Родная гавань (СИ) - Старый Денис

Артемий Петрович больше не задавал ни одного вопроса. Лишь только иногда, читая бумаги, останавливался, тяжело вздыхал и вновь приступал к чтению. Многие были в списках. Кто по делу, как тот же Ревельский генерал-губернатор Платон Иванович Мусин-Пушкин. Иных Волынский никогда и не подозревал, что могут быть заговорщиками.

Получается, что на тех, аж восьми листах, Волынский обвинял в измене не только кто на самом деле более или менее был причастен к ещё до конца не сформированному заговору. Там фигурировали и многие другие фамилии. И Волынский понимал почему. Если даже половину из всех людей по списку запугать, сделать своими, заставить поступать по воле Ушакова… Глава Тайной канцелярии приобретал тогда необычайную власть.

Артемий Петрович прекрасно понимал, что его руками сейчас Ушаков пытается создать для самого себя прочную базу обвинения любых чиновников, которые не согласились бы сотрудничать с главой Тайной канцелярии. Но то и дело Волынский поглядывал в сторону вновь раскалённых щипцов.

Не то, чтобы Артемий Петрович был последним трусом. Он, конечно же, боялся, как и любой нормальный человек. Однако такая злая слава шла про пыточную Ушакова, что Волынский не сомневался — здесь замучить могут любого. А весь набор инструментов и различных предметов недвусмысленно намекал на то, что и сам Ушаков — мастер пыток, и те двое катов, служащих при пыточной, ещё большие профессионалы в этом грязном ремесле.

— И что дальше будет, ты меня отпустишь, Андрей Иванович? — спросил Волынский, когда все бумаги были прочитаны и подписаны.

— Отпущу, Артемий Петрович, как есть отпущу, — аккуратно собирая документы, ответил Ушаков.

Теперь у него какой-никакой, но был компромат на немалое количество людей. В том числе там фигурировал и один небезызвестный гвардеец.

Александру Лукичу Норову также «посчастливилось» оказаться в списке предателей. И даже на отдельном листе, что, по мнению Ушакова, уже делало немало чести секунд-майору.

Андрей Иванович Ушаков здраво рассуждал, что бить по той политической группировке, которая может формироваться вокруг Анны Леопольдовны и возглавляться герцогом Бироном, напрямую нельзя. В борьбе против основных своих политических соперников использовать дубину глупо. И Ушаков, как он надеялся, в союзе с Остерманом, собирался колоть своих противников иглами.

Да, это процесс долгий. Игла, если ею только не уколоть в шейную жилу, вряд ли убьёт человека. Но вот когда таких игл будет много… Там можно чуть ослабить позиции Бирона, тут подложить ему проблемку. Где-то оговорить, или слухи распространить. Нужны только исполнители для такой работы. И теперь у Андрея Ивановича они есть.

Что касается секунд-майора и вроде бы возлюбленного самой Анны Леопольдовны, то Ушаков считал Норова уже практически полноценным своим соперником. Почему всего лишь секунд-майор, да ещё столь молодой, был серьёзной политической фигурой? Даже не потому, что его может что-то связывать с будущей матерью будущего наследника престола, с Анной Леопольдовной. Ответ Ушакова был прост — Норов способен на быстрые и жёсткие операции.

Там, где герцог будет долго думать, что и как правильно сказать императрице, чтобы выгадать собственную позицию, Норов может просто стрелять в неугодных. И вообще, когда в политические игры начинают играть такие активные и решительные люди, даже невзирая на их молодой возраст, опытным политическим аксакалам сложно прогнозировать развитие ситуации. Да и неплохо, если бы Норов проникся признательными показаниями Волынского, испугался последствий и стал больше сотрудничать с Ушаковым.

Хотя была и другая причина, по которой Ушаков взъелся на гвардейцы. Андрей Иванович в какой-то момент уже считал, что Александр Лукич Норов — его человек. А тут выходило, что Ушаков не то что Норова не контролирует, так и вовсе не понимает, к кому в итоге может примкнет этот набирающий популярность в гвардии офицер.

Андрей Иванович подошёл к двери, малозаметно кивнул одному из палачей и вышел.

Уже закрывая дверь Ушаков услышал предсмертный крик Волынского. Но глава Тайной канцелярии даже не обернулся. ОН утвердительно кивнул сам себе головой и направился по своим дальнейшим делам.

