Происхождение Второй мировой войны - Тышецкий Игорь Тимофеевич

Что касается непонятно кем и когда составленной записи беседы за подписью Чемберлена, то в нее добавлены еще две интересные детали. Во-первых, говоря об англо-германском морском соглашении, Гитлер заметил, что оно заключалось в тот момент, когда никакой угрозы войны между двумя странами не существовало. Поэтому Германия и согласилась на невыгодное для себя соотношение 35:100. Теперь, когда угроза войны стала реальностью, Германия может денонсировать морское соглашение. Во-вторых, Гитлер назвал советско-чехословацкий пакт о взаимопомощи угрозой, которая будет висеть над Германией, пока пакт не будет расторгнут. Чемберлен попытался уточнить, исчезнет ли угроза, если пакт будет изменен таким образом, что Чехословакия не должна будет приходить на помощь Советскому Союзу в случае нападения на него и предоставлять свои аэродромы для русской армии, но Гитлер ушел от прямого ответа. Эти два момента Чемберлен также не стал озвучивать французам. Короче говоря, информация Чемберлена зависела от того, кому она предназначалась. Уже одно это вызывает сомнения в ее полноте и достоверности.

Наконец, имеется еще запись беседы, сделанная Шмидтом и полученная англичанами с таким большим трудом. Эта запись содержит все моменты, отсутствующие в различных пересказах Чемберлена. От английских записей ее отличают, главным образом, нюансы, когда позиция Гитлера представлена последовательной и твердой (недаром он сам редактировал запись), а Чемберлена — уклончивой и соглашательской, особенно при обсуждении судетского вопроса. После окончания Второй мировой войны Шмидт в своих воспоминаниях еще раз вернулся к встрече в Берхтесгадене. Ее новое краткое изложение отличалось большей эмоциональностью (все-таки текст писался не для сухих отчетов, а для широкого читателя) и содержало одно любопытное наблюдение. Шмидт написал, что когда Чемберлен заявил о своей готовности обсуждать все, что угодно, но при любых обстоятельствах надо исключить применение Германией силы, Гитлер эмоционально ответил: «Силы?! Кто говорит о силе? Г-н Бенеш применяет силу против моих соотечественников в Судетенланде. Г-н Бенеш провел мобилизацию в мае, не я. Я не собираюсь мириться с этим дальше. Я решу этот вопрос тем или иным образом. Я возьму дело в собственные руки». В этом месте своего повествования Шмидт сделал небольшое отступление, чтобы обратить внимание на один момент. В разговоре с Чемберленом Гитлер впервые использовал оборот «тем или иным образом» (so oderso). В дальнейшем этот оборот, по наблюдениям Шмидта, стал опасным сигналом. Гитлер прибегал к нему всякий раз, когда хотел сказать: «Либо другая сторона идет на уступки, либо последует решение с применением силы, вторжением или войной». Такова вкратце история первой встречи Чемберлена и Гитлера в Берхтесгадене.

Их вторая встреча состоялась спустя неделю, 22 сентября в гостинице Dreesen в курортном городке Годесберг, расположенном на берегу Рейна недалеко от Кёльна. К этому времени Чемберлен сумел заручиться поддержкой своего кабинета и палаты общин, одобрением Франции и согласием президента Бенеша. Французы прибыли в Лондон утром в воскресенье, 18 сентября. Их консультации с англичанами продолжались с небольшими перерывами весь день и закончились уже за полночь. Как и раньше, Даладье и Бонне обреченно повторяли, что Франция будет сражаться, если Германия нападет на Чехословакию. Но всем было очевидно, что делать это французам явно не хочется и они предпочтут мир любой ценой. Для Франции, как пояснил Даладье, задача заключалась в том, чтобы «найти способ предотвратить втягивание в войну в результате выполнения собственных обязательств и одновременно сохранить Чехословакию и спасти как можно большую часть этой страны» ³⁷⁹. Поэтому французы готовы были согласиться с требованием Гитлера уступить Германии Судеты. Даладье и Бонне обставляли свое согласие необходимостью международного контроля над передачей территорий и англо-французских совместных гарантий тому, что останется от прежней Чехословакии. Французы, впрочем, как и англичане, имели все основания не доверять Германии. Нацистская пропаганда будет снова и снова повторять, ворчал Даладье, что «Германия всегда желала мира и руководствовалась самыми мирными побуждениями, что Гитлер имел только самые лучшие намерения, но алчные соседи всегда угрожали уничтожением Германии. Не так давно Геринг заверял Галифакса, — вспомнил Даладье, — что Германия не претендует на аннексию Судетских земель. Прошло не так много месяцев, и мы видим, что Германия замышляет аннексию именно этих земель и, вероятно, строит планы на многие другие» ³⁸⁰.

