Плацдарм (СИ) - Звонарев Сергей

Первая неделя вторжения обошлась без боестолкновений, и поэтому казалось, что восточная кампания будет даже проще, чем континентальная и островная. Но вскоре выяснилось, что это не совсем так. Однажды ночью, когда танкисты после очередного марша дрыхли без задних ног, на них напали. Взвод спасла выучка и дисциплина — боевое охранение вовремя заметило опасность и отреагировало. В круговой обороне отстреливались больше часа, а когда начало светать, все прекратилось также внезапно, как и началось. Утром в посадках вдоль дороги обнаружили несколько трупов — это были рядовые красноармейцы, возле одного лежала винтовка. Патронташ оказался пустой. Вероятно, окруженная часть пыталась прорваться к своим и наткнулась на лагерь танкистов.

А потом танк Отто познакомился с Т-34.

Первые слухи о советском супертанке начали расходиться уже на третий день после начала боевых действий, но Отто относился к ним скептически — не может быть, чтобы немецкая разведка ничего об этом не знала! А если знала, то, конечно, им бы сообщили о таком сюрпризе. На двенадцатый день бесконечных маршей по пыльным российским дорогам Отто увидел его. Хотя это запрещалось инструкциями, командир головного танка наблюдал за дорогой, высунувшись из верхнего люка — иначе в пыли ничего нельзя было разобрать. Впереди показалась низина с кустами и невысоким мусорным лесом — вероятно, русло реки. Танкисты предвкушали купание и постирушки. Впереди показался мост, а за ним, прямо на дороге, стоял он — вражеский танк со слетевшей гусеницей, возле которой возился экипаж. Завидев немцев, они дружно нырнули в башню. Это было странно — неужели русские думали, что у них есть шансы против двух взводов Т- 4?

Оказалось, что да.

Первый обмен выстрелами пришелся в «молоко», однако со второго выстрела Т-4 поразил противника: было хорошо видно, как снаряд ударил в башню. Да только праздновать победу оказалось рано — советский танк, словно не почувствовав попадания, спустя полминуты поразил головной немецкий. Как потом выяснилось, снаряд прошил броню насквозь, наводчику оторвало руку, а остальные члены экипажа отделались мелкими ранениями.

Отто среагировал мгновенно — надо было уйти с линии огня. Лейтенант скомандовал водителю свернуть с дороги в канаву, отчего профиль танка сразу уменьшился и целиться в него стало сложнее. За время этих маневров русский танк подбил еще один немецкий. Эфир заполнился криками и бессвязными командами — такого поворота событий никто не ожидал. Отто дал приказ двигаться перпендикулярно дороге, по вспаханному полю — он хотел ударить в борт. Лейтенант не знал, как устроен это советский монстр, но из общих соображений считал, что бортовая броня должна быть слабее лобовой. Раздалось еще несколько выстрелов. В Т-34 опять попали, но советский танк по-прежнему отвечал на огонь, поразив еще один Т-4. Отъехав от дороги метров на двести, лейтенант скомандовал остановиться — с этой точки борт советского танка, лишенного подвижности, хорошо просматривался. Отто увидел, как поворачивается башня противника, готовясь снова послать снаряд. Но сейчас удача оказалась на стороне немцев — танк Отто выстрелил первым. Из борта Т-34 показался черный дым. Экипаж, видимо, решил биться до конца: из уже пораженного танка раздалось еще два выстрела, и на этом все закончилось.

Итог боя оказался неутешительным — три подбитых Т-4, не подлежащих восстановлению, и еще два поврежденных, отправленных на ремонт в полевую мастерскую. За этот бой Отто и весь его экипаж получили нагрудный знак «за танковую атаку».

Пожалуй, именно тогда Отто ощутил, что кампания на восточном фронте пойдет совсем не так, как на западном. Один русский танк уничтожил три немецких. А сколько их всего у Советов? И почему их не предупредили об опасности заранее? Как разведка могла допустить такую оплошность? Смыв с себя грязь и пот в той самой реке, переход через которую достался столь высокой ценой, Отто поднялся на крутой высокий берег и оглянулся по сторонам. Всюду, насколько хватало глаз, тянулись бесконечные поля, перемежаемые кое-где невысоким лесом. Лейтенант посмотрел на танковую колонну, и она показалась ему такой жалкой на фоне этих просторов. Мы правда думаем, что завоевали всю эту землю, мелькнула мысль? Во Франции и в Англии Отто видел хотя бы в бинокль, как наступают соседние подразделения, он чувствовал дружеский локоть. А здесь? Они двигались без потерь в этих бесконечных полях, и вдруг такая засада. Какие еще сюрпризы ждут впереди?

