Товарищ "Чума" 10 (СИ) - "lanpirot"

— Чей посланник⁈ — Фролов резко повернулся ко мне.

Я не ответил. Вместо этого достал из внутреннего кармана маленький мешочек с заговорённой солью — старый ведьмовской трюк, которому я научился еще на заре своей колдовской карьеры.

— Держи руль ровно! — рявкнул я водителю и, приоткрыв окно пошире, швырнул щепотку соли в воздух, направляя её мелкие песчинки потоком скастованного ветра точно в сторону проклятой птицы.

Когда облачко соляной пыли достигло вороны, раздался громкий хлопок, будто лопнул детский воздушный шарик. Ворона болезненно каркнула — и отпрянула, спикировав куда-то в сторону. Но не улетела. Однако, так просто от осевшей на её перьях соли ей не отделаться. Наконец она ушла в глубокое пике, а её чёрная тень размазалась в клубах поднятой пыли и исчезла.

— Так, дела-а-а… — протянул Фролов, медленно опуская пистолет и вперившись в меня взглядом. — Значит, ты знаешь, с чем мы имеем дело.

— Догадываюсь, — произнёс я глухо. — И если это он… то это только начало.

Наступившая следом за этими словами тишина, разбавлялась только натужным урчанием мотора и свистом ветра в раздолбанном стекле.

А мы уже подъезжали к окраинам Москвы. На горизонте замаячили трубы заводов, а потом и первые сталинские высотки — серые и острые, как зубы дракона, торчащие из земли. Утренний город мы проскочили быстро, и вскоре перед нами открылась громада Кремля — красная, как старая густая кровь.

Наш автомобиль остановили у Боровицких ворот. Офицер НКВД, щурясь от ярких лучей восходящего солнца, сухо спросил документы, настороженно пялясь на вдавленную крышу и разбитое стекло. Фролов что-то пробурчал ему в ответ, сунув под нос «пропуск-вездеход» за личной подписью товарищей Сталина и Берии, и нас немедленно пропустили.

Через несколько минуту мы уже шли по пустынным кремлёвским коридорам, где каждый шаг отдавался затяжным эхом. Дежурный офицер провёл нас в приёмную с неизменным и постоянным секретарём Сталина — Александром Николаевичем Поскрёбышевым.

Заметив наше появление, Поскрёбышев удовлетворённо кивнул, словно хорошим знакомым, и произнёс:

— Проходите, товарищи! Иосиф Виссарионович вас ждёт!

Кабинет Сталина встретил нас тяжёлым запахом табачного дыма, который висел в кабине сплошной стеной, забивая все остальные ароматы. Сам Иосиф Виссарионович стоял у окна и задумчиво курил трубку. Его взгляд был тяжёлым, но в уголках глаз светилась едва уловимая искорка интереса.

Рядом, в тени, притаился Лаврентий Павлович Берия — его оценивающие и холодные, как у змеи, глаза, скользили по мне и Фролову, поблескивая за стеклами круглых очков-велосипедов.

— Ну, вот и наш герой… — произнёс Сталин, улыбаясь.

Если наложенный мною морок действовал и на Берию, и на Фролова, заставляя их видеть привычный образ стареющего вождя, то я прекрасно видел, цветущий и подтянутый вид молодого Иосифа Виссарионовича.

— Здравия желаю, товарищ Верховный главнокомандующий! — синхронно с капитаном госбезопасности бодро поприветствовали мы вождя.

— Не кричите, товарищи, — поморщился от звука наших луженых глоток Иосиф Виссарионович, а затем подошел и крепко обнял меня.

— Молодэц, что вижил, товарищ Чума! Садитэсь, товарищи, — отпустив меня, произнёс вождь, — разговор у нас будэт долгим. Не так ли, товарищ Берия? — с прищуром посмотрел он на наркома.

— Так точно, долгим, товарищ Сталин, — отозвался из тени Лаврентий Павлович. — А что произошло с вашим автомобилем? — неожиданно спросил нарком внутренних дел. Похоже, что охрана Кремля уже доложила о раздолбанной в хлам машине. — На вас напали по пути? Кто? Диверсанты?

— Так точно, товарищ нарком государственной безопасности! — оттарабанил Фролов. — Во время пути на служебный автомобиль было совершено нападение… вороной… — смущенно добавил он, зная, какую реакцию у слушателей вызовет своим заявлением.

— Вороной? — Берия медленно поднял бровь. — Всего лишь одной вороной?

