Последний Герой. Том 1 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— Это приказ, — насупился Власенко.

— Чувствую… — я прищурился. — Перед самым выступлением горло может заболеть. Есть нехорошее предчувствие такое. Кхе-кхе.

— КВН показывать умеешь? — не смутившись, спросил Власенко. — Или фокус какой?

— У нас что, РОВД или цирк? — прищурился я.

— Самодеятельность — дело важное… — майор поднял палец к потолку, как будто благословение сверху получил. — Сказали: кто откажется — без новогодней премии останется.

— Я согласен работать без премии. Но по профилю, так сказать, а не на сцене.

— Подумай, Максим, — кивнул он, собирая свои бумаги. — Время ещё есть.

Уже на выходе остановился, обернулся, опустил очки на нос и глянул поверх стёкол с таким видом, будто собирался сообщить судьбоносное:

— А может, танец какой знаешь?

— С танцем — это к Шульгину, товарищ майор, — подсказал я. — Ему теперь вообще ничего не мешает танцевать.

— Шульгину? — Власенко раскрыл книжицу и что-то пометил. — Пойду спрошу… а он точно могёт?

— Хореографией занимался, — заверил я.

— В хоре пел? Тоже сойдет, — крякнул удовлетворенно начальник штаба и вышел.

Кого-то увидел в коридоре и, не сбавляя шага, крикнул:

— Мотыльков! А ну-ка стой! На подписку сдаем!

Занятой человек, сразу видно. Весь в работе.

Я постучал в дверь с табличкой:

«Начальник отдела уголовного розыска майор полиции Коробова О. Г.»

— Можно? — постучал и вошел.

— Можно Машку за ляжку! — отозвалась Кобра.

Выговорила, даже не отрываясь от работы. Но когда подняла взгляд и узнала, кто пришёл — тон сменился:

— А, это ты… Заходи.

Я прошел и сел на стул у приставного стола, не дожидаясь разрешения, присмотрелся: у неё кофе, кипа бумаг и выражение лица, как у следователя на шестом часу допроса.

— Ты зачем Шульгина покалечил? — спросила она будто между делом.

— Уже нажаловался? Карась, — приподнял бровь.

— В травмпункт отпросился. Говорит — хозяйство проверить.

— Ну, не повезло ему с хозяйством…

— А ему завтра на дежурство, Ты мне дежурных оперов из строя выводишь. Кто работать будет?

— Так тут ответ прост — бери меня к себе в отдел. Буду вместо Шульгина дежурить.

— Тебя мне только не хватало, — усмехнулась Кобра, качнув ногой под столом. — Не уголовный розыск, а «сиди, я сам открою». Ты видел мой личный состав? Щеглы пёстрожопые, один другого краше. И мажор на сдачу, Шульгин, мать его так…

— Разгони, новых набери, — пожал я плечами. — Как два пальца. Ты ж начальник.

— Ага, очередь за забором стоит, я смотрю, жаждущих в УГРО попасть, — хмыкнула она. — Разгони… А работать кто будет? Шульгина не выгонишь. У него, между прочим, папаня — сам знаешь кто.

Я не знал, кто папаня Шульгина, и спрашивать пока не стал, чтобы не палиться.

— А чего ж тогда папаша сыночка в местечко потеплее не пристроил? — удивился я. — С каких это пор старший опер стал у нас блатной должностью? В прокуратуру бы хоть пихнул.

— Там своя история, — Оксана постучала ногтями по полировке стола. — Условие ему папаша поставил: дослужиться в МВД до капитана. Типа, чтоб «сам всего добился». И потом, дескать, может уволиться на все четыре. Хочет, чтобы ментовка из него человека сделала. Ага, как же… А мы тут, бляха-муха, его перевоспитывать должны. Не РОВД, а детский сад, коррекционная группа, блин.

— Вот как, — почесал я подбородок, задумался. — То есть Колясик — не по зову сердца, а по указке? По принудке тут?

— Он по принудке. И я с ним будто отбываю. Морда — ни в какую его уволить не даёт. Говорит: «Чего ты к парню прицепилась, пусть отработает».

— Ясно… То-то я смотрю, одевается пижонисто. Костюмчик — как с обложки журнала, котлы на лапе — на десять тысяч баксов, не меньше.

Тут Коробова прищурилась.

— Ты какой-то другой, Максим, я тебя не узнаю. В часах швейцарских разбираешься….

— Я нормуль уже… так, голова побаливает чуток, — вспомнил я, что надо немного придерживаться старой роли простака-штабиста, и перевел разговор. — Ну так что насчет моего перевода?

