Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Ну, спасибо за танец, не пропадай, – прощебетала Лиля, прижалась и чмокнула меня в щёку.

Я проследил за ней и дождался, когда Рожков отлепится от Насти.

– Илюха, можно тебя на минутку? – позвал его я.

– Чего тебе, Крас? Мне некогда.

– Ну, на минуточку. Иди, иди сюда.

– Блин, что тебе надо? – недовольно нахмурился Рожков, когда я затащил его на кухню.

– Илюха, – подмигнул я, – я тебе говорил Глотову не трогать?

– Тебе‑то что? Какая разница? Ты вон с бабами крутишь с другими, ну и крути, ко мне не лезь!

– Я ни с кем не кручу. И я тебе сказал, что Глотова моя.

– Да иди ты в пень, Крас! С хера ли она твоя? Она мне намекнула, что даст сегодня.

У меня в голове граната рванула.

– Ты чё, охерел? – толкнул я его в грудь. – Ты дебил! Ей пятнадцать лет!

Рожков влетел спиной в холодильник и вмиг рассвирепел.

– Толкнёшь ещё раз, – процедил он сквозь зубы, – и тебе писец. Ты понял меня? Я тебе не Мэт. Я тебя урою тут на глазах у твоих сосок.

– Не уроешь, – усмехнулся я. – Не дорос ещё на батю зубы скалить. Илья, я серьёзно. Я тебя предупредил. Настя со мной. Ещё раз её за жопу схватишь – пожалеешь. Конкретно, сука, пожалеешь.

– Илья, ну ты где? – появилась вдруг Настя и посмотрела на меня. – Ты чё, пропал? Шампанское кончилось, что ли?

– Сейчас, сейчас, – ухмыльнулся он. – Только Красу объясню, что к чему, и приду. Одну секунду.

Она развернулась и вышла.

– Усёк? – ответил Рожков и рванул с кухни.

Сучонок. Козёл. Сатир похотливый.

– Ну и чё ты? – раздался сзади голос Алисы.

Я обернулся.

– Норм. А ты как?

– Да тоже нормально. А ты‑то, смотрю, на эту расфуфыренную сучку повёлся?

– Ты про кого сейчас? Про Лилечку мою?

– Ага.

Я засмеялся. Кошмар с этими девками.

– Алис, ты чего злишься?

– Да сука она, – отрезала Алиса.

– Возможно, – пожал я плечами. – Да мы, вроде просто потанцевали, и всё.

– Видела я, как ты на неё смотрел.

– Ну прости, мамочка, – засмеялся я.

– Пойдём! Теперь со мной будешь танцевать.

Я помотал головой и хлопнул себя ладонью по лбу.

– Ну ладно. Айда. Потанцую с тобой.

Она не отходила от меня весь вечер, а ещё месяц назад шарахалась, как от огня. Чудеса. Наконец, воспользовавшись тем, что она отвлеклась на каких‑то парней из модельного агентства, я подошёл к Насте. Она как раз вышла в холл, подошла к зеркалу и начала поправлять платье – или футболку, я не знаю. Что‑то чумовое, блестящее и невообразимо дикое.

– Настя, пойдём домой. Уже времени дофига.

– Ну, тебе дофига, ты и иди, – сказала она, не глядя на меня.

– Ну нет, пойдём вместе, – кивнул я.

– Вместе, да не с тобой. Меня Рожков проводит.

Рожков тебя проводит, как же, прямо на свой рожок. Вслух я этого не сказал, конечно.

– Вместе пришли – вместе и уйдём. А дальше ты уж сама решай, трахаться тебе с Рожковым или нет. Но точно не сегодня.

– Что⁈ – она вспыхнула, моментально покраснела и резко обернулась ко мне.

– Что слышала. Собирайся, мы уходим.

– Ты… ты… ты… – лицо её сделалось возмущённым, она вдохнула и начала заикаться, не зная, как реагировать на такую наглость.

– Ты чё прицепился к девчонке? – процедил Рожков, подойдя вальяжной походкой.

– Прицепился к девочке ты, – ответил я и глянул на него, не скрывая бурливших чувств. – Как сраный репей.

– Ну, это не твоя девушка, так что тебя это вообще не должно интересовать. Пошли, Настя.

– Ты что ли будешь мне говорить, чем мне интересоваться? – едва сдерживаясь прохрипел я. – Это моя девушка. Точка. Отвали! Увижу тебя рядом с ней – хоботок оборву. Ты меня понял?

– Чё ты сказал⁈

– О, Крас, опять кипишует? – подошёл к нам Князь.

