Выживший (СИ) - Барчук Павел

Аларика это бесило. Он хотел добить меня окончательно.

На третий день, когда погонщик снова «уронил» миску, желудок скрутило так, что в глазах потемнело, а слюна потекла ручьем при одном только виде этой отвратительной жижи, которая на полу конуры смотрелась как тошнотворная лужа.

Аларик пялился в глазок и хихикал — глухо, будто сумасшедший. Он ждал, что на этот раз я сломаюсь. Не дождался.

Я встал с «кровати», сделал два шага в сторону двери, собираясь плюнуть ублюдку в рожу, а потом просто рухнул как подкошенный. Голод сделал свое дело.

Но главным его развлечением был «Усмиритель». Та самая черная палка из дерева могильной яблони, с маленьким синим, пульсирующим кристаллом на конце, которую погонщик носил на поясе.

Когда я особенно его бесил — игнорировал попытки смешать меня с дерьмом, плевался или советовал ублюдку сожрать свой член, — Аларик не заходил в камеру. Он прикладывал кристалл «усмирителя» к двери. По черному металлу, стенам и полу начинали скакать синие, тонкие, как иглы, электрические искры.

Они не просто жгли. Они находили меня в любом углу, пробивали грубую ткань робы, впивались в кожу. Боль была острой, точечной, невыносимой — будто под ногти загоняли раскаленные спицы. Мышцы сводило судорогой, челюсти сжимались так, что крошились зубы. Несколько раз меня настолько колошматило, что я падал на холодный пол и начинал исполнять фееричный брейк-данс. Смотрелось это круто. Особенно пена, которая шла из моего рта.

Аларик не хотел меня убивать. Он ломал мою волю. После таких сеансов, длившихся иногда по десять-пятнадцать минут, я лежал на полу, скулил, как побитый щенок, и ненавидел. Ненавидел так сильно, что казалось — кровь вскипит и выжжет меня изнутри. Думаю, только на этой ненависти я вывозил всё творившееся со мной дерьмо.

Но самое хреновое — Лорд Риус исчез. Он будто забыл обо мне. В первые дни я радовался. Думал, ну может этот мудила решил, что Выродок не такое уж достойное внимания явление? А потом понял — ни черта подобного. Маг просто выдерживал паузу. Ждал, пока Аларик превратит меня в безвольное существо, готовое ко всему.

Спустя месяц, начались визиты в Лабораторию.

Дверь открывалась, входили двое стражей, одетых в темную броню, разрисованную мерцающими рунами. Молчаливые, как деревянные болванки. Ни взгляда, ни слова. Железная хватка — и меня тащили по бесконечным коридорам наверх, в самое сердце замка.

Путь всегда был один. Он вхреначился в мое сознание намертво. Из подземной темницы, по узкой винтовой лестнице, вырезанной в толще стены мы шли вверх, потом двигались по длинному арочному переходу, одна сторона которого представляла собой сплошную колоннаду. Отсюда был виден внутренний двор замка, где кипела своя, странная и чужая жизнь.

Я наблюдал за другими рабами. За мужчинами и женщинами в одинаковых серых робах с черным знаком на груди — стилизованное изображение сломанного посоха.

Они таскали тюки с грузами, чистили сложные механизмы, издававшие тихое гудение, мыли полы в залах, где стены украшали гобелены с движущимися изображениями.

Среди рабов были высокие, темнокожие люди — кочевники с которыми периодически бодались маги Изначального града. Вторая половина — горожане, с потухшими глазами. Те, кто попал в кабалу за долги или мелкие преступления против аристократии.

Все они были магами, но очень слабыми, «бесплодными», как их называл Аларик. В Изначальном Граде сила решала все. Магическая мощь определяла твое место в иерархии.

А иерархия была жесткой.

На самом верху — древние аристократические ублюдки, вроде Лорда Риуса или того же Роддика. Они составляли Большой Совет, решавший судьбы не только Изначального града, но и других цивилизаций. Как оказалось, тот придурок, физик Арманд был прав. Миров действительно много. И почти с каждым из них маги взаимодействовали.

Ниже — богатые торговцы, владельцы мастерских и мануфактур, успешные мастера-артефакторы, чьи творения могли перевернуть реальность. Это был Малый Совет, управлявший городской рутиной и экономикой.

