Морской волк. 3-я Трилогия (СИ) - Савин Владислав

Между тем, в гостинице нездоровое оживление, что нам очень не нравится. Появляется хозяин, сеньор Луиджи, поднятый ночным портье (весь персонал, это хозяин с хозяйкой, которые сами за стойкой вахту несут, еще паренек, какая-то их родня, им на подмену, и вроде, на кухне еще кто-то), в коридор высовываются постояльцы, числом до десятка (тут полная демократия — хочешь, плати за весь номер и живи один, а хочешь, хоть вшестером, если в складчину). Чтобы пресечь любопытство, тычу сеньору Луиджи в нос жетон тайного агента гестапо (один из тех, что в Будапеште взяли), и с грозным видом приказываю, как чеховский герой, «не толпись и расходись по домам», все под контролем, и упаси боже после лишнее болтать. Хозяин отчего-то бледнеет и, тряся головой, клянется мадонной, что все осознал. Возвращаюсь к гостям.

Допрашиваем порознь, благо номеров два. Валька со Скунсом притаскивают из машины и третьего «гестаповца». Гости поначалу ведут себе нагло, и даже пытаются угрожать — но когда до них доходит, что жизни их, не говоря уже о здоровье, в данный момент стоят ну очень дешево, начинают давать информацию. Ну и картинка нарисовалась — даже Маневич такого не ждал!

Кто сказал, что «эскадроны смерти», это сугубо латиноамериканское изобретение? Верно, такого не знали ни Рейх, ни СССР, ни США с Англией — ну кто бы позволил совершенно левым личностям делать работу Контор? Это допускается лишь когда факт репрессий надо скрыть от общественности, что иностранной, что своей — но зачем таиться сильной Державе (а не какому-нибудь Сальвадору, озабоченному сохранением своего имиджа)? Ну еще, когда в стране смута, и каждая из политических сил спешит обзавестись собственной бандой для сведения счетов — так было в Испании тридцатых. Но ведь и в Италии сейчас похожая картина!

Разброд даже в правящей верхушке. Дуче, король с наследником, маршал Бадольо, другие фигуры в генштабе, банкиры, промышленники — и спор, под кого ложиться (а также, конечно, «кто виноват»). И еще немцы затесались — которым пока приходится внешнее приличие соблюдать, да и руки коротки, весь персонал представительства собственно гестапо в Риме, несколько десятков человек! Так что «люди в черном», кто ночами врывается в дома и хватает «подозрительных», это не немцы, а местные — работающие по приказу куратора от гестапо. Куда и сдают арестованных — и что с ними после, неизвестно. И работают не за идею, а за жалование — за каждого доставленного немцы платят отдельно.

А где финансовые интересы, там и конкуренция. И желание работать уже «не на государство, а лично на себя». Потому нередко хватают и тех, с кого можно что-то взять. В основном евреев, против такого немцы точно, возражать не будут, если до гестапо дойдет, и богатых приезжих. И «граф Этьен Лакруа» показался им как раз такой фигурой.

— Пьетро донес, племянник хозяйский. Он нам всегда, на богатых клиентов указывает, за малую долю.

Ну, сучонок — разберусь я еще с тобой, когда съезжать будем. А отчего просто не грабили — ведь он ключи от номеров запросто дать мог?

— Так репутация у заведения. Если здесь часто обворовывают, кто сюда поселится? А арестовали, тут претензий быть не может.

— И куда после арестованных девали? Немцам не сдать ведь, на кого приказа не поступало?

— Известно куда: ножом по горлу, и в катакомбы. Место знаем, куда труп сбросить, сто лет не найдут.

Так вы и товарищу Маневичу такое готовили? Вот было бы, если бы он поехал один! Ну так не обижайтесь, если и с вами так же! По одному отводим неудачливых бандитов к машине, и перед тем, как запихнуть внутрь, ломаем им шеи, чтобы кровью не замарать. Про катакомбы спросили — но место неудобное, и ехать далеко. Так что избавляться от вас проще будем.

Кстати, сгубила фраеров еще и банальная жадность. Ну зачем так спешить, в первый же день, толком не разведав? А было у них однажды, что жертва по приезду успела ценное в банковскую ячейку положить, и вышел облом! Потому, теперь старались сразу. И нас сначала приняли за «конкурирующую организацию», эти банды оказывается, и меж собой воюют, успев город Рим на зоны охоты поделить — вот только немцам до этих терок нет дела, и «при исполнении» границы не признаются, что дает широкий простор влезать на чужую территорию, но если таких ловкачей ловят… Мафия у них тут!

