Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр"

— Минуточку, — выступил я с веранды громогласно, — вашего драгоценного внимания!

Головы вверх задрались, остановились.

— Раз уж все да, — продолжаю, — то пользуюсь моментом. Есть возможность договориться за водопровод от Старопортофранковской. Инженеры вполне за, нужно только оплатить материалы и труд рабочих, и будет здесь маленький такой раёк, с много воды и вашим настроением.

— Га-а! — и птицы в воздух взмыли, да коты с мявами попрятались. Обсуждать начали, да разом все.

Я в толпу бумаги с расчётами отдал, там всё превсё! Расстояние примерное, стоимость труб, работа землекопов, и ещё два десятка пунктов. Начерно.

— Егорушка, — начала осторожно тётя Песя, когда народ разошёлся-таки, не успев раздёргать мине на части, и объяснить, где и как я не прав по каждому из пунктов, — я чего-то не понимаю, или такие вещи лучше делать вечером, когда все в сборе и без спешки?

— Песса Израилевна! Вы сами знаете за ваших, и немножечко уже за почти моих! Вечером начался бы спор до самого утра, и я таки оказался бы ничего не понимающим в жизни сопляком!

— А так, — я повёл рукой на пустеющий двор, — мужчины спешат на работу, женщины рассказать другим за такую свежую новость. К вечеру они отдельно друг от друга решат всё то же самое за моё ничего не понимание в жизни, и успеют перессориться друг за друга, а не за мине! И будет тут свара не с моим раздиранием на части за соплячество, а споры за главность меж собой и другими.

Тётя Песя явственно начала работать мыслями, што выразилось в появлении морщинок на непривычном к тому лбу.

— А мине, — продолжаю я, — нужно не главным быть, шо всё равно нет из-за возраста, а штоб дело было. А кем и как, и кто славу на себя возьмёт, на то плевать с прищуром издалека!

— Как с футболом! — осенило Мишку, — Ты и тогда устроил всё так, што другие делали то, што надо тебе!

— Не так, штобы прямо мине, оно и городу польза. Но таки да!

Фира аж засветилась от гордости, и немножечко даже расстроилась, шо некому показывать свой розовый язык. Поэтому просто за руку взяла, подержаться и погордиться.

— Оно и здесь такое будет, шо прямо-таки ой! — продолжил я, сжав ответно маленькую ладошку, — Такие свары междусобойные вылезут наружу, што человека стороннего и зашибёт! А когда начнётся вечером за моё соплячество, за деньги ещё скажу. Триста рубелей один к одному жертвую. Тогда вместо соплячества начнётся сперва более уважительно — за возраст, а чуть погодя — за кто из них што вложить сможет.

— Немножечко отодвинут тебя в сторону, но за дело возьмутся рьяно, штоб на твоём фоне не выглядеть ещё сопливей? — предположил Санька.

— Задумано так, — киваю я, — но это же Одесса!

Доктора крутили Мишкину ногу, спрашивали о разном, заставляли приседать и вытягивать её, наклоняться.

— В принципе, — Гришин снял очёчки и протёр, — проблема решаемая. Если бы ваш друг…

— Брат, — перебил я его, — извините…

— Брат, — поправился он, — ничего страшного. Если бы ваш брат попал к нам, то через месяц, много — полтора, он стал бы ходить, как и прежде. А это, простите, работа коновалов. Где, вы говорили…?

— Больница для бедных, — кривовато улыбнулся, — после Ходынки.

— Даже так? — Гришин запереглядывался с коллегами, и снова снял очёчки на протереть, — Беру свои слова обратно. Н-да… наслышан. В таком разе — то, что ногу спасли, уже чудо. Не до изысков. Простите!

— Ничего страшного, — отзеркалил я недавнее, — Доктор, скажите, а что сейчас?

— Сейчас? Н-да… больница для бедных?

— Сейчас, — выделил я голосом, — средства есть. Значительные.

— Кхм… Мы за такое не возьмёмся, — сказал он, — здесь нужен, не побоюсь этого слова, аристократ от хирургии. И платить ему нужно тоже… аристократически.

— Примерно!?

— Ну… триста рублей, может четыреста.

— Мы согласны! — даже не оглядываюсь на Мишку.

