Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

У Чемберлена, который хотел во что бы то ни стало избежать войны и мирно договориться с Гитлером, было трудное положение. «Я полностью осознаю, — писал он сестре 11 сентября, — что если дела пойдут плохо и агрессия состоится, многие, включая Уинстона (Черчилля), скажут, что британское правительство должно нести ответственность, и что если бы только у него хватило смелости заявить сейчас Гитлеру, что если он применит силу, мы сразу же объявим ему войну, это остановило бы его. К тому времени будет уже невозможно доказать обратное. Но я буду удовлетворен, если мы ошибемся (то есть война все-таки начнется. — И. Т.) и позволим принять самое важное решение, которое только может принять любое государство — решение о войне или мире — другому государству» ³⁵¹. Для себя Чемберлен давно решил, что даже «если (мирные усилия) провалятся, я все равно буду говорить, что их стоило предпринять. Потому что единственной альтернативой была война, и я никогда не взвалю эту ужасную ответственность на свои плечи, пока меня не вынудит к этому безумство других» ³⁵². Это можно было бы назвать желанием «умыть руки» и уйти от ответственности, если бы всего через несколько дней Чемберлен не решился ради сохранения мира перешагнуть через свои чувства и принести в жертву собственную репутацию. Сделал он это, правда, с одобрения короля и кабинета министров, переложив часть ответственности и на них.

10 сентября открылся ежегодный съезд нацистов в Нюрнберге. Все ожидали громких заявлений от Гитлера и ответной реакции Англии и Франции. Ситуация обострилась до предела. Гендерсон, находившийся, как и многие дипломаты, в Нюрнберге, развил бурную активность. Пообщаться с Гитлером ему не удалось, но у него состоялись два длинных разговора с Герингом, три — с Геббельсом и несколько встреч с Риббентропом, Нейратом и Вайцзеккером. Всем своим собеседникам Гендерсон говорил одно и то же: «Если Германия предпримет агрессию против Чехословакии, долгом Франции будет прийти на помощь чехам, и если Франция вступит в войну, Великобритания неизбежно вступит в нее также» ³⁵³. Все собеседники убеждали британского посла, будто Гитлер уверен в том, что Британия не вступит в войну. «Как же мне убедить Гитлера, что при определенных обстоятельствах Великобритания не сможет остаться в стороне, — делился посол своими мыслями с Галифаксом. — Если я буду говорить слишком мягко, Гитлер еще больше уверится в своих заблуждениях, слишком жестко — могу разрушить последние надежды на мирное решение» ³⁵⁴. Большинство собеседников Гендерсона были настроены внешне миролюбиво. Геринг заверил его, что Германия не предпримет военных действий, если только не случится что-то неординарное — например, убийство Генлейна или кого-нибудь еще из лидеров судетских немцев. Геббельс обещал довести до Гитлера желание Британии найти мирный выход из ситуации. Нейрат и Вайцзеккер были категорически против новых угроз Гитлеру, в которые тот не верил, но воспринимал очень болезненно. Оба немецких дипломата советовали отправить фюреру «дружеское послание с описанием наших трудностей и опасений». Даже Риббентроп был на удивление неагрессивен и сказал, что изучает предложения Бенеша ³⁵⁵. В общем, в воздухе витала напряженность, но не было чувства безнадежности.