Как запихнуться в машину, хрен знает какой итальянской марки, на «эмку» похожа, всемером, даже считая что четверо покойники? Маневич тоже поехал, сказав что Рим хорошо знает — а Скунса на хозяйстве оставили. Выехали к реке Тибр, там место было удобное, вполне могла машина в воду и сама сорваться, на повороте, рассадили мертвецов как положено и дали по газам. Булькнуло лишь — найдут конечно, но на телах ран от огнестрела и холодняка нет, так что на первый взгляд сойдет за несчастный случай. Хотя Валька бурчал, проще было там же рядом, в паре кварталов, всех жмуров в канализационный люк — а теперь назад пешком. Так машину все равно отгонять пришлось бы!

— А зачем отгонять, ездили бы пару дней сами.

— Валь, ты смеешься? Тут конечно, в сравнении с нами бардак, но не до такой же степени? Откуда у «испанцев» машина? Тут вроде, проката автомобилей нет еще.

— А немцы где берут? Я видел — фрицы сидят, а номера местные.

Назад вернулись без происшествий. И завалились спать, оставив Скунса дежурить, затем под утро его Валька сменил. Надо все же место дислокации менять, раз нашумели. Но не ночью же съезжать — подозрительно будет!

Завтракаем. Первыми мы спустились, затем и Маневич сошел. Время уже позднее, одиннадцать часов. Я думаю, что если сейчас уезжать будем, то успею еще сучонка Пьетро найти — убивать не буду, зачем еще один жмур, но вот можно так по организму настучать что после обязательно инвалидность будет, а через месяц, три, полгодика, как повезет — совсем как Павка Корчагин, в инвалидной коляске. Сидим спиной к стене, лицом к дверям, это уже в привычку вошло. И тут входит дедок на вид лет под шестьдесят, но крепкий еще, лицом на артиста Джигарханяна похож — машина не подъезжала, значит пешком пришел? Подходит прямо к столику, где я и Маневич сидим, и вежливо спрашивает, дозволите ли — по-немецки!

Ну очень спокойно и уверенно — я сначала даже подумал, что это кто-то из агентов «товарища Этьена». Валька со Скунсом за соседним столиком лишь покосились, и снова, «держат дверь». Оцениваю гостя — а ведь, несмотря на возраст, физически еще ничего, со мной бы не справился, но такого как Маневич в рукопашке сделал бы, однозначно! И взгляд холодный, пронизывающий — охотника, а не жертвы. Одет в штатское, под пальто строгий костюм с галстуком и жилетом, строевой выправки не заметно. И тросточка у него интересная, судя по тому, как качнулась тяжело, вес в ней — свинцом залита, или клинок внутри? Руки на виду держит, оружия в карманах и под пиджаком нет, ну если только что-то совсем крохотное. Ладно, живи, пока непосредственной угрозы не представляешь — если что, я тебя в «края вечной охоты» за секунду отправлю. А дальше, как Маневич решит.

— Хотел бы переговорить с вами наедине, господин… Лакруа. Или все же Конрад Кертнер?

И сразу ко мне:

— Молодой человек, я не сомневаюсь, что вы и ваши люди, которых очень может быть, поблизости больше чем те двое, в состоянии устроить то же, что в Будапеште. Но сейчас это излишне, поскольку я пришел исключительно ради переговоров. И предмет их может заинтересовать не только и не столько вас, но и тех, кто гораздо выше.

Снова к Маневичу:

— Простите, забыл представиться. Группенфюрер Рудински!

Э. Роммель

«Солдаты пустыни»

Гитлеры приходят и уходят, а Германия и немецкий народ остаются!

Именно так я понимал свой солдатский долг. Служить Германии — а не фюреру и не национал-социализму. Так устроен мир, что в нем уважают лишь сильных. Потому, когда Гитлер в тридцать третьем обещал поднять униженную, растоптанную, несправедливо ограбленную Германию с колен, я поверил ему и служил со всем усердием. Воссоздание германской армии до уровня сильнейшей в Европе, разработка самой передовой тактики, вооружение новейшей техникой. Тридцать девятый год, Польша — что это еще за географический курьез, возникший, однако, на нашей земле и виновный в резне мирных германских граждан? (Прим. автора — исторический факт! Именно поляки претендуют на сомнительную честь первыми во Второй мировой войне устроить зверства против мирного населения. В городах Быдгощ и Шулитце в период с 1 по 5 сентября 1939 года, до взятия городов вермахтом, массово истреблялись этнические немцы, включая женщин и детей. Немецкие зверства над гражданским населением оккупированных стран общеизвестны — однако чисто хронологически поляки умудрились быть первыми).