Темный Властелин идет учиться (СИ) - Барчук Павел

Я удовлетворённо кивнул и двинулся вперед. Мимоходом заметил Артема Звенигородского. Он смотрел на меня с новым, сложным выражением на лице. В этом выражении смешивались страх, ненависть, удивление и…ожидание.

Я кивнул ему с ледяной вежливостью, как деловому партнеру. Звенигородский испуганно оглянулся, решив, что мой кивок предназначался кому-то другому. Но потом понял свою оплошность и кивнул в ответ.

А затем мой взгляд упал на нее. Анастасия Муравьёва. Она сидела в первом ряду, окруженная своими подружками — той самой пышной блондинкой и хищной брюнеткой. Сегодня они были особенно хороши: безупречные форменные платья, белые воротнички, у Муравьёвой — в волосах поблескивала вплетенная тонкая серебряная нить с маленьким сапфиром.

Она что-то тихо говорила подругам, все трое улыбались. И вот тут… Затрудняюсь объяснить, что сподвигло меня на дальнейшие действия.

Вообще, я никогда не был подвержен каким-либо человеческим эмоциям. Не берем в расчёт ярость, злость или гнев. Это априори наша территория. Люди научились подобным чувствам благодаря дядюшке Виктору с его Безумием, а так же, благодаря некоторым особо настырным демонам.

Демонов медом не корми, дай только сбить какого-нибудь смертного с истинного пути. Поэтому они постоянно устраивают людишкам всякие искушения. Чаще всего в виде максимально негативных эмоций, которые толкают человечков на убийство или преступления.

Но конкретно в данный момент, глядя на улыбающуюся дочку премьер-министра, я вдруг взял и направился прямо к ней. Спокойно спустился на первый ряд, перепрыгивая через ступени. Строганов вместо того, чтоб остаться на месте, за каким-то чертом резвым козлом поскакал вслед за мной.

Я подошел к девушкам и остановился рядом. Их взгляды скользнули по мне, по повязке на руке, на лицах красавиц появился легкий, настороженный интерес. Но при этом я по-прежнему был для них пятном. Фоном.

Шепот в аудитории стих. Все замерли, наблюдая за развивающимся спектаклем. Я сделал еще один шаг вперед, подошел вплотную и остановился перед Анастасией.

— Мне нужен твой платок, — сказал я, глядя ей прямо в глаза. Мой голос был тихим, но абсолютно уверенным, без тени просьбы. Это больше напоминало приказ.

Хотя, скажу честно, даже в этот момент я не понимал, почему мне вдруг втемяшилось в голову требовать вещь именно Муравьёвой. Нет, платок действительно был нужен. Но точно не носовой, а как минимум — шаль. Рана нуждалась в новой повязке, рукав рубашки уже был грязный.

Однако, почему Анастасия? Мое не совсем адекватное поведение было похоже на заскок, свойственный скорее настоящему Оболенскиму, чем Темному Властелину.

Аудитория замерла. Блондинка, которую, как мне подсказала память Сергея, звали Софья Воронцова, ахнула и прикрыла рот рукой. Брюнетка — Алиса Трубецкая — скривила губы в гримасе отвращения.

— Ты с ума сошел, Оболенский? — прошипела Трубецкая. — Ты с кем вообще разговариваешь? Попутал? Анастасия — княжна! Убирайся!

Однако сама Муравьева смотрела прямо на меня, молчала и не отводила взгляда. Ее карие глаза с золотистыми искорками изучали мое лицо с холодным любопытством. В них не было страха. Не было гнева. Был лишь аналитический интерес.

— У тебя кровь проступает через повязку, — наконец заговорила она. Голос княжны звучал абсолютно ровно. — В медпункте плохо обработали рану?

— Я не был в медпункте. Это не важно. Твой платок. Сейчас. — Моя рука потянулась в сторону Анастасии.

— И с какой стати я должна тебе его дать? — спросила она, в уголке ее губ дрогнула тень улыбки.

— Потому что я так хочу. Будем считать, что гигиенические свойства платков Муравьёвых кажутся мне просто великолепными. Устраивает такое объяснение? Можно сказать, ваши платки — почти национальная гордость. А моя кровь, пусть и не столь голубая, как твоя, все же пролита на почве защиты чести абитуриента ИБС. Будет символично, если ты, как будущая опора империи, проявишь милосердие. Или боишься запачкать свой аксессуар?

