Сообщая Гартингу эти данные, полученные от Доброскока и Цетлин, Климович просил доложить письменно вице-директору Департамента полиции С. Е. Виссарионову и «принять со своей стороны возможные меры к выяснению всех обстоятельств, вызвавших провал секретной агентуры». Очевидно, выяснилось, что расконспирирование Цетлин и Синьковского (он же Зеньковский) произошло благодаря содействию Лейтиса (Луриха), потому что 29 апреля (12 мая) 1909 года Гартинг телеграфировал директору Департамента полиции Зуеву:
«Измена Луриха, несомненно начавшаяся давно, поставила в крайнюю опасность не только всех людей, с которыми виделся Андреев (помощник Гартинга), но и меня; лишь полное признание Луриха поможет мне уяснить, будет ли хоть кто-либо спасен из здешних агентур».
На следующий день ввиду подготовлявшегося приезда царя в Шербур Гартинг дал Зуеву телеграмму следующего содержания:
«По совершенно секретному личному, частному соглашению с чинами префектуры мною выработана следующая мера. Префектура готова сформировать особый отряд агентов, долженствующий наблюдать исключительно важнейших русских террористов, и будет осведомлять меня о результатах. Для выполнения этой меры необходимо, чтобы наше правительство добилось через посла, дабы французское министерство предписало префектуре усилить надзор за русскими террористами ввиду имеющихся сведений о возможности осуществления ими плана цареубийства во время поездки государя за границу. Описанная мера разделяется вице-директором».
Эта телеграмма была роковой для Гартинга. По его инициативе посольство стало усиленно настаивать на высылке нескольких человек, в том числе Бурцева, из Франции. Председатель Совета министров Франции отказал в этом. Бурцев, имевший в руках доказательства тождества Гартинга-Ландезена-Геккельмана, опубликовал в газетах статью, обличающую шефа русской политической полиции в Париже как провокатора, осужденного во Франции к пяти годам тюрьмы. Клемансо предъявил документы и фотографию русскому посольству, а также группе русских парламентариев, в частности А. И. Гучкову и П. Н. Милюкову.
Вслед за провалом шефа начали проваливаться и другие. Менщиков сообщил «бундистам», что провокатором, которого они старались выявить по указаниям Бакая, является Каплинский. Совместными трудами Бурцева и Менщикова были выяснены крупные провокаторы среди эсеров — Зинаида Федоровна Гернгрос-Жученко и Анна Егоровна Серебрякова. Последняя была одним из старейших и серьезнейших сотрудников московской охранки. Ратаев, находившийся уже на покое, горько сожалел о судьбе бедной Зины («мне ее жаль больше всех») и скорбел о разоблачении Серебряковой, которую он в письме к директору Департамента полиции Зуеву называл «Евсталией».
Кроме вышеупомянутых лиц, благодаря Менщикову были вскрыты предатели Розенберг, Пуцято-Русановская, Константин Спавдарьянц и некоторые другие. По его указаниям Бурцев публично разоблачил провокатора эсера Батушанского (он же «Барнт»). Сведения о Бату-шанском Бурцев получил и от французского агента наружного наблюдения Леруа, который изменил Гартингу и оказал Бурцеву немало услуг по раскрытию провокаторов. В результате обвинения Бурцева над Батушанским состоялся товарищеский суд, имевший 17 заседаний, на котором свидетельскими показаниями, документами и своим собственным признанием Батушанский был разоблачен как провокатор. Внимание Департамента полиции в постановлении суда привлекло следующее место:
«Будучи, по-видимому, напуган открывшимися разоблачениями провокаторов, например максималиста Кенсицкого, его знакомого по группе, Батушанский отошел от всяких революционных кругов, для чего переехал на правый берег Сены. Но Гартинг, по словам Батушанского, подкрепленным предъявленными им письмами, далее неоднократно предлагал Батушанскому продолжать прерванную деятельность тайного агента за крупные денежные вознаграждения. При этом настойчивые предложения Гартинга в письмах к Батушанскому часто сопровождались угрозами в случае отказа.
По прибытии в Петербург Батушанский был опрошен по последнему обстоятельству — о предъявлении суду писем заведующего Заграничной агентурой, и он дал объяснение, что при этом имел целью доказать суду, что Гартинг пытался склонить его к службе, но он от предложений этих отказался».
