Еще одной проблемой была «фригидность» [113], доходящая до аноргазмии, — но с этими случаями доктору приходилось сталкиваться не так часто, просто потому что многие советские женщины скептически относились к самой идее оргазма и удовольствия от секса. Сексуальная жизнь советских людей проходила в условиях информационного вакуума, и женщинам, никогда не испытывающим оргазм, в отличие от мужчин, столкнувшихся с импотенцией, зачастую неоткуда было узнать о возможной проблеме со здоровьем (или партнером). Показательный разговор состоялся у Штерна с одной из пациенток.
— Как это, как это называется, доктор? — иронично спрашивала она. — Все мои друзья говорят, что это очень хорошая вещь, но я на самом деле не особо понимаю, о чем они говорят. Для меня, если честно, половой акт с супругом — это работа, и не самая приятная. Я просто смотрю на потолок и жду, пока он закончит. У меня, наверное, был десяток любовников, но все одно и то же. Мой друг сказал мне, что если я закрою глаза и начну стонать, то я смогу достичь… как его там? Оргазм! Ну я попробовала. Я закрыла глаза и стонала, как ошалелая, и ничего!
Тут она рассмеялась.
Штерну не удалось помочь этой женщине. Во-первых, скептическое отношение к проблеме не дало ему возможности установить терапевтический контакт. А во-вторых, Штерн и сам очень слабо представлял, что делать в таких случаях. Если проблема мужской импотенции еще получала хоть какое-то внимание в советских научных журналах, то вопрос низкого сексуального влечения у женщин оставался вовсе не исследованным.
Несмотря на то что советская сексология развивалась на протяжении 1960-х и 1970-х годов, прогресс шел очень медленно по сравнению с такими странами как Чехословакия и ГДР, не говоря уже о США, Франции, Швеции и других западных странах. С 1930-х годов в СССР не существовало исследований на тему интимной жизни, проблема секспросвета замалчивалась, о сексе как таковом не говорили. В результате выросли по крайней мере два поколения советских людей, которые боялись и стыдились даже поднимать эту тему. К ним относились и советские чиновники брежневского времени, выросшие при Сталине. Они, может, и понимали важность сексологии, но в силу своего воспитания приучали и новые поколения к пуританскому, стыдливому отношению к сексу.
Однако именно в 1960-е — 1970-е лед тронулся: благодаря усилиям научного сообщества в Москве, Ленинграде, а позже и в других крупных городах появились врачи-сексологи. Конечно, этих специалистов не хватало для того, чтобы помочь всем советским гражданам, кто в этом нуждался, к тому же врачам приходилось сталкиваться с недоверием и невежеством отдельных пациентов. И все-таки эти энтузиасты помогали людям, делая их жизнь чуть легче и счастливее, а параллельно двигали вперед науку, организуя семинары и конференции. Так на стыке хрущевской оттепели и брежневского застоя, несмотря на все препятствия, постепенно формировалась отечественная школа сексологии, а вместе с ней зарождалась и культура открытого разговора о сексе.
Глава 9
Жизнь и будни советской секс-работницы [114]. Середина 1960-х — 1970-e
Соня крутит динамо
Москва, самый конец 1960-х. Лейтенант милиции Вячеслав Пантюхов — грузный мужчина с длинными усами — рассчитывал спокойно провести дежурство, но около полуночи в отделение поступил вызов. Звонила жительница многоквартирного дома на улице Плющиха. Последующая история описана Марком Поповским в уже неоднократно цитированной выше книге «Третий лишний: она, она и советский режим» [115].
— Тут иностранец кричит и пытается ворваться в квартиру соседа! — жаловалась женщина. — Приезжайте скорее!
В 00:50 Пантюхов и два других милиционера прибыли на спецмашине к указанному дому. Где именно произошла нештатная ситуация, было понятно сразу: уже подъезжая к дому, Пантюхов увидел группу жильцов, столпившихся на тротуаре возле подъезда. Двое мужчин держали нарушителя за руки и за ворот пиджака.