Французы с большой настороженностью относились к идее плебисцита судетских немцев. Даладье опасался, что будет создан прецедент. Гитлер получит такое «оружие, — полагал французский премьер, — с помощью которого Германия сможет держать в тревоге и в подвешенном состоянии всю Центральную Европу». Плебисцита могут потребовать словаки. Затем — жители румынской Трансильвании. Идея плебисцитов может перекинуться и на Западную Европу. «Даже в Эльзасе уже есть свой фюрер», — напомнил собравшимся Даладье ³⁸¹. Возможно, сам того не сознавая, Даладье затронул проблему, которая будет осложнять международные отношения все последующие годы, вплоть до нашего времени. Столкновение двух важнейших принципов — права наций на самоопределение и нерушимости государственных границ — впервые в истории проявилось столь ярко во время Судетского кризиса. Наблюдая со стороны, как Франция и Англия пытаются найти выход из правовой западни, Гитлер мог самодовольно потирать руки. На встрече в Берхтесгадене он уже сказал Чемберлену, что право народов самоопределяться изобрели не в Германии. Это было плодом англо-саксонской политической мысли, выдвинутой президентом Вильсоном и поддержанной в Версале англичанами. При необходимости Гитлер мог сказать то же самое и советскому руководству, поскольку практически одновременно и независимо от Вильсона тот же принцип был провозглашен большевиками. На англо-французских переговорах в Лондоне Даладье предложил интересный выход из создавшейся ситуации. Он увидел решение в некоей «добровольной уступке части судетской территории» ³⁸² под англо-французские гарантии тому, что от Чехословакии останется.

Чемберлен очень не хотел давать гарантии Чехословакии. Он пытался объяснить французам, что Великобритания не сможет их выполнить, поскольку не имеет сильной армии. Но Даладье настаивал. Тогда Чемберлен попытался замысловато убедить французов, что им самим британские гарантии не принесут никакой пользы. Опять не помогло. Британский премьер попробовал настаивать на том, что гарантии будут возможны, только если Чехословакия станет нейтральной по примеру Бельгии. И это не сработало. Даладье остался тверд. Ему некуда было отступать. Усеченная Чехословакия, да еще и нейтральная, ставила обороноспособность Франции в критическое положение. Кроме того, «британская гарантия Чехословакии поможет Франции в том смысле, что остановит дальнейший марш Германии на Восток», — объяснил Даладье ³⁸³. А там у Франции также были союзники. Пришлось Чемберлену, скрепя сердце, согласиться. После того как Англия и Франция все согласовали, Чемберлену впервые пришла в голову очевидная мысль. «Что случится, если Бенеш скажет “нет” на наши представления?» — поинтересовался он в самом конце переговоров. Озадаченный Даладье после короткого замешательства ответил, что тогда Франции придется сражаться, но тут же добавил, что надо будет оказать на Бенеша «самое сильное давление», чтобы «не оставлять вопрос войны или мира в его руках» ³⁸⁴.

Оставалось убедить в необходимости принятого решения самих чехов, которые готовы были сражаться. Бескомпромиссную позицию занимала армия, большинство генералов и офицеров которой были чехами. Но под давлением Англии и Франции чехи вынуждены были пойти на очень непопулярное в стране решение. Вообще, переписка аккредитованных в Праге британских и французских дипломатов со своими министерствами вызывает неподдельное изумление. Они буквально душили чешских руководителей в своих «дружеских объятиях». Чехи были твердо настроены всеми способами бороться за единство своей страны, но «друзья и союзники» просто выкручивали им руки, заставляя последовательно отказываться от вооруженного сопротивления, международного арбитража, плебисцита. Причем все это требовали сделать немедленно. Англия и Франция сказали нам, вспоминал Бенеш, что «если мы не примем их план уступки так называемых Судетских территорий, они предоставят нас нашей судьбе, которую, как они говорили, мы сами себе выбрали. Они объяснили, что “определенно не начнут войну с Германией только для того, чтобы оставить судетских немцев в составе Чехословакии”» ³⁸⁵. «Мы приносим себя в жертву ради спасения Европы!» — трагически объявил чешский министр пропаганды ³⁸⁶. Это был не имевший аналога в международных отношениях XX века акт предательства со стороны «друзей и союзников». Особенно усердствовал английский посол Ньютон. Судя по переписке, французам было явно стыдно склонять своего союзника к фактической капитуляции (их посла в Праге Виктора де Лакруа такая задача доводила до слез ³⁸⁷), и основная забота в «убеждении» чехов легла на плечи британских дипломатов.