В кабинете повисло напряженное молчание. Сталин, не меняя выражения лица, выпустил кольцо дыма и неспешно занял своё место во главе стола.

— Товарищ Фролов, вы уверены? — спросил он тихо, но так проникновенно, что у капитана госбезопасности мурашки пробежали по спине.

Лазарь Селивёрстович замер, словно почувствовав, что сказал что-то не то. Он нервно облизнул пересохшие губы. Его пальцы непроизвольно сжали фуражку, которую он держал в руках, оставив на ней влажные отпечатки.

— Товарищ Сталин, я… — начал Лазарь Селивёрстович, но Берия перебил его резким жестом.

— Капитан… — Голос наркома звучал как острое лезвие конька, с хрустом вспарывающее лёд, — может быть, вам стоит пояснить? Что это за ворона такая, что чуть не сплющила служебный автомобиль в лепёшку?

В воздухе запахло опасностью. Я видел, как капельки пота выступили у Фролова на висках. Его глаза метались между мной, Сталиным и Берией, словно ища спасения.

— Лаврентий Павлович, — я вступил в разговор, стараясь снять возникшее напряжение, — вы же прекрасно поняли, что это была не простая ворона? Ну, и зачем же так нагнетать?

Сталин медленно повернул ко мне голову, его глаза загорелись холодным любопытством:

— Продолжайте, товарищ Чума.

— Это был… посланник… наблюдатель, посланный по мою душу одним псевдоархангелом… — произнес я и заметил, как пальцы Берии непроизвольно дернулись. — Но на самом деле он демон…

— Псевдоархангел? — Сталин отложил дымящую трубку в пепельницу и прищурился. — Это не тот ли трехметрового роста и с железными крыльями, о котором нам разведка докладывала?

— Так точно, товарищ Сталин, — четко отрапортовал я, — он самый, падла!

— Ну, вот, Лаврэнтий Павлович, а ты верить не хотел, — Иосиф Виссарионович по-отечески пожурил верного наркома. — Больше доверять надо людям, товарищ нарком!

Берия резко выпрямился, его лицо стало каменным:

— Виноват, товарищ Сталин! Исправлюсь!

— Значит, товарищ Чума, дэмон под видом архангела… — задумчиво произнёс Иосиф Виссарионович, вновь вынув трубку из пепельницы и глубоко затянувшись. — А вам нэ кажэтся, товарищи, что надвигается нэчто серьезное, если одна из сторон рэшилась проявить себя так открыто? — проговорил он, и впервые за весь разговор в его голосе проскользнуло что-то, напоминающее тревогу. — Они тысячелетиями нэ выходили из тэни…

Сталин задумался, медленно постукивая пальцами по столу. Я видел, как его взгляд стал глубже, тяжелее — будто за мгновение он перебрал десятки вариантов и последствий. Я не стал забираться в его голову, чтобы их прочитать — сам скажет.

— Если дэмоны уже действуют столь открыто, значит, баланс «потусторонних» сил нарушен, — продолжил Сталин, хмуро глядя на дым, струящийся от трубки. — И, если они идут на такой риск, значит, где-то есть слабое место… или, наоборот, угроза, которую они спешат устранить.

— Так точно, товарищ Сталин, угроза имеется, — произнёс я. — Только чтобы понять, мне нужно рассказать вам всё — с того самого момента, как мы со старшим лейтенантом Чумаковым вылетели на задание из аэропорта.

— Ну, так для этого мы и собрались, товарищи, — усмехнулся Сталин, чтобы послушать о ваших гэроических подвигах, товарищ Чума… Уничтожение огромных сил противника на Тарасовско-Покровском направлении ваша работа?

— Так точно, товарищ Сталин…

— Сиди-сиди! — опередил мое желание подняться Иосиф Виссарионович. — Тебе за этот подвиг и «Золотой звезды» мало. Там такие силы были сосредоточены… А без них наши войска проломили оборону фрицев на нескольких участках фронта, и погнали фрицев взашей! Нэужели всю эту свору послали за тобой?

— Думаю, что да…

— Да за такое оружие, которым ты их… Что это было?

— «Гнев Господень», товарищ Сталин, — скрывать это мне не было никакого смысла. — Именно с его помощью были стёрты с лица земли Содом и Гоморра.

— Ошалеть… — выдохнул Берия, нервно постучав ногтем по ручке кресла. — И никакого ядерного проекта[1] не надо… Простите, товарищи… Но это просто немыслимо!