Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

Машинку Двойре возвращали без скандала, хотя тёте Песе хотелось много и громко высказать за чужую нравственность. Смолчала. Но так красноречиво, шо прямо-таки талант! Верю! Заместо тысячи слов — только губы поджатые, и такой себе взгляд постно-ехидный, што мне поаплодировать захотелось. Увидь её сейчас какой-нибудь режиссёр театральный, так и проб устраивать не стал бы, взял как есть!

Машинку зингеровскую купили, в тот же день. А што? Деньги есть! Часть долгов дядя Фима наличными отдал, на прогулять и просто так, штоб в руках подержалось.

Не так штобы и самая лучшая, по словам Мишки, но козырь есть — детали сменные достать легко. Ну и не думая!

— Вот, — сказал я, когда её привезли, — приданное. Ну или калым, это уж как хотите.

И краснею! Потом как намерения показал, а не так штобы — намёки намёкивать.

Тётя Песя ка-ак села, да ка-ак перекрестилась! Широко, размашисто, от всей своей еврейской души.

— Мине, — спрашивает, — тоже так, или обойдусь?

А серьёзная-то какая…

— Лично мне, — отвечаю со всем вежеством, — до наличия крестика или могендавида на груди большое всё равно. А лет через пять и будем посмотреть, надо ли оно нам вообще, и кому куда.

Фира подошла красная-красная! В щёку клюнула губами, и убежала в комнату. Застеснялась! А потом визг такой в подушку, счастливый.

Малые глазами хлопают, ничегошеньки не понимают. Мне с братами неловко, страсть! Вроде как и не сватовство даже, но стал понимать, што профессия свахи, это такое ого-го, што и не приведи Боже!

Понятно, за што деньги платят. Да и вообще, ритуалы эти. Стесняешься ты или нет, но оттарабанишь с детства выученное «У вас товар, у нас — купец. У вас девица, у нас — молодец», и нормально. Особенно если не за себя, так-то куда как проще.

А уж в тринадцать лет о таком говорить, так никому не пожелаю. Стеснительно! Но и деваться некуда, потому как это… межконфессиональное и межэтническое. Импровизация.

Два дня потом мы с Фирой ходили, взглядами встретиться стеснялись. Все углы на себя собрали, во все косяки поврезались!

Потом дядя Гиляй приехал, без телеграммы. Извозчик во двор въехал, и вот он, опекун мой, с одним только чемоданом и саквояжем. Стоит.

А я сижу, аккурат под деревом расположился, со всем инструментом.

Взглядом меня смерил, задумчивым таким, да и рядом на чурбачок присел. Потом глазами повёл, и вот ей-ей! Орудия линкорные! Всем вокруг стало ясно, што у них дела, вот прямо срочные, не отложить. Пфр-р! И воробьями разлетелись.

— Рассказывай. Для начала, — на широкой ладони появилась та самая телеграмма, — это.

А у меня сразу ка-ак заныла поротая спина и задница! Чуйка, значица. И главное, понимание есть, што если и да, то — право имеет!

Девятая глава

Бить не стал, хотя взгляд такой себя тяжёлый, што вот ей-ей, лучше б выпорол! А он только слушает молча. Кивает. Голова чуть наклонена, взгляд в землю, а как подымет, так мама дорогая! Одним взглядом половину урлоты Хитровской до усцачки напугать можно!

Сразу вспоминается за его бурлачество и военное прошлое. Очень непростой дядька.

— Чистое дело, говоришь? — киваю так, што мало не голова отламывается, — но сказать не можешь?

— Ну не моя это тайна! — и уже тише, — и вообще, на благотворительность.

— Н-да… — и молчание. А меня осеняет.

— Хотите, я запрошу, штоб встретились с вами? На поговорить?

— Ну… — голова чуть набок, глаза задумчиво полуприкрыты, еле заметное молчаливое согласие.

Ф-фух… и с плеч не то штобы гора, но будто куль тяжёлый тащил от самого Привоза, и бух наземь! И на пот пробило, от облегчения-то. Вроде как исповедался, но не этим… в рясах, а по-настоящему.

Ка-ак меня распёрло на поговорить! Не остановить! Раз уж сидим вот так, в настроении. За Фиру рассказал. Хмыканье в ответ, и взгляд такой себе — ехидно-сочувственный.

— Из ранних, н-да? — Подбородок небритый потёр, задумался.

