Несомненно, что Бурцев, основываясь на своем опыте и догадках, провел расследование относительно лиц, перечисленных в этом рапорте Красильникова. Во всяком случае, из пятнадцати упомянутых в письмах лиц Бурцев не ошибся относительно семи.
Красильников, называя Михневича, Этера, Патрика, Житомирского, Кагана и Зиновьева, прибавляет в скобках их сотруднические секретные псевдонимы, причем для Житомирского, Патрика и Зиновьева даны два псевдонима, старый и новый, под которыми сотрудники были известны Департаменту полиции. Из числа заведомых, разоблаченных Бурцевым провокаторов были названы Масс и Михневич.
Георгий Михневич, он же Якобсон и Жакобсон, охранные клички «Корбо» и «Воронов», с 1908-го по 1911 год состоял секретным сотрудником саратовского губернского жандармского управления. По показаниям подполковника Люстиха, «Воронов» освещал организацию эсеров, провалился ранней весной в марте или апреле 1914 года и уехал в Бразилию.
Элиа Аронович Каган, родом из Севастополя, в 1917 году под кличкой «Серж» действительно работал в охранке, освещая в одну из организаций эсеров. Патрик и Этер работали и в 1916–1917 годах, пока не были окончательно разоблачены.
Нет никаких данных, подтверждающих подозрения Бурцева о «Хмаре», Жороне, Малееве, Журавлеве, Кисине, Николаеве. Что касается Глотова, то в эмигрантских кругах ходили слухи, что Глотов был отправлен за границу Департаментом полиции, а для его прикрытия якобы пропустили и Степана Николаевича Сте-това, выехавшего с Глотовым за границу. При следствии, произведенном в Париже, никаких данных, подтверждающих обвинения против Глотова, не найдено.
Записка Красильникова об итогах работы заграничной охранки в 1913 году подтверждает панику, внесенную расследованиями Бурцева в ряды агентуры, и раскрывает попытки жандармов вскрыть источники его осведомленности:
«1913 год в жизни Заграничной агентуры ознаменовался рядом провалов секретных сотрудников, являвшихся результатом не оплошности самих сотрудников или лиц, ведущих с ними сношения, а изменой лица или лиц, которым были доступны по их служебному положению дела и документы, относящиеся к личному составу агентуры вообще и заграничной в особенности. Обращает на себя еще внимание то обстоятельство, что в начале года имели место только единичные случаи провалов, как например разоблачение Глюкмана („Ballet") и Лисовского-Ципина, сотрудника Петербургского охранного отделения, покончившего жизнь самоубийством.
С осени провалы усилились, и в настоящее время они приняли эпидемический характер.
Этот факт указывает на то, что лицу, дающему Бурцеву сведения о сотрудниках, стало в настоящее время доступнее черпать нужные ему сведения или что оно само приблизилось к источнику этих сведений.
Так, в конце октября Бурцев подал заграничной делегации партии социал-революционеров официальное заявление, в котором обвинял члена партии эсера Масса в сношениях с полицией. Во время расследования этого дела Бурцевым было предъявлено членам следственной комиссии письмо, полученное им из Петербурга от своего корреспондента, в котором Масс назывался агентом Департамента полиции.
Относительно Масса Бурцевым еще в марте месяце текущего года было получено от того же лица сообщение, что в результате поездки Масса по России с целью ознакомления с положением революционного движения на местах в Департаменте полиции был получен доклад, — из чего можно вывести заключение, что Масс секретный сотрудник. В то время у Бурцева определенных данных, кроме этого сведения, не имелось, и он только по получении второго письма, в котором Масс определенно назывался агентом Департамента полиции, выступил с официальным обвинением Масса.
Уличающее письмо было предъявлено Бурцевым Слетову, Биллиту и Натансону, причем последний подтвердил слова Бурцева, что источник, дающий сведения, заслуживает полного доверия.
В том же письме кроме Масса указывалось как на сотрудников еще на Этера („Niel“), Воронова и Кисина.