Я сказал это с такой ядовитой вежливостью, с такой убийственной логикой, что даже Алиса Трубецкая, которая, похоже, из всей троицы самая дрянная по характеру и острая на язык, на секунду онемела. Софья Воронцова пребывала в неменьшем шоке. Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и напоминала в данный момент симпатичного, но сильно удивленного мопса

— О чем он вообще говорит? — Воронцова перевела изумленный взгляд на Никиту, застывшего рядом со мной. Будто Строганов являлся единственным человеком, который мог хоть что-то объяснить. — Какие гигиенические свойства? Что за бред? У него, может, жар?

— Мой товарищ таким образом показывает свою способность к сарказму, — ответил Строганов.

Он попытался расправить хилые плечи и придать своему образу более мужественный вид. Абсолютно провальная затея.

Видимо, сам факт, что с ним заговорила одна из первых красавиц империи поверг Никиту в шок. Но при этом, он явно пришел в восторг от того, что его заметила сама Воронцова, отец которой является членом Боярской думы.

Анастасия медленно, не сводя с меня глаз, сунула руку в карман форменного платья и вытащила оттуда платок из тончайшего батиста с вышитым в углу фамильным вензелем, затем протянула его мне.

— На, — коротко сказала она. — Только перестань кривляться. Ты привлекаешь к нам ненужное внимание.

Я взял платок. Ткань была нежной и прохладной. Демонстративно промокнул ею проступившую каплю крови на повязке, затем свернул платок и сунул его в карман.

— Спасибо, — Без малейших признаков улыбки или симпатии на лице поблагодарил я княжну. Потом легонько почти незаметно склонил голову к плечу, изучая девушку равнодушным взглядом, — Обязательность — основа управления. Ты усвоила этот урок раньше, чем многие. Пожалуй, в моих глазах с уровня высокомерной, самовлюблённой, бесчувственной стервы ты поднялась на целую ступень. Теперь могу с чистой совестью считать тебя просто самовлюблённой стервой.

Я развернулся и пошел к своему месту, чувствуя на спине жгучий взгляд Трубецкой и растерянный — Воронцовой. Третьим был заинтересованный и расчетливый взгляд Анастасии Муравьёвой.

Любопытно… За подобное оскорбление она могла бы устроить скандал. Однако не стала. Пожалуй, эта смертная расценила мое поведение как вызов.

Только уселся на свое место, в аудиторию вошла приемная комиссия в составе пяти человек. Экзамен начался. Лаборанты, отвечавшие за технические вопросы экзаменационного процесса, раздали нам билеты. Именно раздали, а не предложили выбор.

Вопросы по теории магии были сложными, запутанными, рассчитанными на глубокое знание предмета, если… если ты — человек. Я пробежался по ним глазами и мысленно усмехнулся. Элементарщина. Просто детский сад какой-то.

Когда подошла моя очередь отвечать, я вышел к столу комиссии. Декан Баратов, седовласый, крупный мужчина с пышными усами, смотрел на меня поверх очков, даже не пытаясь скрывать скуку. Первыми вызывали тех абитуриентов, которые считались самыми слабыми. Именно поэтому я оказался в начале списка. Передо мной уже прошли пятеро парней и все они ухитрились покинуть аудиторию быстрее, чем за полчаса. Вердикт, вынесенный им комиссией — валите с глаз долой, неучи, и готовьтесь к следующему году.

— Оболенский Сергей. Билет номер семь. Вопрос первый: опишите разницу между канальной и резонансной теорией передачи магического импульса.

Комиссия, пятеро седовласых мужей, включая декана, одновременно затрясли головами и защелкали языками. Видимо, этот вопрос считался сложным. А еще, судя по довольной физиономии Звенигородского, есть подозрение, что лаборанты, раздающие билеты, специально подсунули мне именно эту тему. Артём купил возможность выставить меня дураком. Затаил всё-таки злобу за вчерашнюю ситуацию.

Я вздохнул. Скука… Какая же, Великая Тьма, скука…

— Канальная теория, разработанная Архимагом Бругом в XVII веке, устарела и ошибочна, — начал я. — Она предполагает прямолинейное движение энергии от источника к цели, игнорируя кривизну магического поля. Резонансная теория, которую, кстати, впервые описал не Геллерт, как принято считать, а демон Азазель за три тысячи лет до рождения Геллерта, учитывает…