— Сложная тема, — медленно начал опекун. Я вскинулся было, но дядя Гиляй даже не сбился, — С иудейкой… кхм… Но девчонка, и верно, славная. И красивая. Мда… Тот случай, когда как ни поверни, а проблемы будут. Ну или сожаление. За деяние или недеяние.

— Благословение, — усмешка прорезала сжатые губы, — давать не буду. Но и противиться — тоже. Сам.

Я закивал, нагрузившись мудростью и философией по самую макушку. Такое всё непростое стало! Вроде как и выговорился до донышка, но и новые проблемы поднялись.

— Сложная она, взрослая жизнь? — усмехнулся Владимир Алексеевич, — То-то! Ну всё, пошли наверх!

Мимоходом встрепав мне волосы, он поднялся легко, подхватывая багаж, будто шляпные пустые коробки. И двор будто разом выдохнул. Гомон! Оказывается, пока мы разговаривали, такая тишина была тишайшая. Прижуханные все, вплоть до наглых котов. А теперь и снова нормально!

Перехватил мимоходом взгляд тёти Хаи, которая Кац, в спину Гиляровскому. Такое себе уважение впополаме с неверием в увиденное, што и ого! Я сам себя даже чуточку больше зауважал, за таково-то опекуна!

Подумал немножечко, и запросил встречи не через Ёсю, который не Бляйшман, а просто так Ёся, без такого папеле. Через Самуила решил. Зашёл этак по-приятельски, на чай с печеньками, ну и озадачил заодно.

— Зажидился Ёся, — пояснил я парню своё недоверие связным, — такой стал полупоц хитропродуманный, шо карманы рядом с ним зашитыми держать хочется. В прошлом годе его, походу, дядя Фима вовремя одёргивал, а сейчас он самостоятельным резко стал, и раскрутился кубарем. Какие-то макли где надо и не надо, панамы, делишки свои проворачивает. Мутный стал.

— Думаешь? — остро глянул на меня Самуил, дымя трубочкой.

— Угу, — я отошёл от перил, штобы пропустить близнецовскую соседку с бельём, — все знаки. Не думаю, штобы совсем всё плохо и наш Ёся запродался, вот уж чего нет! Пока. Но што мутки мутит в свою пользу, да за чужой счёт, который немножечко и наш, это и к раввину не ходи. Несёт Ёсика, как кораблик по половодью, и куда занести может этого бумажного капитана, это таки не к мине!

— Так, — Самуил окутался клубами дыма и задумался.

— И што думаешь за этого полупоца? — поинтересовался он.

— Я? Либо мозги через ремень и испуг вправить, либо направляющий пинок, и плыви-ка, дорогой ты наш человек, свои путём! Таки не удивлюсь, если поплывёт он потом по канализационному коллектору в раздельном виде, но это уже вопрос его личной глупости.

— Нам же, — вздыхаю чуть, жалея чутка за хорошего знакомого и немножечко приятеля, но очень может быть, уже бывшего, — отстраниться от него, отойти. Иначе вместе можем поплыть. Не понимает пока Ёся за своё и наше, путает чужие возможности со своими. Втравит по дурной лихости и авосю жидовскому в какой-нибудь гембель, и всё! Ну или не всё, но таки ой! Оно нам надо?

— Как всё становится непросто, — выдохнул он дымом, — был Ёся наш, стал не пойми кто и чей.

— С этим полупоцем хитрожопым отдельно решать, и не мине, — сказал он после минутной паузы, — Я вопрос подниму, и скажу твоё ценное мнение. Если ты с ним таки нет через опаску, то отодвинут, ну а остальное уже не нам решать. Ну а встретиться тебе надо за дядю Фиму, или за кого побольше?

— Я таки думаю, што можно потревожить и кого побольше, — ответил ему после короткого раздумья, — Такое себе знакомство может получиться, взаимовыгодное.

— А он… — Самуил потёр пальцы.

— Не-ет! Даже не вздумайте! Принципиальный. Просто, ну… — жму плечами, — истории можно понарассказать, с колоритом. Одному — интересные сюжеты для статей, другому — возможность подать какую-то информацию в нужном ключе.

— Голова! — восхитился Самуил, — Сведу.

— Поговорили, — Владимир Алексеевич несколько красен от выпитого спиртного, да и запашок таки да, но по поведению — ни разочка! Сидит себе напротив, за столом, в пропотевшей рубахе с подвёрнутыми до локтя рукавами, задумчивый весь.