Андрей Иванович шёл и думал, что государыня будет недовольна тем, что Волынский умер на дыбе. Но чего только не случается во время следственных мероприятий! Да и три из восьми подписанных бывшим министром листов должны были разгневать государыню настолько, что она не будет горевать по смерти своего нерадивого чиновника.

Императрицу, по расчётам Ушакова, должны разгневать даже не те признания Волынского, которые касаются его измены. И даже не то, что Артемий Петрович подписал признание о казнокрадстве в огромных размерах.

Были и другие признания, которые за живое зацепят государыню. Это и в том, что Волынский всякими похабными словами обзывал русскую самодержицу, особенно отмечая скудоумие Анны Иоанновны. Но, Артемий Петрович подписался и под словами, где государыню бывший министр обвиняет в колдовстве, в порочном блуде. Указывает, что такая уродина, как русская государыня, только лишь волшбой привораживает герцога Бирона.

Но прямо сейчас нести эти документы к императрице Андрей Иванович не спешил. Государыня купалась в радости своих подданных, что не померла, что, якобы ей стало лучше, кризис миновал. Чуть позже предстоит расстроить императрицу.

А пока…

Карета главы Тайного приказа ехала через центральные улицы все больше разрастающегося Петербурга. Копыта четверки лошадей стучали по мощенным булыжникам своими подковами, колеса то и дело заставляли карету подпрыгивать. Но мягкая подушка под седалищем делала поездку вполне комфортной. Да и ничего сегодня не должно испортить настроение Андрею Ивановичу.

Экипаж остановился. Ушаков вышел из кареты, направился в ту половину дома, которую арендовал саксонский посол Мориц Линар.

Андрей Иванович негодовал от того, как опозорил себя саксонец. Ведь огромные планы были у главы Тайной канцелярии на плотное сотрудничество с иностранными державами. Но саксонец оказывался нужен не столько Ушакову, сколько его союзнику. Нужно было закреплять такой союз двух могущественных чиновников империи. Вот этим и собирался заняться Ушаков.

Так уже повелось, что даже во внутренних делах Российской империи нужно оглядываться на мнение европейских держав. Прежде всего, на то, что могут сказать в Австрии, когда узнают о смене власти в России. Если не будет признания новой власти иными державами, то могут быть забыты все союзы и договоры. Тогда и войны начнутся и другие проблемы в политике. Но не только это привело Андрея Ивановича в дом к саксонскому послу.

— Господин Ушаков, вы вот так, среди белого дня, приехали ко мне? Как это в русской традиции… отобъедайтье! — на немецком языке, при этом коверкая русские слова, Ушакова встречал Мориц Линар.

Андрей Иванович молчал, не скрывая своего гнева. Он строго, как учитель на нерадивого ученика, смотрел на саксонского посла.

— Ах, вы по поводу случая в ресторации? — догадался саксонец. — Так пустое! С кем не бывает. Девицы в моей постели? Ну все же грешны!

— Пустое? — на немецком языке отвечал Ушаков. — Вот вам мой совет! Под любым предлогом лишь только пришлите поздравительное письмо государыне о её выздоровлении, уезжайте в Саксонию, в Вену, или в Варшаву. Или вы отъедете туда с позором.

Мориц Линар, как стоял возле стула в гостиной, так и рухнул на неустойчивый предмет мебели. И чуть было и вовсе не завалился на пол.

Ушакову в какой-то момент даже стало жалко саксонца. Вот Волынского буквально час назад так не жалел, как этого, вдруг потерявшего все жизненные силы, немца. Дурак Линар. Проиграл все свои партии в чистую.

— Но я не знаю, как так получилось. Что такого, что я был в ресторации? Многие туда ходят. И девицы продажные там есть… — недоумённо бормотал Линар, когда Ушаков, являя собой хозяина положения, удобно размещался на кресле.

— Мой друг, вы же должны понимать, что одно дело, когда, пусть многие но тайно посещают легкодоступных девиц. Я сам знаю о тех господах, что стремятся развлечься в ресторациях. Но о них мне становится известно не из публичного пространства, не с улиц Петербурга. А еще они не избивают девиц. Вы же, немец, и уже поэтому за ту дрянную девку, которую вы сперва… — Ушаков замялся, выдумывая приличные формулировки. — … помяли, а после били. За нее многие могут заступиться.