Ситуация резко обострилась на следующий день. Некоторые английские газеты опубликовали информацию о готовящемся демарше Великобритании. Это вызвало серьезные опасения у Бонне ³⁵⁶ и в очередной раз разозлило Гитлера. Дальше всех пошло парижское издание The Daily Mail. Газета сообщила, что английское правительство направило Гитлеру ультиматум, в котором говорилось, будто Великобритания немедленно объявит войну Германии, если последняя применит силу 357. Англичане тут же собрали пресс-конференцию, где опровергли это. Но было поздно. 12 сентября фюрер выступил на съезде нацистов в Нюрнберге. Его речь изобиловала нападками на Чехословакию и угрозами в адрес Бенеша. «Немцы в Чехословакии не являются ни беззащитными, ни оставленными на произвол судьбы!» — провозгласил Гитлер 358. Это было расценено как готовность фюрера пойти на силовое решение. Практически одновременно стали известны цифры, привезенные вернувшимся из поездки по Германии знаменитым американским летчиком Чарльзом Линдбергом, первым совершившим одиночный перелет через Атлантику. Линдберг, посетивший Рейх по приглашению Геринга, сообщил, что Германия имеет на вооружении 8 тысяч самолетов и может каждый месяц вводить в строй еще 1500. Бонне был в ужасе от этих цифр. Фипсу он заявил, что английские и французские города будут стерты с лица земли, а Англии и Франции будет нечем ответить на это ³⁵⁹. Сам Геринг тем временем запугивал в Берлине своего приятеля Гендерсона. «Если Англия соберется воевать с Германией, никто не знает, чем это закончится, — говорил он английскому послу. — Но одно совершенно точно. До конца войны доживут очень немногие чехи, а от Лондона мало что останется» ³⁶⁰. Цифры Линдберга были, конечно, сильно завышены (по другим данным, в октябре на вооружении люфтваффе находилось 3307 самолетов ³⁶¹), но они произвели на всех самое удручающее впечатление. Ведь на тот момент у французов на вооружении имелось всего 500 боеспособных самолетов ³⁶² (по другой версии — 700 ³⁶³).

В Лондоне и Париже началась паника. Казалось, что большая европейская война должна вот-вот разразиться. Везде говорили о мобилизации. В сентябре 1938 года лондонцев учили рыть траншеи и обращаться с противогазами, готовились бомбоубежища. Так было во многих городах Европы. Советский посол Майский, находившийся в сентябре на сессии Лиги Наций в Женеве, вспоминал, что «даже мирные швейцарцы производили противовоздушные упражнения и устраивали пробные затемнения» ³⁶⁴. В Берлине тоже роптали. Несмотря на все усилия геббельсовской пропаганды, немцы не хотели воевать. В Германии уже несколько лет наблюдался рост потребления, безработица почти исчезла и рисковать своим улучшившимся социальным положением ради амбиций фюрера многие немцы не хотели. «Население сильно настроено против войны, но оно беспомощно в тисках нацистской системы, — сообщал в Лондон советник британского посольства Огилви-Форбс. — В обществе не чувствуется признаков глубокой враждебности к чехам или Западным державам. Люди напоминают овец, которых ведут на убой. Если война разразится, они пойдут воевать и будут выполнять свой долг, по крайней мере в течение какого-то времени» ³⁶⁵. В воздухе витало предчувствие войны, которую простые люди боялись и очень хотели избежать.

Откладывать решение дальше было опасно. Пришло время и Чемберлену что-то предпринять. 13 сентября состоялось несколько встреч премьера с ближайшим окружением, на которых обсуждался «план Z». На последней в тот день встрече с участием Галифакса, Кадогана и Гораса Вильсона было решено, что Чемберлен должен встретиться с Гитлером. Все были уверены, что это единственный шанс предотвратить войну. Поздно ночью короткое письмо Гитлеру было составлено и отослано в Берлин Гендерсону, с тем чтобы утром он передал его Риббентропу. Письмо гласило: «Ввиду стремительно ухудшающейся критической ситуации я готов немедленно прилететь для встречи с вами, чтобы попытаться найти мирное решение. Я буду готов вылететь завтра утром. Сообщите, пожалуйста, самые ранние сроки, когда вы сможете встретиться со мной, и предложите место встречи. Я буду признателен, если вы ответите как можно быстрее» ³⁶⁶. Потянулись томительные часы ожидания ответа от Гитлера. На следующий день в одиннадцать часов утра Чемберлен собрал кабинет и проинформировал своих министров о «плане Z». Для большинства присутствовавших этот план оказался полной неожиданностью, но министры дружно одобрили идею личной встречи премьера с Гитлером. Только после этого Чемберлен признался, что телеграмма фюреру уже послана и теперь он ожидает его ответа. Наконец, в 3:30 пополудни пришло сообщение от Гендерсона: Гитлер отдавал себя «полностью в распоряжение Чемберлена» ³⁶⁷.