Правда, не так и часто меня будят. Но иной раз бывает. Вон, как в прошлый раз приперся пьяный господин Литтенбрант и пришлось мне ехать в село Нелазское, Сашку крестить.
По ночам я совершаю путешествия во времени, отправляясь туда, где ездит такси, где можно помыться не раз в неделю, в банный день, а тогда, когда в башку стукнет. И с невестой можно в любой момент связаться по телефону.
Вот, сегодня приснилось, что Надька Зуенко — моя однокурсница, пригласила всю группу на день рождения, а когда гости собрались в какой-то комнате, похожей на лифт, она встала на входе и принялась собирать подарки в сумочку, вроде той, с которыми ходят кондукторы в автобусе, только зеленого цвета и с логотипом Луи Виттона. Не понял, как туда поместились и телевизор, и ноутбук? У меня подарка при себе не было, решил дать деньгами, тем более, что Надюха сказала, что может взять серебряными рублями — мол, из них блесны «уловистые» получаются, хорошо на щуку ходить. Не знал, что Надюха рыбачка. Серебра с собой оказался целый горшок. Только-только начал выгружать, как однокурсница уехала вверх, а передо мной оказалась коза.
Коза с сумкой от Луи Виттона даже для сна перебор, но тут услышал блеяние Маньки, а еще — гулкие удары в дверь и отборный мат. Если бы только стучали, решил бы, что кого-то убили и полиция прибежала за мной, но городовые у нас люди воспитанные, нецензурную лексику себе не позволяют.
Открывать не хотелось. Полежал, прислушиваясь к стукам и матам. Вначале надеялся, что грубияну надоест ломиться в закрытую дверь и он сам уйдет, но нет — отошел от двери, а теперь стучал кулаком по оконной раме, время от времени попадая кулаком по стеклу. Рамы двойные, но стекла — штука хрупкая. Этак он мне окно высадит! Придется вставать и сходить набить морду хулигану.
А ведь ночью встать с постели и выйти к дверям на нежданный стук — тот еще квест. На горшок (прошу прощения), я дорогу нахожу не просыпаясь, каждый вершок на ощупь знаю, а выходить во двор посложнее. Надо предварительно спички найти, свечку зажечь. Есть у меня керосиновая лампа, но она под потолком висит — это ж снимать! А где я оставил спички? Должны быть на табурете, рядом с кроватью, но их тут нет. Точно, у Татьяны «хозяйственные» спички вчера закончились, и я ей отдал свои. Собирался ведь достать коробок из буфета — но забыл, а теперь придется искать его на опечке. Во времена Настасьи Никифоровны и присутствия Аньки, хотя бы зажжённая лампадка висела перед образами — какое-никакое освещение, а сам-то все время забываю ее зажигать. Да и запах горелого масла, по правде-то говоря, не очень нравится.
До печки дошел, едва не наступив на Кузьку — но обошел и хвост остался в порядке, спички на ощупь отыскал.
Ну ё-моё, как же люди хорошо живут, если имеется электричество! Шиш вам, а не план ГОЭЛРО в эпоху императора Александра под номером три.
А теперь еще свечку с подсвечником снять со стола — а воск, как выяснилось, слегка перелился через край, припечатав осветительный прибор к столешнице. Это я сам виноват — подсвечник поставил криво. Посмотрел на часы — половина второго, еще бы спать да спать.
А мерзавец продолжает стучать так, что оконные рамы вот-вот готовы вылететь. Нет, убью гада.
Сунул ноги в калоши, накинул прямо на нижнее белье шинель и пошел к дверям. Подумав, вытащил из стола револьвер и сунул в карман. Кто знает, что там за тип?
— И кого там несет? — почти вежливо поинтересовался я.
— Следователь, открывай! — завопили со двора. — Мне п…й дали, сапоги сняли.
Ничего себе, он ко мне еще и на ты? Застрелить его, что ли, а потом сообщить в полицию, что напали? А ведь и сойдет мне это с рук. Я даже похороны дурака из собственного кармана оплачу, хрен с ним. Но не уверен, что с первого раза убью, а добивать, вроде, и неудобно. Подстрелю, Федышинскому работа, опять будет месяц на меня рычать. Вздохнув, открыл-таки дверь.
Осенней ночью во дворе мало что рассмотришь, свеча тут мало поможет, но разглядел, что передо мной не то мастеровой, не то приказчик — мужик, лет тридцати пяти, пьянехонький, в приличном пальто, в картузе, но босой. Босым в эту пору ходить по улицам не слишком весело.