Воронов по фамилии назван не был. Давались только указания на прошлую его революционную деятельность и на побег его из Сибири. По этим данным не трудно было установить личность того, к кому они относились.
Относительно Этера у Бурцева имелись уже и раньше указания, но при расследовании не подтвердились, и два раза Бурцев печатал в его оправдание статьи в различных номерах “Будущего”, объясняя полученные им указания желанием очернить Этера с целью отвлечь внимание от действительного сотрудника. Когда же обвинение Этера в сношениях с полицией Бурцев получил от своего петербургского корреспондента, дело приняло иной оборот, и он уже предъявил ему обвинение официально, и в настоящее время должен уже произойти суд.
Вскоре после получения означенного письма Бурцев получил от своего корреспондента второе письмо, в котором указывали на отношение с Департаментом полиции не четырех лиц, а десяти, из числа которых три являются действительно сотрудниками Заграничной агентуры. Что же касается остальных, то мне неизвестно, состоят ли сотрудниками какого-либо имперского розыскного органа или же умышленно включены в список корреспондентом для собственной безопасности, но во всяком случае указывают на то, что лицо это в курсе заграничных партийных дел и ему знакомы эмигрантские круги по предъявляемым о них докладам.
Кроме лиц, перечисленных по фамилиям, Бурцеву были даны указания, что при нем тоже находится сотрудник, который водит его за нос. Свои подозрения Бурцев остановил сперва на Зиновьеве („Matisset"), но так как последний в течение второй половины этого года несколько отдалился от Бурцева, то он, по-видимому, заподозрил и „Bernard’а “ (Верецкого), которого под благовидным предлогом удалил не только от себя, но и из Парижа, чем, конечно, причинил делу розыска существенный вред.
9 декабря Бурцев опять получил из Петербурга письмо, в котором называлось, что на предстоящий съезд анархистов-коммунистов прибудет некий „генерал от анархизма", который „задает тон движению и играет в нем большую роль", что его в Париже в настоящее время нет, но на съезд он прибудет.
Сопоставляя это указание с полученным им много ранее сообщением, что Николай Музиль-Рогдаев, будучи арестован в Луцке в 1907 году, был освобожден будто бы по распоряжению Департамента полиции, Бурцев пришел к выводу, что указываемым генералом от анархизма является Музиль. В справедливости этого вывода Бурцев еще более убедился после того, когда получил из того же источника сведения, что о бывшем в Париже в апреле 1913 года съезде анархистов („Вольная община") в Департаменте полиции имеются сведения, а так как из генералов от анархизма на означенном съезде был Музиль, то и это сообщение приписано ему.
Получив письмо об анархистах, Бурцев не замедлил сообщить его содержание Оргиани и Гольдслит, добавив, что лицо, от которого исходит это письмо, служит в Департаменте полиции и находится в числе тех шести лиц, которые имеют доступ к секретным делам, и которое будто бы близко стоит или стояло к генералу Герасимову. В самое последнее время Бурцев получил еще указания на сношения с Департаментом полиции члена партии с.-р. Патрика и некоего рабочего Сердюкова (возможно, — догадывался Красильников, — что речь идет о Серебрякове — „Munt") и еще на какое-то лицо, давно живущее в Париже.
В результате полученных Бурцевым в течение 1913 года откуда-то сообщений из числа сотрудников Заграничной агентуры в течение последних трех месяцев были разоблачены: Масс и Воронов. Находятся в периоде официального расследования: Эгер, которому обвинение уже предъявлено. В периоде негласного расследованиях и наблюдения находятся: Житомирский („Dan-det"), Каган („Serge"), Зиновьев („Matisset"), „Bernard" и „Munt". Получены указания, но ни к каким действиям не приступлено: Патрик („Never").
Таким образом, из числа 23 сотрудников Заграничной агентуры выбыло окончательно двое и отошли от работы, находясь под следствием или подозрением, семь человек, т. е. 39,13 % всего личного состава.