Департамент признал «в высшей степени полезной и продуктивной деятельность в течение семи лет Берки Батушанского» и «ходатайствовал о пенсии для разоблаченного не по своей вине» сотрудника.
При Гартинге работа секретной агентуры Департамента полиции за границей в смысле конспирации была поставлена значительно выше, чем раньше. Чем же объяснить, что, несмотря на такую организацию агентуры, произошло разоблачение крупнейших провокаторов охранки, в том числе Азефа и самого Гартинга? Секрет этих провалов заключается прежде всего в том, что кадры секретной агентуры в основном состояли из деклассированных, неустойчивых элементов.
Среди секретных сотрудников охранки часто встречались эсеры и анархисты, которые, один раз попав в руки охранки, навсегда становились ее слугами. В отдельных случаях это были представители интеллигенции, напуганной в годы первой русской революции и растерявшейся перед угрозой дальнейшей политической реакции. Но чаще всего в заграничных агентурах находились люди с темным уголовным прошлым. Эти люди продавались тем, кто платил больше. Но были и случаи раскаяния, когда бывшие царские охранники рвали связи со своими хозяевами и переходили на сторону оппозиции, раскрывая при этом все секреты охранки. Правда, идейно раскаявшихся было немного; чаще всего предавали охранку те, кто не ужился с ней по причинам более деликатного характера. Обычно это были чиновники, карьера которых в охранке, в силу присущих ей интриг и продажности, ставилась под угрозу, чиновники, которые проворовались, или те, кто за работу против полиции намеревался получить больше, чем в самой полиции.
И Бакай, и Менщиков, и Лопухин дали Бурцеву много сведений о составе провокаторов царской охранки, скорее всего, только потому, что служебная карьера в Департаменте полиции для них закончилась, а чувство ненависти и зависти к тем, кто занимал там высокие посты, было значительно сильнее, чем преданность самодержавию. Таким образом, общий развал работы охранки и постоянные провалы ее агентов были следствием ее собственных внутренних противоречий.
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Источники Бурцева. — Добывание улик. — Слежка за Бурцевым. — План А. Еремина. — Подозреваемые в выдаче тайн агентуры. — М.Глюкман. — Ф.Дорожко. — Неизвестный разоблачитель. — Провокатор среди агентов Бурцева. — Список Красильникова. — Паника в рядах агентуры. — Заявление Бурцева партии эсеров. — Письмо об анархистах. — Провокаторы на съезде анархистов. — Поиски корреспондентов Бурцева. — Подслушанный телефонный разговор. — Черновик рапорта Красильникова. — Секретарь-провокатор Бурцева. — Разоблачение Я. Житомирского. — Проверки информации Красильникова.
Провокаторы трепетали перед Бурцевым. Его сведения основывались на нескольких источниках: добытых им документах, сообщениях изменивших охранке — Бакая, Менщикова и агентов-французов Леруа, Леона и других. Наконец, еще одного молодого человека из кругов парижского консульства, о котором рассказывает в воспоминаниях сам Бурцев.
Бурцев умел из самых ничтожных намеков, мельчайших деталей добыть данные, которые превращались в грозные и неопровержимые улики для провокаторов. Живя в тяжелой нужде, Бурцев тратил все свои заработанные журнальными статьями деньги и пожертвования, стекавшиеся к нему, на дело борьбы с провокацией. Он не останавливался даже тогда, когда ему грозила смерть.
Красильников и его агенты не спускали с него глаз. В письме к директору Департамента полиции в феврале 1910 года он писал: «Ротмистр Эргардт вошел в сношения с парижскими друзьями, за исключением одного, которого принял я». Друзьями Красильников называет секретных сотрудников. «Передача друзей, — продолжает он, — совершилась вполне благополучно и без всякого личного посредства ротмистра Долгова. Что же касается до иногородних, то я имею в виду вызвать для личного свидании только некоторых из них, с менее же интересными ротмистр Эргардг вступит в сношения письменно». Красильников добавлял, что «во всех имевших место собеседованиях всеми без исключения высказывалось не только опасение, но даже убеждение, что у Бурцева имеются в Департаменте полиции верные друзья, сообщающие ему все, что им удается узнать интересного».