Еще ниже — свободные горожане, рядовые слабенькие маги, ремесленники, наемники, состоящие на службе у знатных домов.

Потом — слуги, персонал, прикрепленный к домам.

И в самом низу, под всем этим — рабы. Я же находился где-то ниже самого низа. По факту я был даже не рабом, а вещью. Аномалией.

Лаборатория Лорда Риуса напоминала операционную маньяка-эстета. Стерильная, почти извращенная чистота, холодный, без теней, свет магических шаров, сладковатый запах чар, тяжелый и давящий.

В лаборатории было несколько столов из черного полированного камня, расписанных серебрящимися рунами, которые загорались от прикосновения, и странные конструкции, напоминавшие орудия пыток. Магические механизмы для научных опытов. В Изначальном граде всё работало с помощью магии. Даже сортиры.

Там меня ждали трое. Лорд Риус, Диксон и его ассистент.

Когда я впервые увидел Диксона, принял его за охранника. Но никак не за ученого.

Рост под два метра, грива взлохмаченных черных волос, лицо, которое словно вырубили топором из дубового полена. Грубое, жёсткое. Тяжелый подбородок, нос с горбинкой, сломанный в нескольких местах, шрам через все лицо, от виска до уголка губ. Украшенные татуировками руки, плечи, торс. В общем — типичный вышибала из хренового ночного клуба, где собирается всякая шваль.

Он даже на мага не был похож. Скорее — двухметровый убийца, который украл лабораторный халат и прикинулся ученым.

— А, наш пустотелый чемпион прибыл! — гремел его бас, когда меня затаскивали в лабораторию и швыряли на центральный стол. — Целехонек? Голоса в голове не слышишь? В груди не давит?

Сначала, в первые месяцы, я пытался говорить с ним. В те редкие, драгоценные секунды, когда Риус выходил из комнаты. Было в Диксоне что-то такое… человеческое, наверное. Я иногда замечал сочувствие в его взгляде. Хотя, возможно, мне это только мерещилось.

— Помоги… Пожалуйста… Я же ничего вам не сделал…

Диксон хмурился, тяжело вздыхал, а потом демонстративно отворачивался. Начинал возиться с датчиками и бормотать под нос какую-то дребедень:

— Социальные инстинкты сохранены в полном объеме. Любопытно. Примитивно, но любопытно. Страх, тоска по дому, попытка установить эмоциональную связь с агрессором… Классика вырожденческого поведения.

Диксон не был жестоким ублюдком в привычном смысле. В нем отсутствовали садистские наклонности Аларика или холодное, всепоглощающее равнодушие Риуса.

Но он был исследователем до мозга костей. Я для него являлся не человеком, а увлекательным, невероятно сложным ребусом. Живой аномалией, с которой нужно разобраться, понять каждый винтик, каждую шестеренку. Осознать, как вся эта система работает и почему не ломается под воздействием магии.

Меня пристегивали к холодному камню кожаными ремнями, пропитанными чем-то жгучим. Диксон лепил на мои виски, грудь, запястья холодные металлические пластины, соединенные тонкими проводами с кристаллическими шарами, парящими над столом.

— Контрольный разряд. Мощность — три эфира, — командовал он своему ассистенту, мелкому, худощавому человечку в очках.

Адская боль прошивала тело насквозь, от макушки до пяток. Будто по мне гоняли электрический ток. Мускулы дергались, челюсть сводило, глаза закатывались так глубоко, что я опасался увидеть собственный затылок изнутри.

Но приборы молчали. Шары-индикаторы, которые должны были загореться ярким светом, фиксируя магический отклик, поглощение или отражение, оставались темными, мертвыми.

— Ничего, — констатировал Диксон, постукивая пальцами по столу, — Полная диссипация. Энергия не поглощается, не отражается… Она просто исчезает в нем. Как в черной дыре. Ва́лек, ты представляешь? Его тело — идеальный, абсолютный изолятор. Нулевая проводимость.

Ва́леком звали ассистента. Он если что и представлял, то предпочитал держать эти мысли при себе. За все время я от него слышал не больше десятка слов.