Товарищ "Чума" 10 (СИ) - "lanpirot"

— Хватит лжи… Завтра же подготовить указ о прекращении преследований церкви. Пусть храмы вновь откроются, пусть звонят колокола, пусть священники молятся во славу нашего оружия и победы! Пусть знают все — если против нас восстали силы Тьмы, то с нами Бог!

Тишина повисла тяжёлым покрывалом. Да… Я, конечно, рассчитывал на такой поворот, но… чтобы он случился так резко и внезапно… даже и помыслить не мог!

— А иначэ… — вождь хрипло рассмеялся, — какой смысл называться Святой Русью, если мы сами свою святость растоптали?

Возражать против этого заявления никто не стал.

— Конечно, будет сложно объяснить всё это нашим товарищам… Особенно старым большевикам… Но тяжёлые времена требуют нэпростых рэшений! — И ещё… — Сталин опять повернулся ко мне. — Ты, товарищ Чума, теперь не просто солдат, если сам Господь вручил тебе силу, способную уничтожать целые города…

— Простите, товарищ Сталин, — пришлось мне перебить вождя, — Господь здесь совершенно ни при чём. Он не вручал мне ничего, даже разрушительный «Гнев». И моя сила происходит совсем из другого источника… Вот сила отца Евлампия — точно от Творца.

— Спасибо, товарищ Чума… — Медленно произнёс Иосиф Виссарионович. — Я совсэм об этом забыл…

От его слов, тяжёлых, словно неподъемные валуны, по спине побежал неприятный холодок. Впервые я видел, как вождь… колебался. Я вновь не стал заглядывать в его мысли, хотя подозревал, что это решение не будет легким.

Холодный осенний ветер шевелил занавески на окнах и гнал по улицам опавшие листья, словно напоминал: зима близко. Но в кабинете Сталина было душно — тяжелое, наэлектризованное молчание, будто перед грозой. Товарищ Сталин медленно ходил по кабинету, не выпуская погасшую трубку из зубов. Его тень, вытянутая в лучах восходящего солнца, казалось огромной, двигаясь следом за ним на противоположной стене.

— Товарищ Чума, — произнёс наконец вождь, не оборачиваясь, — ты говорил, что твоя сила — не от Бога… — Иосиф Виссарионович развернулся и пристально посмотрел мне в глаза. — Но разве это так важно?

Я почувствовал, как все присутствующие — Берия и Фролов напряглись, ожидая ответа.

— Моя сила — от Тьмы, — произнёс я спокойно. — По крайней мере, так утверждали все известные мне источники… Скажу честно, мне совершенно не по душе такая трактовка, но… Иного объяснения я пока не нашёл. И я считаю, что отказываться в данный момент от этой силы — настоящее преступление!

— Ты предлагаешь… — тихо произнёс Берия, — договориться еще и с самим Сатаной?

— Нет, Лаврентий Павлович — ничего подобного! Я не служу Тьме. Я лишь использую силу, данную ей. Так же, как мы используем вражеские трофеи в этой войне — немецкие танки, пушки, автоматы и винтовки… Разве это делает нас фашистами?

— Хочэшь сказать, — тягуче произнес товарищ Сталин, — всё равно какой рукой вбивать осиновый кол в сердце нэчисти — святой или проклятой? И само Зло можно натравить против Зла?

— Именно так, товарищ Сталин! — не моргнув глазом выдал я.

— Война на два фронта — опасная игра, товарищ Чума.

— Война — это всегда опасная игра, Иосиф Виссарионович.

Сталин медленно кивнул:

— Хорошо, действуй. Зло во имя Добра… — Он не договорил. Да это, в общем-то, было не нужно — все присутствующие и без этого прекрасно поняли. Война предстоящая, а вернее, уже идущая война теперь была не только против людей. И нам предстояло вести боевые действия «на всех фронтах».

«Зло во имя добра» — это не компромисс, а мой… теперь уже наш осознанный выбор. Если враг играет «грязно», то вся твоя святость — роскошь, которую ты не можешь себе позволить. И товарищ Сталин это прекрасно понимал: чтобы победить Тьму, иногда нужно самому на мгновение стать частью её.

Тишина повисла тяжелым саваном, словно сама комната затаила дыхание. Сталин медленно опустился в кресло, его пальцы постукивали по подлокотнику, словно отсчитывая никому не слышимый ритм.