— Кхм… деньги всё-таки заметные, и нужно согласие родителей или опекуна…

Мысли сразу заметались. Родня у Мишки есть, но так штобы согласие, да такие деньги… Дольше обхаживать и объяснять. Владимира Алексеевича? Не-е… афера, как есть афера, нечего опекуна в этот гембель втягивать.

— Двойные, — предложил я, — и как жертва катастрофы! Ногу сломал!

— Молодой человек, — гневно начал пожилой дядька, у которого прорезался от волнения отчётливый идишский акцент, — если вы думаете…

— Да я не думаю! — перебил я его, а у самого от волнения ажно руки трясутся, — А просто — ситуация! Деньги есть, а опекуны у брата далеко! И не факт!

— На благотворительность, — отчаянным голосом сказал Мишка, почуявший отказ после недавнего обнадёживания, — больнице ведь деньги нужны?

Ух, как уговаривать пришлось! Нет, и всё! Только через опекунов. Пришлось рассказывать о Мишкиной ситуации, когда родные вроде как есть, но по факту — сложно. О братании — без деталей, потому как среди тут жиды есть, а кровь, да с молоком… Ну как перемкнёт?! Уговорили! Вышли, чувствуя себе победителями. Отошли уже когда, Мишка задумчиво так:

— Вот умеют же, а? Ты теперь вдвое…

— Мы!

— Мы, — согласился он чуть смущённо, — вдвое теперь переплачивать будем, а благодарны! Одно слово — жиды!

С водопроводом и реакцией на него я немножечко-таки не рассчитал, и мозг мне вечером выели качественно и со вкусом. Выслушал о себе много нового и интересного, но дело сдвинулось-таки с мёртвой точки.

Умные и знающие отодвинули мине от славы. Где-то там, в самой глубине, есть таки маленькая обидка за отсутствующую строчку в летописях, но дело сдвинулось. И это главное!

Одиннадцатая глава

«— Нахальный какой!» — Полина, поджав тонкие губы, сердито поправила платок, — «Ишь, подмигивает!»

Р-раз! И нахальный мальчишка подбросил в воздухе серебряный рубль, потом два, три…

«— Рублевиками играется!» — раздражённо подумала девушка, невольно замедляя шаг. Нечасто такое увидишь! Обычный, уличный, ничем не примечательный. И такое вот!

А мальчишка, будто дразнясь, небрежно подбрасывал и ловил всё большее количество монет, собрав чуть не десяток. Потом еле заметно движение кистью, и монеты ссыпаны в карман. И снова — одна монетка… золотая?!

Девушка сама не заметила, как отстала от подруг, замедлив шаги. А нахальный мальчишка снова подбросил, и снова… потом движение подбородком в сторону, и Полина, как заворожённая, двинулась за ним.

«— Заманивает», — мелькнуло у девушки, но мальчишка один, моложе её года на два, а сбежать она завсегда… Уж закричать-то она сможет! Так завопит, што все сбегутся, со всево Николаева!

Шаг, ещё шаг, и вот уже они на пустыре. Девушка было запаниковала, завертев головой по сторонам, но мальчишка спокойно сидит на земле, скрестив ноги по-туркски, и только монетка в руке. Золотая!

— Хочешь? — монетка текуче прокатилась меж пальцев.

— Я… я не такая! — девушка сделал шаг назад. Не слишком, впрочем, решительно.

— Мне без разницы, какая ты, — и улыбка едва заметная, — Так хочешь?

Меж пальцев начало прокатываться уже две монетки, потом три.

— Я… што делать-то надо?

— Ничего, — снова улыбка, — такого, о чём ты подумала.

— Ишь охальник какой! — рассердилась девушка, в глубине души немножечко даже и разочарованная.

— Есть дело, да не до твоего тела, — и снова подмигивание. Нахальное!

— Похабник какой! — рассердилась та, — Ну, говори!

— На фабрику пройти надо, — монетки взлетели вверх.

— Так мало ли кому надо?! — насторожилась девушка, — Керосинщик какой нашёлся! Мне из-за тебя на каторгу неохота!

— Какая каторга!? — изумился мальчишка, начав плести что-то нелепое о репортаже. Придумал бы хоть што другое!

Полина решила сделать вид, што верит. Вот честная она, доверчивая! Так на суде и скажет, ежели што вдруг. С рыданиями! Кому в здравом уме сахарный завод нужон, читать про такое? О простой жизни!?