— Чего орешь?
— Я ж говорю — мне п…й дали, да еще и сапоги сняли.
— Ступай в участок, жалобу приставу напиши, — посоветовал я, собираясь закрыть дверь.
— Тык побили меня — п…й дали, ограбили — сапоги сняли. В участке мне еще раз п…й дадут, да еще и запрут. А ты следователь — злодеев поймать должен, которые меня пи.ли и сапоги снимали..
Вот ведь заладил — люлей да люлей. Нет бы какое-то иное слово употребил. Заело у мужика, словно старую патефонную пластинку. А в полицейском участке, там точно, церемониться с пьяным не станут — поддадут, а наутро добавят.
Объяснять пьяному человеку, что задача следователя — не ловить грабителей, а расследовать преступление, бесполезно. И разъяснять, что обращаться к представителю власти на ты — тем более. В морду бы ему дать, так рука не поднимется пьяного человека бить. К тому же — будь передо мной какой-нибудь купчик или чиновник, врезал бы без зазрения совести, а рабочего человека иной раз пожалеть нужно. Разумеется, мыслю неправильно, но все равно — воспитан так. Так что, бить я его не стану, но в полицейский участок определю.
В кармане шинели у меня револьвер, а еще свисток. Можно стрельнуть, или свистнуть, но лучше этого ночью не делать. Выстрелю — всю улицу всполошу, а на свист городовые могут и не прибежать — дежурный в полицейском участке наверняка спит, не услышит.
Затушив свечу, закрыл поплотнее дверь (на ключ запирать не стану, авось никто не зайдет), кивнул:
— Пошли.
— Куда? — не понял мужик.
— Сапоги искать, — ответил я, ухватывая потерпевшего за руку и поворачивая его лицом к Воскресенскому проспекту.
— Так мне п…й-то дали на Александровском, а мы куда?
— А мы туда.
Мужик не сразу и понял, куда мы идем, но когда понял, попытался вырваться, но уже поздно. Ежели, я кого ухватил, не отпущу. А то, что руку ему немножко вывернул и сделал больно, так он сам виноват — не нужно дергаться. А я злой спросонок.
Не сильно-то я его и обманул — все равно, без полицейского участка не обойтись.
А в участке, конечно же, свет в оконце, но дверь заперта изнутри. На мой стук голос Федора Смирнова посоветовал идти… В общем, далеко бы пришлось идти.
— Федор, у тебя что, борзометр зашкалил? — поинтересовался я. — Своих спросонок не признаешь? Сейчас пешком пойдешь до китайской границы.
Дверь тотчас же открылась и на пороге показался старший городовой Смирнов. Пусть и босой, в расстегнутом мундире, но уже проснувшийся.
— Виноват, ваше высокоблагородие! — покаялся полицейский, а увидев, что я придерживаю трепещущую «добычу», опознал пьянчугу и хмыкнул: — О, Мишка Сазонов нажрался. Сколько ему было говорено дураку — пить не умеешь, не пей.
Воспитательную работу в два часа ночи мне проводить не хотелось, и я просто толкнул пьяного в руки Смирнова.
— Федор, забери этого сукина сына, запри его в камеру, пусть до утра посидит. Утром решим, что с ним делать.
А что тут делать? Пьяный или не пьяный — неважно, а грабеж, он и есть грабеж. Придется жалобу принимать, злодеев искать. Но пущай пока потерпевший в чувство придет.
Сазонов еще покочевряжился, пытаясь что-то доказать, но Смирнов уже тащил его в сторону ближайшей камеры. Открыл дверь, придал ему небольшое ускорение (коленкой, но я этого не видел) и вернулся обратно.
— Готово, ваше высокоблагородие, — радостно доложил Смирнов, а потом рассмотрел — как выглядит господин следователь. Думаю, что в шинели, из-под которой торчат ноги в подштанниках, да еще и в калошах на босу ногу, у меня вид был впечатляющий.
Пришлось объяснить — отчего это у коллежского асессора неподобающий вид.
— Вишь, вломился ко мне во двор этот засранец, козу напугал, чуть стекла не выбил. В чем был, так и выскочил, только шинель накинул, — сообщил я. Но слишком сильно оправдываться, или, тем паче извиняться перед нижним чином не стану.