— Слушай, если ты видел, как я плачу, то это не значит, что мы теперь друзья, — пустила немного яду Кобра.

— Насчет друзей — ты права, не верю я в дружбу между мужиком и бабой.

— А я верю.

— Нет, — замотал я головой. — Просто кто-то кого-то хочет трахнуть. Ну так что на счет перевода? Не увиливай.

— Эх, Яровой. Ты хоть преступника живого видел? Не через решетку обезьянника? Не по телеку? Мне рабочие лошадки нужны, а не штабные аналитики.

— Я тот еще конь, просто по мне не видно…

— Петросянишь? Смешно…

Что ответить? Правду не скажешь, что я, Лютый, пересажал столько бандюков и жуликов, сколько современный отдел вместе взятый даже и не видывал. Пришлось выкручиваться по-другому:

— Слу-ушай… Ты говорила, там, на кладбище, что… ну, тот погибший… Лютый, кажется, да? Настоящим ментом был. Это же не просто так сказано. Меня, Оксана Геннадьевна, зацепило. Вот представь, что я тоже таким хочу быть. Как услышал рассказ про него, так в груди что-то ёкнуло. И в голове — щёлк! Хочу, и все… Как он. Как раньше. Не веришь?

Та поморщилась и покачала головой.

— Не очень.

— Ну и ладно… Сама потом поймешь, что я прав был.

— Когда это потом? — откинулась в кресле Кобра, сцепила руки на груди, приняла позу «защиты».

— Когда темнухи раскрывать начну, — кивнул я, не забывая играть пацана.

— Ну, да конечно, на словах все вы, мужики, горазды, а на деле…

— Ну так давай проверим!

— А если проверю? — сузила глаза Кобра.

— А проверь!

— Да и проверю!

— Ну!

Мы уже покрикивали друг на друга, вошли в азарт спора. В душе я потирал руки.

— Выходи на дежурство завтра. С опером дежурным покатаешься сутки по происшествиям, — заявила тогда Кобра с видом победительницы. — Если хоть одно преступление вперед него раскроешь — так и быть, рассмотрю твою кандидатуру на перевод.

— Одно? Хм… Всего-то? А если два?

— Ты? Ха! Не смеши мои седины!

Я поцокал языком.

— Где ты у себя седины нашла? Тебе лет-то сколько?

— Побольше, чем тебе!

— Ладно, — проговорил я примирительно. — Завтра суббота, у меня выходной, вот и покатаюсь с опергруппой по происшествиям. Не привык, конечно, я женщинам что-то доказывать… Ни в постели, ни в жизни. Но что теперь, раз по-другому никак. Через постель же нельзя? — подмигнул.

— Охренел?

— Петросяню.

— Женщинам доказывать он не привык… — ворчала Оксана. — А у тебя баба-то хоть есть? Была хоть?

Память красна молодца промолчала.

— Ты же знаешь, я же тебя… это… любил, — честно ответил я. — Но это не помешает рабочим отношениям. Первым делом — самолеты, как говорится. Железобетонно.

— Да? Самолеты…. А твоего ли поля ягодка, самолетчик?

— Я, может, и самолётчик, но клубничку срывать люблю. Особенно с грядки под запретом.

Она фыркнула, но я заметил — губы чуть дрогнули. То ли улыбнулась, то ли поморщилась. А я сделал вид, что ничего такого не видел. Так положено, таковы уж правила этой игры.

Оксана встала, подошла к принтеру. Тот стоял громадой в углу, на низкой тумбе — старенький, но бодрый.

Она нагнулась, чтобы вытащить из лотка листок. Проделала это неторопливо. Плавно так, с выгнутой спиной, как будто не бумагу брала, а позировала.

Вот коза… Красуется.

Повернулась. Взгляд — пронизывающий, как у рентгена.

— Яровой! — прищурилась она. — Ты опять на мою задницу пялился?

— На неё все пялятся, — хмыкнул я. — Просто остальные не палятся.

Подошла.

— На вот, пиши, — хлопнула на стол передо мной листок.

— Что писать?

— Расписку. Мол, так и так, если не раскрою завтра все суточные преступления, то в розыск больше проситься не буду, и Оксану Геннадьевну донимать не стану. И на задницу ее пялиться тоже не буду. Хотя нет — последнее не пиши.

— Так-с. В смысле, все преступления? На два дела договаривались. Не всё по дежурным суткам можно раскрыть, сама знаешь. Есть дела, по которым долгоиграющие мероприятия нужно проводить, ждать результаты экспертиз и…