Исходя из цвета кожи иностранца, Пантюхов сразу предположил, что нарушитель — студент Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Вуз носил фамилию первого премьер-министра Демократической Республики Конго, символа африканского освободительного движения от колониального гнета.
— Тут девочка! Девочка! Там! — иностранец пытался вырваться и снова рвануть в сторону подъезда.
— Что у вас тут? — осведомился Пантюхов, приподняв фуражку.
— Да вот, иностранец!
— Вижу, что иностранец. Что тут у вас произошло?
— Да я живу тут на первом этаже, — взволнованно объяснил мужчина, стоящий у подъезда. — Уже спать лег, слышу стук в дверь. На вопрос, кто там, — какой-то невнятный ответ. Подумал, дверью ошиблись. Но стучать продолжали. Тогда я открыл дверь, а там на пороге этот тип, пытается меня оттолкнуть и вломиться в квартиру. Ну я, значит, оказал сопротивление. И еще он орал как ненормальный: «Девочка! Девочка!» А у меня дочь комсомольского возраста! Я его начал палкой от веника прогонять, а он прорвался в квартиру и орет… Соседи услышали крики, позвонили в милицию — вот так вот, товарищ лейтенант!
— Понятно, — устало сказал Пантюхов. Затем он повернулся к иностранцу, который при милиционерах вроде бы успокоился и перестал вырываться.
— Ну а вы, гражданин, зачем порядок нарушаете?
— Я — нет! Это девочка!
— Какая девочка? — нахмурился Пантюхов.
— Я… В центре, там!
Говорил по-русски парень плохо, но смог объяснить, что он действительно учится в Университете дружбы народов и зовут его Али. Как мог он постарался рассказать милиционерам, что произошло. А произошло вот что: в тот день он возвращался из центра города на такси и, увидев голосующую девушку, попросил таксиста остановиться. Девушка, представившаяся Соней, показалась симпатичной и приятной в общении, настолько, что даже пригласила его в гости. Правда, к удивлению Али, она попросила за встречу деньги — но студента это не смутило, он согласился заплатить вперед. Машина свернула в небольшой сквер и остановилась у пятиэтажного дома.
— Подожди меня здесь… — сказала Соня, готовясь выходить из машины. Ее взгляд пал на бутылку, которую Али сжимал в руках. — А это у тебя что — коньяк?
— Да, коньяк.
— Давай-ка его сюда, — сказала Соня. — Я все приготовлю, разолью дома. Выпьем, повеселимся, — Соня игриво подмигнула. — Вот, посмотри сюда!
Соня указала пальцем на темное окно на первом этаже.
— Я тут живу. Сейчас пойду туда, и когда ты увидишь, что я включила свет, приходи, понял? Окно, свет, приходи ко мне. — Соня активно жестикулировала, и Али вроде бы даже начинал понимать, что незнакомка хотела ему сказать.
— Коньяк-то давай!
Соня поцеловала Али в щеку, выскочила из машины и скрылась в темноте подъезда.
Прошло пять минут, десять. Окно оставалось темным.
— Ну что сидишь-то? — нетерпеливо проворчал таксист, глядя на иностранца в зеркало заднего вида.
— Жду. Свет. Видишь? — Али нервничал. Прошло пятнадцать минут. Двадцать. Свет так и не загорелся.
— Давай-ка расплачивайся и выходи. Мне еще работать надо.
— Нет, еще ждать, — пытался объяснить Али.
— Нет уж, плати и выходи.
Али отдал деньги и вышел из машины. Свет в окне по-прежнему не горел, нигде не было видно и Сони, хотя прошло уже около получаса. Али волновался — в конце концов, он отдал незнакомке деньги и дорогую бутылку коньяка. Может, там лампочка перегорела и она его уже ждет? Его охватило нетерпение: он предвкушал предстоящую встречу. Соня была очень красивой, и этот поцелуй… Не в силах больше ждать, Али вошел в подъезд.
Студент постучался в предполагаемую квартиру Сони на первом этаже. Ответа не последовало. Тогда он постучался сильнее. Нет ответа. Он постучал еще раз.
