Темный Властелин идет учиться (СИ) - Барчук Павел

Я чуть не расхохотался в голос.

Их «дом» был убогим особняком на самой окраине аристократического квартала, заставленный дешевыми подделками под фамильные реликвии. Прием в таких стенах окажется не помощью, а социальным самоубийством для любого, кто хоть немного дорожит репутацией.

План родителей Сергея был прозрачен, как слеза тетушки Евы: использовать мои новые связи и деньги, чтобы поднять свой статус, выдав успех сына за личную заслугу. Смертные… Как же они скучны, как предсказуемы в своих игрищах…

Внутри меня всё перевернулось от волны презрения, такого сильного, такого острого, что Тьма в глубине сосуда встрепенулась в ответ. Но внешне я остался невозмутим. Только холодная, расчетливая улыбка появилась на губах

— Как трогательно с вашей стороны, — произнес я, в моем голосе звучала все та же ледяная вежливость, от которой Анна Степановна невольно съежилась. — Вы абсолютно правы. Поддержка рода — это фундамент, на котором строится величие. И я с удовольствием приму ваше предложение.

На бледных лицах «родителей» сначала появилось выражение крайнего удивления. Они, похоже, и сами не верили в свой план. Потом — расцвела надежда, столь яркая и глупая, что это было почти смешно.

Они уже представляли, как их убогий дом заполняется сливками общества, как к ним с заискивающими поклонами спешат те, кто еще вчера не замечал Оболенских.

— Но, — я сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом. Дождался, когда их надежда достигла пика, — учитывая мой новый статус и круг общения, прием должен быть соответствующим. Я беру всю организацию на себя. Место, кейтеринг, оформление, список гостей. Вам же, дорогие родители, нужно лишь одно — быть там и принимать гостей с подобающим древнему роду достоинством.

Глаза «родителей» округлились. Рты приоткрылись. Они не ожидали такой прыти, такого напора со стороны младшего сына.

Более того, мое поведение их несколько ошарашило. И я понимал, почему. Раньше Сергей был безмолвным, вечно страдающим, согласным на все нытиком. Соответственно, Оболенские искренне верили, что будут вертеть сыном, как марионеткой. А он вдруг сам взял бразды правления в свои руки, одним движением оттеснив папеньку и маменьку на роль статистов.

— Но… средства… — начал Михаил Сергеевич, в его голосе прозвучала привычная, застарелая нота нищенского унижения. — Такой прием… это же колоссальные расходы…

— Средства у меня есть, батюшка, — отрезал я. — И связи тоже. Доверьтесь моим решениям. Я позабочусь обо всем.

На самом деле, мне их прием и даром был не нужен. Но… Захотелось проучить эту парочку смертных. Все-таки мы с Сергеем Оболенским теперь далеко не чужие. Думаю, полезно будет показать семейке сосуда, в чем именно они не правы. Тем более, рано или поздно, мне придется покинуть Десятый мир и Сергея. Будем считать, я сделаю ему такой подарок, в знак благодарности за предоставленное тело.

Ну и еще, конечно, была некая стратегия в моем решении потратиться на прием в родительском доме. Роль Михаила Сергеевича и Анны Степановны теперь сводилась к роли живых декораций, которые я выставлю в нужном свете, когда сочту это удобным.

Задуманное мероприятие укрепит не их социальный вес, а мой. Я стану не «сыном Оболенских», а «тем самым Оболенским», который в одиночку возродил свой род из небытия. Думаю, сосуд сильно удивится, когда я оставлю его. Сергея будет ждать совершенно другая жизнь.

— А теперь… — Я сделал шаг вперед, но по-прежнему держался от родителей на расстоянии, что их страшно напрягало, — Будьте любезны, покиньте мою комнату. Много дел, знаете ли.

Оболенские растерянно переглянулись. Мои слова их добили. Я только что наглядно дал понять и «матери», и «отцу», что ни один из них не вызывает у меня уважения или любви. Вел себя, как с чужими, посторонними людьми.

— Но… Сынок… — Начала было Анна Степановна.