— Ты уверен, что сможешь удержать эту силу под контролем? — спросил наконец вождь. Его голос был тихим, но каждый слог резал воздух, как лезвие.

Я почувствовал, как в груди сжимается что-то холодное. Не страх — нет, я давно перестал бояться. Скорее… предчувствие.

— Нет, — ответил я честно. — Но у меня нет другого выхода, товарищи. Вход в ведьмаки — рупь, а выход не два, и даже не десять! Выход вообще не предусмотрен.

Вождь резко повернулся. Его глаза, тёмные и пронзительные, будто сканировали меня насквозь.

— А если эта Тьма поглотит тебя? Если однажды ты проснёшься и поймёшь, что уже не отличаешь врагов от своих?

Я молчал, поскольку Иосиф Виссарионович был прав в своих опасениях. Они преследовали меня постоянно. Но ответа на эти вопросы у меня не было.

— Тогда мы его прикроем, — неожиданно вступил Фролов. Его голос, обычно спокойный, сейчас звучал жёстко. — Если товарищ Чума сорвётся, и мы это поймём — я лично всажу ему пулю в лоб.

— Смело, Лазарь Силивёрстович, — усмехнулся я, пожимая руку капитану госбезопасности, — но честно. Только я не уверен, что к тому моменту пули меня возьмут…

Берия хмыкнул:

— Действительно, если он к тому моменту уже превратится в нечто… большее, чем просто человек? Вернее, ведьмак…

— Тогда мы найдём другой способ, — сказал Сталин, наконец опуская трубку на стол. — Но пока… мы воюем. И если Тьма даёт нам шанс — мы его берём!

Он подошёл ко мне вплотную, и внезапно его рука легла мне на плечо — тяжёлая, как смертный приговор.

— Только запомни, товарищ Чума: или мы… или они…. Третьего не дано.

Я кивнул. В голове пронеслось: «А что, если этот выбор уже сделан за меня?»

Но вслух я произнёс сакраментальное:

— Служу Советскому Союзу!

Сталин отпустил меня и шагнул к карте на стене, где алыми флажками были отмечены линии фронтов.

— Лаврэнтий, — бросил он через плечо, — подготовь список. Нам нужны все, кто сталкивался с… необычным. Колдуны, знахари, шаманы — те, кого народ называет «видящими». Если мы вступаем в эту войну — нам понадобится каждый…

Сделаем, товарищ Сталин! — Берия коротко кивнул.

— И еще… — голос вождя прозвучал сухо. — Срочно поднять исторические архивы по всем сверхъестественным явлениям — и пересмотреть. Особенно дела о колдовских процессах со времён Петра Первого… Ивана Грозного… Нет! Все, какие найдутся!

Лаврентий Павлович кивнул, но в его глазах мелькнуло что-то тревожное — будто-то бы он уже видел те документы и знал, что там такое, отчего даже у него, человека с железными нервами, пробежали бы мурашки.

— А что насчёт церкви… — начал было нарком, но Сталин резко поднял руку:

— С церковью — как решили ранее. Если даже их святые — реальность, то они нам сейчас больше нужны как союзники, чем как враги.

В этом и заключалась вся гениальная логика товарища Сталина: прагматизм, перемалывающий даже чудеса в жерновах стратегии выживания Союза Советских Социалистических Республик.

— Иди, Лаврентий Павлович, — произнёс вождь, — не буду больше задерживать — у тебя и так накопилось слишком много дел.

— Слушаюсь, товарищ Сталин! — Дверь кабинета с тихим скрипом закрылась за Берией, оставив нас втроем: Сталина, Фролова и меня.

— Товарищ Чума, — внезапно сказал вождь, — у меня к тэбе личный вопрос… Как ты справляешься… с этой Тьмой внутри тэбя?

Я замер — такого поворота я не ожидал.

— Я стараюсь не думать об этом, — ответил я честно. — Если сильно заморочиться, недолго и с ума сойти.

Сталин кивнул, будто мои слова лишь подтвердили его догадки. Его взгляд, тяжёлый и неумолимый, будто взвешивал каждое моё слово.

— Ты молод, и ты романтик. Но война не терпит романтики. Ты — оружие, товарищ Чума. Тебе поможет только жесточайший контроль!

Да, пусть с первым и вторым товарищ Сталин ошибся, считая меня совсем юным, но с жесточайшим контролем — это он попал в самое яблочко. Без него я бы уже давно захлебнулся Тьмой и с радостью перешёл на «другую сторону», как это и положено обычным ведьмакам.