Лейтенант встряхнулся и отогнал плохие мысли. В конце концов, он военный, и его задача — выполнять приказ. Генштаб знает, что делает, и залог тому — три успешные кампании: против Польши, Франции и Англии. Проблемы всегда случались, и всегда удавалось найти решение. Нет оснований полагать, что здесь будет иначе.

Этот эпизод с советским танком со временем почти забылся, а вспомнил о нем Отто спустя полтора года, в битве под Троцкоградом. Войска Председателя партии, казалось, уже разбитые, внезапно перешли в наступление, прорвав фронт на северном участке, где стояли румынские пехотные дивизии. При виде тридцатьчетверок союзники разбежались, оголив фронт. В прорыв ринулись многочисленные советские бригады, жаждавшие реванша. И сейчас, спустя уже три года, после объявления победы, правда о том сражении оставалась под прочным замком цензуры. Официальная версия гласила, что немецкое командование специально спровоцировало советское контрнаступление, чтобы выманить с оборонительных позиций подготовленные резервы врага и уничтожить их быстрым ударом. Да только Отто сомневался, что все было именно так. Он бы сказал иначе — судьба армии Паулюса висела на волоске. Если бы Манштейн опоздал с деблокирующим ударом на несколько часов, все могло бы повернуться иначе. Лейтенант чувствовал, какая нервозность тогда царила в штабах — атмосфера неуверенности, против воли офицеров, передавалась вниз и доходила до тех, кто бился на земле. В конце концов, русские дивизии, опрометчиво устремившиеся вперед, угодили в котел, и очередные десятки тысяч пленных потянулись на запад, а победное наступление вермахта продолжилось. Остановилось оно уже на Уральском рубеже, и немецкая пропаганда торжественно объявила о победоносном завершении войны. Да только мирный договор — как с Францией или Англией — так и не был подписан: Советы с демонстративным презрением отвергали любые попытки дипломатии. Разумеется, отказ от переговоров идеологами третьего рейха выставлялась как еще одно доказательство варварства славянских племен.

Война приняла вялотекущую форму. В сорок третьем в панцерваффе появились тяжелые танки, как ответ на советские машины. Первые батальоны отправили на восток, в Урал и в северную Африку: считалось, что если Соединенные Штаты и предпримут десантную операцию, то именно там. На самом деле США больше были озабочены войной с Японией, которая шла с переменным успехом, и помощью Восточному Союзу в его борьбе с Германией на уральском рубеже. Экипаж Отто был одним из первых, кто осваивал новую машину, и, несмотря на «детские болезни», бывалым бойцам она понравился. Механик-водитель не переставал восхищаться: танк массой под шестьдесят тонн управлялся почти так же легко, как и автомобиль!

До мая сорок пятого, когда внезапно выяснилось, что существует параллельный мир, в котором — кто бы мог подумать! — Германия проиграла войну, тяжелые танковые батальоны почти не принимали участия в боевых действиях. И вот теперь все изменилось. Впервые за последние три года вермахт столкнулся с противником, готовым атаковать на территории, которую рейх считал своей. Неудачи немецкой армии под Москвой, уступившей поле боя фактически десанту, переброшенному по тоннелям между мирами, заставляла задуматься: в чем причина неудач? Отто жадно ловил новости с нового участка восточного фронта, по вечерам читал газеты и просиживал у радио, пытаясь найти зерна истины в пропагандисткой шелухе. Как-то раз в середине июня Отто повстречался со старым товарищем, Вильгельмом, приехавшим на побывку как раз с «западного восточного фронта», как в разговорах между собой стали называть линию боевых действий, опоясавшую Москву. После третьей рюмки шнапса Вильгельм наклонился к Отто и громко спросил, будто продолжая спор, начатый с кем-то другим: