Последний Герой. Том 1 (СИ) - Дамиров Рафаэль

А в памяти всплыло: Николай Шульгин. Старший оперуполномоченный. Мажорчик с гонором. Скользкий тип. Вот какие сейчас старшие опера, что петушки ряженые.

— Тебя стучаться и здороваться не учили? — упёрся я в него взглядом.

Глава 7

— О, я смотрю, ты у нас и вякать умеешь? — хмыкнул мажорчик, прищурившись.

— Во-первых, не «вякать», а «говорить», — отозвался я холодно. — А во-вторых, ещё и тебя научу, если нужно будет.

— Ярик, ты, гляжу, после удара головой борзый стал… это же я, — опер шагнул ближе, положил бумаги на стол. — На вот. Набей докладную на списание пункта 5.12 плана за второй квартал. И подпиши там всё, как обычно. За меня, если чё. Кобра с меня трясет, там уже просрочили.

— А мне за это что будет? — подыграл я, не отрывая взгляда.

— Вот именно что — ничего. Спокойно работай дальше. Бумажки свои перебирай. Ха…

— Жаль, — вздохнул я. — Не люблю спокойно. Предпочитаю — с огоньком. Так сказать, с перчинкой.

— Чего? — парень подвис, не понял сарказма, а потом принялся с удвоенной силой раздавать указания: — Слышь! Ты это… меньше болтай, ладно? Мне быстро надо. Короче, с обеда зайду, копию докладной заберу — Кобре отрапортовать, что пункт снят. Всё. Не затягивай.

— Погоди, Коля… — я прищурился. — Напомни-ка мне. Я за тебя раньше бумажки печатал? Да?

— Почему «печатал»? — усмехнулся самодовольно Шульгин. — Не «печатал», а печатаешь. До сих пор.

— Нет, — цокнул языком. — «Печатал». Прошедшее время. С обеда можешь не приходить. Сам строчи свои бумажки. Кончилась лафа.

Я взял лист, который принес Коля. Аккуратно и медленно подцепил его пальцами, поднял и… разорвал на мелкие клочки, а после смахнул в мусорную корзину. Снова медленно. Чтобы видел.

— Э! Охренел⁈ — выдохнул Шульгин, шагнул ближе.

Рука его пошла вверх — то ли леща хотел прописать, то ли просто показать, кто тут «старший».

Только я уже встал со стула. Мажорчик, конечно, был крупнее. Плечистый, холёный — природа физикой не обидела. А вот с мозгами — экономия, видать, вышла. Уверенный в себе бычок. Видно, привык, что всё сходит с рук. Но внешность моя обманчива. Совсем как у Марго с Заречной — та, что в девяностые бордель держала, — девочка-припевочка с виду, а такие дела мутила.

Вот и я: на вид — штабной, а внутри — тот же Лютый. Просто с обёрткой не совпадает пока.

Биться, конечно, я всерьёз не собирался. Всё-таки полиция, не подворотня. Нарушение служебной дисциплины мне сейчас вообще ни к селу. А вот проучить Коленьку — это надо. Без видимых телесняков и свидетелей, как говорится. Но так, чтобы запомнил.

Он уже был на расстоянии удара. Пацан к успеху шёл. Но я атаковал первым. Без лишнего замаха — короткий удар ногой, подъёмом стопы. Прямо по причинному.

Бил точно, но без перебора. Чтобы не до скорой, но главное — запомнилось.

Н-на!!!

Шульгина скрючило, как оловянного солдатика под паяльной лампой:

— У-у-у…

То не ветер воет — то опер стонет.

— Дыши, Коля, дыши, — уселся я обратно на стул.

— Урою… с-сука… — выдавил он, налившись краской и корчась от боли в позе Машкиной «собаки», только раненой. — Выцеплю… после работы… Хана тебе, я ж КМС по боксу… падла…

— Да ну? Целый КМС? Не похоже, — сказал я, демонстративно разглядывая его. — Настоящие спортсмены себя скромнее ведут. И котлы такие не носят.

В этот момент дверь кабинета распахнулась — и ввалился немолодой майор. Пухлый, с рыжеватыми усами, как у одного мультипликационного мышиного персонажа. Кажется, что ещё чуть-чуть — и скажет: «Сы-ыр-р!»

Начальник штаба, в этот раз на удивление услужливо и оперативно подсказала память. Власенко Василий Степанович. Человек Мордюкова, типчик трусоватый, начальству в рот заглядывает. Любит, чтобы всё делали за него, мастерски перекладывает работу на подчиненных. На себя ответственности не берёт — а сам при этом делает вид активный и деятельно-кипучий. Только занимается всем, кроме прямых обязанностей. Как говорится, корабль тонет, красим якорь.

