Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

Я выпрямился. Мир шатало. В глазах танцевали черные и багровые пятна. Меня мутило от потери крови, от дикой боли, от нечеловеческого напряжения. Но я нашел в себе силы поднять руку. Окровавленную, но твердую.

Рёв толпы начал стихать, переходя в напряженное, почтительное внимание.

— Люди Буяна! — мой голос сорвался на первой же ноте, но я продолжил, заставляя каждое слово звучать четко и властно. — Вы выбрали меня камнями! И я подтвердил ваш выбор… сталью и кровью!

Новый, еще более мощный взрыв ликования прокатился по полю. Топот ног, удары в грудь, дикие крики. Я снова поднял руку, и они послушно затихли.

— Отныне я ваш конунг! Я… обещаю… — я перевел дух, черпая силы из последних глубин, из той самой ярости, что привела меня сюда, — править по справедливости! Не по прихоти, а по закону! Законам нашим, древним и мудрым! Заботиться о вас, как о своей семье! О сирых и убогих, о стариках и детях, о воинах и землепашцах! Вместе мы отстроим наш город из пепла! Вместе мы переживем самую лютую зиму! Вместе мы станем сильнее, чем когда-либо прежде! И горе тому, кто посмеет поднять на нас руку!

— Да! Слава Рюрику! Слава! — кричали они с маниакальным фанатизмом.

— Но прежде чем мы начнем это великое дело… — я продолжил, и мой взгляд, сквозь толпу, нашел Астрид. Она стояла, все так же прямая и гордая, как скала, ее лицо было бледным, как полотно, но глаза сияли таким светом, что затмевали солнце. — Я хочу объявить кое-что! Как конунг, я имею право взять в жены ту, кого выберу я! И мое сердце… мое сердце уже давно, с первого дня, когда я увидел ее, принадлежит только ей!

Я протянул к ней руку. Кровавую, дрожащую от изнеможения…

— Астрид из дома Бьёрна! Дитя великого рода, племянница моего друга и предшественника! Выйди ко мне!

Она не заставила себя ждать. Она прошла через толпу, которая расступалась перед ней, как перед жрицей. Она подошла ко мне, не глядя на кровь, на грязь, на мое изможденное, почти трупное лицо. Она взяла мою окровавленную руку в свои чистые, нежные ладони.

— Моя любовь к тебе искренна, — сказал я, глядя только ей в глаза, и в этот момент это была единственная, непреложная правда в моей жизни. — Она не выдумана, не наиграна. Она родилась в грязи хлева, выросла в дыму сражений и закалилась в горниле общей потери. Мое сердце заполнено только тобой. Никогда еще ни один конунг не получал в жены женщину, равную тебе по силе духа, уму и благородству! Астрид… — я сделал последнее усилие, и мой голос зазвучал громко и ясно, как никогда. — Согласна ли ты стать моей женой? Моей опорой в жизни и в правлении? Дай мне право защищать тебя не только как мужчина, но и как конунг!

В ее сапфировых глазах стояли слезы, но она улыбалась такой счастливой, такой озаренной изнутри улыбкой, что мое сердце, казалось, перестало болеть. Она подняла руку и нежно, как мать, провела ладонью по моей окровавленной щеке, смазывая кровь и грязь.

— Я уже дала тебе свой ответ на холме, мой хромой, упрямый, безумный конунг, — сказала она так, чтобы слышали все. Её голос был чистым и звонким, как утренний колокол, зовущий на молитву. — И я, Астрид из дома Бьёрна, не меняю своих решений. Ни перед людьми, ни перед богами. Да, Рюрик. Я буду твоей женой! Твоей опорой! До последнего моего вздоха!

Одобрительный рев толпы заглушил ее последние слова. Люди обнимались, подбрасывали в воздух шапки, били в щиты.

— Пир! — завопил, пробиваясь ко мне сквозь толпу, голос Эйвинда. Его лицо сияло. — Устраиваем самый грандиозный пир на всем Севере! Пусть мед льется рекой! А мясо сыпется горами! Пусть звучат песни до утра! Пляски до самого рассвета! Пусть все знают — у Буяна новый конунг и новая невеста!

Все смеялись, кричали, поздравляли друг друга, хлопали меня и Астрид по плечам. Казалось, тяжесть последних дней, горечь потерь и ужас войны на миг отступили перед лицом этой двойной победы — обретенной власти и рожденной надежды. Буян оживал.

