Поскольку дворянство лишилось своего влияния в деревне, кооператор оказался новой авторитетной фигурой, связанной с крестьянством. Отсюда и исключительная символическая важность Всероссийских съездов — кооперативного и сельскохозяйственного, — проходивших в Киеве в 1913 г. Издатели «Агрономического журнала» охарактеризовали эти мероприятия как две счастливые встречи между «трудовыми массами» и профессионалами, при том что дворянство было слишком невежественно, чтобы присоединиться к ним. Многие землевладельцы в это же время также находились в Киеве и присутствовали на торжественном открытии памятника П.А. Столыпину, но «рискнуть на публичное выявление своих домогательств, публичную защиту правоты их, полагаясь лишь на силу логики без поддержки полицейских аргументов — у них не хватает ни силы ни талантов… Те общественные элементы, которые по своему собственному, довольно-таки нескромному представлению являются носителями высшей земледельческой культуры, по-видимому настолько бедны мыслью и творчеством, что вся положительная культурная работа идет мимо них» [335].
Кооперативы, эти отличные «школы гражданского общества», предназначенные для воспитания крестьян под управлением многотысячной армии интеллигентных людей, были призваны заполнить вакуум местного управления и социального руководства, но при отсутствии систематической реформы это оказывалось всего лишь паллиативом. Гораздо важнее было, чтобы профессионалы принимали участие в работе местного самоуправления в качестве избирателей, выборщиков и членов земских управ. Отсутствие властных полномочий, соразмерных с их компетентностью, было «унизительно» и «оскорбительно» для профессионалов, превращало их в наемных рабочих, простых исполнителей распоряжений «некомпетентных» и «малообразованных» земских гласных. Инспекторы мелкого кредита подобным же образом жаловались на необходимость подчиняться чиновникам Государственного банка — хорошим людям, которые не знали, как нужно правильно действовать, из-за недостатка научно-теоретической подготовки и отсутствия опыта практической работы. Хотя голос инспектора был решающим в губернских кредитных комитетах, которые и выдавали ссуды кооперативам, они не назначались ex officio и собирались только по специальным приглашениям [336].
Старая система прав по рождению и различных привилегий имела важное значение и для правительства империи. Действительно, правительство финансировало кооперативы и положило начало существованию общественной агрономии при помощи субсидий, но это произошло только из-за плачевного положения крестьянства, ставшего опасным и для самого режима; эти меры были навязаны правительству, которое все еще продолжало руководствоваться при принятии решений «классовым характером» правящих сфер. Похвальная активность соответствующих министерств проявилась лишь в том, что они обновили и пополнили свои штаты агрономами и стали усиленно финансировать кооперативы, а не в том, что система изменилась по существу. Как писал агроном А.И. Левицкий в 1913 г.: «Острая политическая борьба в стране далеко еще не привела к установлению нормальных взаимоотношений между правительством и обществом, а антитеза “мы и они” не потеряла еще своего жгучего, острого и вполне реального значения». При наличии земских начальников, губернаторов и местного дворянства, сохранявших немалую власть над профессионалами, последние становились жертвами режима в целом, даже когда отдельные представители власти были деятельны или благожелательны. Отсюда и вытекало требование, постоянно фигурировавшее в резких отчетах специалистов с мест своим нанимателям и звучавшее на официальных собраниях, — о том, что эти самые наниматели должны быть отстранены от процесса принятия решений в сельскохозяйственных и кооперативных делах во имя формального и официального признания власти профессионалов в этих сферах деятельности. По крайней мере, с этой целью агроном вполне мог солидаризироваться со своим товарищем по несчастью, не имеющим никаких привилегий, призывая к «союзу» со своим «униженным и оскорбленным братом, крестьянином» [337].
Но если подобные протесты обретали привкус политической оппозиционности, то кооператоры сразу же со всей осторожностью спешили дистанцироваться от всякой партийности. Как и многие другие профессионалы, агрономы под влиянием событий 1905 г. отступили на позиции «объективной науки», чтобы вскрыть «правду» в условиях развала и политического банкротства системы управления. С точки зрения издателей «Агрономического журнала», именно ошибки либерального движения привели к катастрофе 1905 г., выпустившей на волю хаотическое и неуправляемое движение отсталого крестьянства, — а оно уже угрожало не только старому порядку, но и «культуре» и «цивилизации» как таковым. Последствием этого и стали «тьма реакции», исповедуемая сторонниками старого режима, и «апатия» потенциальных оппозиционеров. Но если никакая политическая партия не может выражать интересы крестьянства, «апатия» может расцениваться как «здоровая беспартийность» и «европеизация политической жизни», уходящая от узкоклассовых и партийных платформ и концентрирующаяся на «позитивной культурной работе». Как выразился агроном Б. Давидович: «Для правильной оценки действительности здесь одинаково неуместны ни розовые очки официальных аграр-политиков, ни темные очки оппозиционных публицистов…», но необходимо «беспристрастное, беспартийное исследование» [338].
Однако, как высказался А.А. Николаев, «непартийность и аполитичность есть две разных вещи», хотя многие современники использовали эти понятия как синонимы. К.С. Ашин настаивал на том, что «общественно-агрономическая работа» среди «отсталых крестьян» «должна быть свободна от политики, от привнесения в нее элементов партийной борьбы», но агрономы и профессионалы по-прежнему нуждаются в подходящих «условиях свободной политической жизни, в условиях правовых гарантий общественной деятельности». Всероссийские кооперативный и сельскохозяйственный съезды 1913 г., — писал один из их делегатов, — избегали выдвигать ясные политические лозунги, но «всей душой», самим своим существованием, колоссальным ростом общественной работы протестовали против того, что происходило в деревне. Агрономы на Сельскохозяйственном съезде были и должны были быть вполне определенно «политичными», когда потребовали полного осуществления положений Манифеста 1905 г. (результат усилий в том числе и «партийного» либерального движения, которое они неустанно поносили). Дело в том, что обещанная в Манифесте свобода союзов позволяла им учреждать кооперативные и свои собственные профессиональные союзы и свободно влиять на их членов и широкую аудиторию без постороннего вмешательства, а это усиливало их позиции как реальных представителей всего народа и конкретных социальных групп. Юрий Соколовский четко изложил то понимание свободы, которое сложилось в его уме: чтобы учить крестьян, агрономам нужна «свобода действий» для оказания влияния на крестьянскую массу при помощи законной власти и авторитета. Как заявил Сельскохозяйственному съезду К.А. Ма-цеевич: «Мы, агрономы, как профессиональные работники не призваны. Мы призваны как отвлекатели социальных требований крестьянства. На этом съезде я достаточно доказал свою аполитичность, но когда дело идет об условиях агрономической работы, мы должны сказать о том, в каких условиях мы работаем». В борьбе против старого порядка оратор умолял других оппонентов «аграриев» — промышленников, которые собрались в Нижнем Новгороде, — требовать выполнения положений Манифеста 17 октября, ибо сельскохозяйственный «съезд не выполнит свой долг, если не присоединит свой голос к требованиям представителей торгово-промышленной России» [339]. Видимо, в очередной раз подтверждалось то положение, что капитализм был приемлем для профессионалов лишь до того момента, пока он не начинал затрагивать крестьян.