Однако ее речь прервалась на полуслове. Смертная поймала мой выразительный взгляд и поняла, что слушать ее никто не собирается.

Оболенские потоптались на месте, а потом, так и не сообразив, что произошло с их сыном, почему он превратился в кого-то другого, развернулись и вышли из комнаты. Ошеломленные, напуганные, но при этом ослепленные перспективой оказаться в центре внимания высшего света, пусть и в таком странном качестве.

В комнате повисла тишина, которую через несколько секунд нарушил тихий свист Звенигородского.

— Ну ты даешь, Оболенский, — покачал головой Артём. — Своих же родителей… Жестоко.

Я не ответил. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри всё кипело.

Эти людишки разозлили меня. Назойливые родители-паразиты, которых теперь придется держать на коротком поводке, тратя время и ресурсы. Очевидно, Оболенские почуяли запах денег. А смертных обычно в таком состоянии не остановить, ими руководит жажда наживы.

Ну ничего… Ничего… Мой урок людишки запомнят надолго. А пока… Пока нужно готовиться. Придется вложить в этот дурацкий прием значительную часть доходов от «Эликсира Строганова». Хотя… Можно смотреть на это как на инвестицию. Инвестицию в будущее Сергея Оболенского.

Мои размышления были прерваны новым стуком в дверь. Тяжелым, настойчивым. Это был Михаил Сергеевич. Он вернулся один, без жены. На его лице застыла какая-то странная, виновато-торжествующая ухмылка.

— Сыночек, я тут чуть не забыл! — произнес он, в его глазах читалось странное возбуждение. — Мы ведь не только так, по семейным делам. Мы… э-э-э… хотели поддержать тебя. Видя твои старания. Мы привезли тебе подарок! Чтобы скрасить твой быт в этом общежитии.

Подарок? От этих нищих? Слова Оболенского звучали нелепо. Но что-то в его тоне заставило меня насторожиться.

— Подарок? — переспросил я, подняв удивлённо брови.

— Да-да! Мы знаем, как ты… ценишь искусство. Нашли на чердаке, среди хлама. Думаем, тебе понравится. Освежит интерьер.

С этими словами он выскочил в коридор, а затем с некоторым усилием втащил в комнату довольно большой предмет, завернутый в грубую холстину. Предмет был тяжелым, судя по тому, как Михаил Сергеевич краснел лицом и кряхтел.

Сердце почему-то екнуло.

«Отец» с торжественным видом сорвал ткань.

И мир замер.

На меня смотрела Леди Смерть. Морена Чернослав. Моя тетя.

Это был ее портрет, написанный маслом в приглушенных, холодных тонах. Художник изобразил тетушку в полный рост, в ее обожаемом классическом черном одеянии, с лицом прекрасным и безжизненным

В руках Морена держала какой-то древний фолиант, а ее взгляд…

Бездонные, ледяные глаза смотрели прямо на меня. Во взгляде Леди Смерть читалось не просто равнодушие, а холодное, безмолвное знание. И довольство.

Воздух в комнате стал ледяным. Звенигородский, сидевший на кровати, резко встал.

— Жуть какая… — высказался он. — Откуда у вас эта… готичная дама? От нее мурашки по коже.

Князь Дмитрий, не замечая моего окаменевшего лица, самодовольно ухмыльнулся.

— Сильная вещь, да? Нашлась на чердаке. Старинная работа, неизвестный мастер. Решили, сыну подойдет в качестве подарка. Создает… э-э-э… атмосферу.

Я почти не дышал. Кровь стучала в висках. Как⁈ КАК эта картина оказалась на чердаке у Оболенских⁈

И тут до меня дошло. Это не простая картина. Это Врата. Один из тех магических портретов, что служат каналами связи между Уделами Чернославов. Через него можно не только перемещаться, на это Морена вряд ли решится, но и наблюдать.

Сейчас, глядя в безжизненные глаза треклятой родственницы, я был абсолютно уверен, она подала знак. Послание.

«Я слежу за тобой, племянник. Я знаю о твоих маленьких успехах. И я здесь».