— Чего это вы тут устроили?.. — Власенко удивленно пригладил усы и уставился на скорчившегося Шульгина.

— Василий Степанович, всё в порядке, — заверил я. — Это не то, что вы подумали.

— Ему плохо?

— Да нет, — замотал я головой, честно и искренне. — Шульгина икота мучила. Вот я и посоветовал позу «зю» принять. Помогает. Сам проверял. Главное — не дышать. Да, Николай? Ты как там? Проходит икота?

— С-су-у-ка-а… — прошипел тот еле слышно, как порванный ниппель.

Власенко, похоже, толком ничего не расслышал. Да и не стремился, впрочем. Принял мои слова за чистую монету, кивнул с облегчением — мол, не драка, и ладно. Он вообще по жизни предпочитал не вникать, особенно если пахло керосином. Любил повторять свою коронную:

— Только чтоб без фанатизма, ребята…

Типичное «моя хата с краю», только в погонах майора. Человек не злобный, не глупый — просто вечно ускользающий от всего, что требует решительности. Такой вот угорь сухопутный.

— А, ну ясно… — сказал он, подёргал ус и кивнул. — Иди, Шульгин. Раз икота прошла — хватит тут рака изображать.

Шульгин что-то просипел в ответ, распрямился медленно, словно палку из задницы вытаскивал. Направился к двери. У самого выхода остановился, обернулся. Лицо красное, злое, перекошенное. Провёл большим пальцем по горлу — дескать, жди, падла.

Ага, жду.

Только не дорос ты ещё, Коленька, чтобы Лютому «кирдык» устраивать. Вставай в очередь. Не первый, не последний.

— Максим, — проговорил тем временем Власенко, усаживаясь за свободный «женский» стол напротив.

Разложил канцелярский арсенал: очки, ежедневник с гербом, авторучку, — всё чинно. Щёлкнул ручкой, поправил папку, будто сейчас будет вручать мне спецзадание.

Я напрягся, ждал, что начнёт задачи нарезать: то подготовь, это перепроверь, туда отправь. Как же мне не близка нынешняя должность! Но грести-то как-то надо, и я приготовился слушать.

А он вдруг выдал:

— Сдавай двести рублей на «Динамо» и триста — на подписку «Щит и Меч».

— Спасибо, я газеты не читаю, — хмыкнул я.

— Я тоже, — кивнул он, ничуть не смутившись. — Но это приказ Семёна Алексеевича. А ему из Главка разнарядку спустили — надо подписку оформить. Норма на отдел — почти сотня экземпляров. Так что все сдаём… в добровольно-принудительном порядке. А не сдашь — всё, премии на День милиции не видать. Я вот список составляю, потом не обижайтесь.

Вот она, современная служба… Не криминальные страсти, не погони. А сбор денег на газеты.

— На «Щит и Меч» не жалко, — сказал я, доставая лопатник. — Хорошая газета, между прочим. Столько сала и огурчиков под водочку на ней в жизни нарезал — не сосчитать. Сколько ботинок с ней высушил. Смял газету, в туфлю засунул — утром обувка сухая, как будто с печки. Народное средство.

— Чего? — не врубился Власенко.

Ещё бы. Я сделал вид, что ничего такого не говорил, и выдал другое:

— Я говорю, сдача с куска, то есть с тыщи, будет, Василий Степанович?

— А-а, ну, это самое… найдём, — закивал он, будто мы на рынке за «абибас» торговались.

Я отдал мзду. Власенко деньги аккуратно убрал, но уходить не спешил. Потоптался, повздыхал… и вдруг:

— Слушай, Максим, ты петь умеешь?

— Нет, но «Коня» могу, — хмыкнул я, не почуяв подвоха.

— Отлично! — оживился майор. — Тогда я тебя записываю.

Склонился над своим ежедневником, начал что-то строчить.

— Куда это записываете? — уже напрягся я.

— На смотр художественной самодеятельности МВД, — сообщил он. — Нашему главку нынче пятьдесят лет, сверху приказ пришел — от каждого РОВД по три номера. Два я уже нашёл, остался… Конь.

— Э-э, не-е, Василий Степанович… Я «Коня» только под пятьдесят фронтовых, да и то с хорошей закуской. И то после трех стопок. И не факт, что людям понравится.

— Да ты не переживай, Максим, там людей не будет… только сотрудники.

— Не буду петь, — замотал я головой.