Я стоял, держа за руку Астрид, и смотрел на ликующий народ. На Эйвинда, который уже тащил кого-то из бондов к повозке, из которой выглядывали бочонки с медовухой. На Лейфа, который мрачно, но с нескрываемым одобрением кивал мне. На Торгрима, который ухмылялся во всю свою черную бороду и что-то кричал про новые доспехи для истинного правителя.

Но все раны — и старые, и новые — разом напомнили о себе с утроенной силой. Острая, раздирающая боль в ноге пронзила меня, как раскаленный докрасна вертел. Лихорадочный жар охватил все тело, будто меня подожгли изнутри. Черные пятна перед глазами сомкнулись в сплошную, непроглядную пелену. Звуки триумфа стали отдаленными и приглушенными, словно доносились из-под толстой воды или из другого измерения.

— Рюрик? Ты как? — тревожно спросила меня Астрид, ее пальцы сжали мою руку сильнее.

Я попытался что-то сказать. Улыбнуться. Сказать, что все в порядке, что это просто усталость. Но мои губы не повиновались.

Я почувствовал, как земля уходит из-под ног. Как темнота накатывает внезапно, безжалостно и окончательно.

Я не почувствовал удара о землю. Я не услышал испуганных криков Астрид и Эйвинда. Я просто провалился в бездну, унося с собой эхо ликующих криков, тепло ее руки и соленый вкус крови на губах. Победа была одержана. Цена — заплачена.

Глава 5

* * *

Волны с ленцой облизывали гальку и нежно перекатывали чёрные камушки… Их скрежет действовал Вигго на нервы. Он сидел на мшистом валуне и смотрел на линию горизонта, где свинцовое небо сходилось с морем в страстных объятиях.

Его боевой топор лежал на коленях — тяжелый, неудобный, но такой родной. Он водил большим пальцем по лезвию, чувствуя его убийственную остроту, и представлял, как эта сталь входит в плоть и кость. Это успокаивало.

Перед ним, по грудь в ледяной осенней воде, стояли три рабыни. Южанки. Купленные за бесценок на самом краю цивилизованного мира. Смуглые, хрупкие и темноволосые, как самая чёрная норка… В их глазах по-прежнему горел огонь южного солнца… Но тлеть ему оставалось недолго. Вигго знал это наверняка.

Девицы были раздеты догола, их тела била крупная дрожь. Прекрасная молодая плоть постепенно превращалась в бледнеющую от холода массу.

Им не повезло… Он был добр к ним с самого начала. А они приняли это за слабость. В какой-то момент им почудилось, что они могут над ним смеяться. Они шептались и прятали улыбки за тонкими пальцами, когда он проходил мимо них. Наверняка, обсуждали его мужское достоинство. Все в Ларсгарде знали его слабость к женщинам. И его жестокость по отношению к ним. Он был господином их жизни и смерти, а они — развлечением, живыми куклами, чьи страхи он коллекционировал, как другие коллекционируют редкие монеты. Только вот эти девицы прибыли сюда недавно и, на свое несчастье, не успели узнать Вигго получше…

— Холодно, пташки? — нарочито ласково спросил он. — Северные воды бодрят. Очищают душу. Ваши южные реки — это стоячее болото по сравнению с этим.

Одна из девушек, та, что была посмелее и чьи глаза еще хранили огонек непокорности, попыталась что-то сказать, но от холода лишь беспомощно кивнула, судорожно сжимая руки на груди, пытаясь сохранить последние капли тепла.

Вигго ухмыльнулся. Он медленно, с наслаждением, достал из-за пояса свой короткий узкий нож. Покрутил его в ловких пальцах, поймав тусклый осенний свет на отполированной до блеска стали. Потом, не меняясь в лице, метнул.

Клинок с тихим, аккуратным всплеском вошел в воду в нескольких сантиметрах от бедра самой дерзкой рабыни. Он намеренно промахнулся. Девушка вскрикнула, как раненый зверек, и отпрыгнула. Южное солнце в ее глазах стало закатываться, сменяясь луной страха. Именно этого он и ждал.

— Ой, — безразлично протянул Вигго, развалившись поудобнее на камне. — Это всё моя неуклюжесть! Уронил. Теперь ныряй, красавица. Верни господину его игрушку. И смотри не порежь свои нежные пальчики.