево и увидел совершенно не освещенную, черную, зловещую громаду Исаакия, увенчанную резким силуэтом купола и угольного цвета изваянием креста, довольно ясно видневшимся в черно-синих небесах.
Николай, словно немой темный истукан, восседал на лошади посреди площади! Короче говоря, картина была умопомрачительная, тем более, что я ею не любовался с 37 – го года.
О чем-то беседуя (Рая, кажется, расспрашивала меня о моей московской деятельности), мы прошли широкий мост через Мойку и тронулись по прямой, как стрела, не слишком широкой улице, по обеим сторонам которой стояли весьма солидные дома с весело освещенными окнами. По тротуарам медленно плелись темные личности; подобные же существа проносились так же мимо нас в дребезжавших ленинградских трамвайчиках, на которые я то и дело с интересом поглядывал.
Уловив где-то в поперечной улице нужный нам состав, мы углубились вовнутрь вагона. Давка была дьявольская. Во всем сказывалось наступление новорожденного года. Внутри вагона было светло и уютно! Скамейки располагались не перпендикулярно к стенам, как в московских трамваях, а тянулись вдоль стен. К потолку поднимались столбы пара, так как глотки многих смертных, находившихся в вагоне, то и дело проклинали все окружающее, намекая на ужасную толкотню.
Мы с Раей остались на задней площадке, так как, по ее словам, я понял, что ехать нам нужно будет не день и не два. Я кое-как пристроился у закрытой не работавшей двери, поставив на пол вышеописанную корзинку. Рядом со мною бушевала с соседями какая-то престарелая тетка, по грузу аналогичная мне; дело в том, что она держала крепко в руке кошелку, очевидно, с нестойкими веществами, так как она энергично и даже патриотически (по отношению к своему багажу, конечно) отражала атаки окружавших, защищая свою поклажу.
Наконец, мы с большими усилиями оставили гостеприимный вагон и очутились снова на мостовой. Где мы очутились, я не могу сказать, так как была кругом такая тьма, что будь я и слеп «хоть на четыре глаза», то все равно я видел бы больше. Рядом с нами белели трамвайные рельсы, около себя я различал свою двоюродную сестру, на той стороне виднелись очертания маленьких домиков – вот и все, что я мог заметить. Мы, очевидно, были не в центральном районе города, если судить по маленьким, заурядным домикам.
Мы пошли куда-то вправо от остановки, кое-как различая дорогу среди белеющего снега. Нас, видимо, окружало пустое пространство, так как я не замечал рядом с нами никаких строений.
По дороге Рая рассказала мне о лицах, к которым мы направлялись. Она сказала, что они – бывшие бароны, выходцы из Италии, очень чуткие, простые люди, у которых даже чужой человек чувствует себя так, словно он в кругу близких друзей.
– Вот именно им я и читала твое письмо, – сказала она. Помнишь, я тебе писала, что они были очень хорошего мнения о нем.
– Значит, они уже знают хоть сколько-нибудь о моем существовании? – спросил я.
– Да. Можно сказать, что они уже немного с тобою знакомы.
– Ну, это очень хорошо, – проговорил я. – Значит, я не буду в их кругу чувствовать себя совершенно чужим? А то ведь это очень неловкое положение.
– Ну, еще бы! Конечно! – согласилась Рая. – Тем более, ты обрати внимание на лицо Бориса Александровича. У него особенные черты! У него какое-то особенное, тонкое лицо с необычайным общим выражением.
Она выразила глубокое сожаление по поводу болезни их друга; он, оказывается, носил в себе тяжелый туберкулез.
Между тем, мы приблизились к высокому дому, часть которого находилась еще в лесах; обойдя его, мы вошли в подъезд, находившийся в углу, между двумя отрогами здания. Поднявшись по неярко освещенной, круговой широкой лестнице, мы очутились перед высокими темневшими дверьми.
– Вот мы и на месте! – сказала Рая.
Нам открыли, и мы очутились в обширном коридоре, в котором около двери мне сразу бросилась в глаза вешалка. Слева у дверей стоял громоздкий сундук. Коридор куда-то вправо заворачивал, и все дальнейшее было скрыто за углом.
Нас встретила вся приветливая семья: сам Борис Александрович – высокий худощавый мужчина, темноволосый, с несколько вытянутым лицом, с тонким прямым носом, с немного выдающимися скулами и с особенными темными глазами, глубоко сидящими в глазницах [69]; его жена, которую звали Вероника, – невысокая блондинка, с чрезвычайно веселыми, с теплым блеском глазами; их дочь – высокая светловолосая девица лет 20-и с лишком; и, наконец, бабушка – низенькая седовласая старушка, которая оказалась чрезвычайно приветливым и добрым человеком.
Из-за угла показался маленький тупоносый глазастый пудель с белоснежной вьющейся поверхностью, который прыгал между нами, завывая на все лады и тоны; рядом с ним выросла громадная фигура чудовищного по величине кота серого цвета с темными полосами, пушистого до предела! Вся эта пара имела весьма оригинальный вид.
69
Б. А. Струве (1897–1947), сын барона А. А. Крюденера – Струве, российский и советский музыкант и музыковед, доктор искусствоведения и профессор Ленинградской консерватории.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Похожие книги на "Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А", Федотов Лев Федорович
Федотов Лев Федорович читать все книги автора по порядку
Федотов Лев Федорович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.