– Так, мальчики, мальчики, – защебетала и хозяйка Софа. – Серёжа сегодня такой воинственный. Ну всё, всё, хватит. Больше не будем устраивать гладиаторские бои. А то на вас мебели не напасёшься.

– Досвидос, – кивнул я Рожкову.

Тот, играя желваками, отошёл в сторону.

– Собирайся, – мрачно бросил я Насте.

Домой мы шли молча. Было холодно, но сухо. Жёлтые фонари делали пыльный и уже готовый к зиме город волшебным, таинственным, а для кого‑то, наверное, и романтичным.

– Ну как тебе, понравилась вечеринка? – спросил я у Насти, когда мы подходили к дому.

Она долго молчала, прежде чем ответить. Потом повернулась ко мне и выдала:

– Да всё бы ничего, но у кого‑то, кажется, глаза от баб разбежались.

Утром Настя за мной не зашла. Я позвонил – она не ответила. Детские обиды, девичьи обиды, женские обиды… Преодолевать их было довольно сложно.

Приготовив завтрак себе и маме, а потом позавтракав и выпив кофе, я отправился на занятия. Пришёл чуть позже – до последнего давал Насте шанс одуматься. Но она не одумалась, и в школу я двинул один.

Зашёл уже после звонка, но народ ещё тусовался. Проходя мимо раздевалки, я заметил двух одиннадцатиклассников. Один из них вчера был на вечеринке у Софии. Они ржали, стоя в раздевалке, глядели вниз. А внизу, обхватив колени и понурив голову, сидела девчонка.

– Давай‑давай, поднимайся, жердь, – глумливо бросил один, грубо схватил её за руку и потащил вверх.

Она послушно встала. Молча и с опущенной головой, стояла перед ними – тощая, худая. Блин. Это была Грошева. Из моего класса.

– Как ты можешь быть такой скелетиной? Ну‑ка, у тебя жопа‑то есть вообще? Откуда у тебя эти палочки торчат?

Пацаны заржали и один из них резко задрал ей юбку. Девчонка дёрнулась, попыталась отбить его руку, но силы были явно не равны. Тогда она просто опустила голову ещё ниже. А они стояли, рассматривали её задницу и хохотали.

– Не, ну в натуре, такие тощие не…

– Вам заняться нечем? – оборвал я его.

– О, ещё один инвалид, – ответил он.

– Отошли от девочки!

Тот, который вчера был на вечеринке, толкнул одноклассника локтем.

– Иди своей дорогой, жертва похищения в натуре, – заржал его приятель. – Две жертвы и обе аборта.

– Ладно, ладно, хорош, – похлопал второй чувак по плечу своего товарища. – Всё, пошли.

– Ты чё, этого чмошника зассал? – ухмыльнулся тот. – Ну‑ка, ты, дистрофичка, покажи сиськи.

Он протянул руку и схватил её за грудь. Девчонка дёрнулась, отшатнулась, прижалась к решётке.

Гнев – отвратительное чувство. Сто раз говорил себе: голова должна быть холодной. Сердце горячим, а голова холодной. Но закипело у меня и сердце, и мозг. Я влетел в раздевалку, хотя видел охранника, идущего со стороны столовой. Надо было просто подозвать его и потребовать, чтобы он разобрался.

Но что уж поделать. Я влетел и отвесил этому уроду такой пендаль под зад, что он не устоял на ногах и упал на пол. Но тут же вскочил и в ярости бросился на меня. Я не собирался сшибать его – хотел просто дать пощёчину.

Хлобысь!

Голова отлетела, а щека моментально покраснела и на ней остался белый след от моей пятерни. Я схватил его за руку, завернул даже не до хруста и потребовал, чтобы он извинился.

– Извинись, сука.

– Отпусти, – завизжал он. – Отпусти, ты мне руку сломаешь.

– Сломаю, если не извинишься. Быстро извинись.

Его товарища к тому моменту уже и след простыл.

– Извинись! – повторил я.

– Ну‑ка, что здесь происходит? – раздался голос охранника. – Немедленно прекратите! Отпусти его быстро!

– Когда извинится, тогда отпущу.

– А‑а‑а, я ничего не делал, он на меня напал! – заорал одиннадцатиклассник.

И тут прогремел знакомый голос, который невозможно было спутать. Трубный, красивый, мощный и хорошо поставленный:

– Это что такое⁈

Это была Медуза.

– Быстро ко мне в кабинет! – возопила она. – Краснов, немедленно! Вы все трое!

Рявкнула и, развернувшись, как ледокол, разрубающий льдины, уверенно пошла в свою гавань.