Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

Спор зашел в тупик. Мой план был надежен, но бил по самому больному месту Меншикова. Его план был самоубийственен для Петра, зато сохранял ему место у трона.

— Хватит!

Голос Петра оборвал все возмущения. Меншиков захлопнул рот на полуслове. Ягужинский шарахнулся обратно в тень. В отсеке повисла такая тишина, что стало слышно тяжелое, яростное дыхание царя. Медленно поднимаясь, он, казалось, заполнял собой все пространство — не просто огромный человек, а сгустившаяся до предела, воплощенная воля.

— Совсем ополоумели? — он обвел нас тяжелым взглядом, от которого многим хотелось вжаться в переборку. — Бежать… прятаться… переодеваться… Мы кто? Воры ночные?

Подойдя к столу, он уставился на растекшееся по карте уродливое чернильное пятно.

— Нет. Мы — Великое посольство Российской Империи. И никто, — его палец с силой ткнул в карту, прямо в сердце Франции, — никто не будет указывать нам, куда идти.

Он выпрямился. Он все решил.

— Никто никуда не бежит, — отчеканил Пётр. — Завтра выступаем. На юг. В Тулон.

Меншиков открыл было рот, но, наткнувшись на взгляд Петра, поперхнулся возражениями. Я и сам застыл. Чистое безумие. Идти дальше, вглубь вражеской территории, словно ничего не произошло? Однако что-то в спокойной уверенности царя заставило шестеренки в моей голове провернуться. Безумие? Нет. Напротив — гениальный в своей наглости ход. Французы ждут, что мы бросимся наутек, готовят засады на восточных дорогах, расставляют силки. А мы… мы просто отказываемся играть по их правилам. Мы продолжаем свой «мирный визит», ставя этим весь новый двор в идиотское положение. Атаковать официальное посольство, которое с невозмутимым видом едет осматривать верфи и мануфактуры? Это идиотизм. Объявление войны, на которое новый, слабый и нерешительный король никогда не пойдет. Пётр не убегал от ловушки. Он шел прямо в нее, прикрываясь своим дипломатическим статусом, как броней. Он превращал себя из жертвы в нерешаемую проблему.

— Готовиться к выходу, — бросил Пётр.

Через час на этом же месте я собрал в своем фургоне тех, кому в этой «игре» не было места. Мои ученые — Лейбниц, Шлютер, Брейне, фон Чирнхаус. Лучшие умы Европы, которых я с таким трудом выдернул из их уютных кабинетов и библиотек, сидели передо мной среди ящиков с книгами и чертежами.

Я говорил без обиняков, глядя в лица людей, чья единственная броня — их интеллект.

— Господа, ситуация изменилась. Наше посольство из мирной миссии превратилось в объект охоты. Дальнейший путь будет сопряжен со смертельным риском.

Лицо Шлютера было белым; Брейне нервно сглотнул. Один лишь Лейбниц смотрел на меня спокойно, с тем же отстраненным любопытством, с каким он разглядывал бы новый механизм.

— Я не могу рисковать вами, — продолжил я. — Каждый из вас — достояние не только России, но и всего человечества. Поэтому я даю вам выбор. Вы можете остаться здесь, под защитой французской короны. Или… попытаться добраться до Петербурга самостоятельно. Малыми группами, под видом купцов. Я обеспечу вас деньгами, документами, провожатыми. Путь будет долгим и нелегким, но он безопаснее, чем ехать с нами.

Я дал им время осознать сказанное. Кто в здравом уме выберет далекую, дикую Московию, которую вся просвещенная Европа только что объявила исчадием ада? Ответ казался очевидным.

И все же первым заговорил Лейбниц.

— Господин генерал, — его голос был спокоен. — Когда я принимал ваше предложение, я осознавал, что это не будет легкой прогулкой по садам Версаля. Я еду не за деньгами и не за почестями. Я еду строить Академию. И либо я ее построю, либо умру, пытаясь это сделать.

— И я! — подал голос архитектор Шлютер, преодолев страх. — Я должен возвести новый город на Неве. Город-мечту!

— А Сибирь? — вставил натуралист Брейне, и в его глазах блеснул огонь исследователя. — Неизведанные земли, невиданные звери!

Один за другим они подтвердили свое решение. Всех их пугала война, но возможность реализовать дело всей своей жизни, оставить след в истории — перевешивала страх. Они все выбрали Россию.

— Хорошо, — произнес я, и в горле встал неожиданный ком. — Значит, так и поступим. Вы разделитесь на группы и поедете ко двору царевича Алексея. Он станет вашим покровителем до нашего возвращения.

Когда все было решено и я начал отдавать распоряжения, я отвел Лейбница в сторону.

— Готфрид, — я впервые обратился к нему по имени, — у меня к вам последняя просьба.

Он вопросительно вскинул бровь.

— На обратном пути сделайте все возможное, чтобы уговорить еще двух человек. Найдите в Делфте упрямого старика по имени Левенгук. Покажите ему это. — Я передал ему запечатанный пакет с чертежами и подробным описанием нашего опыта со «светящейся водой» и раскрытием самого «секрета». — Это должно его заинтриговать.

Лейбниц взял пакет в руки.

— И второе. В Амстердаме разыщите художницу. Марию Сибиллу Мериан. Скажите ей, что русский император готов профинансировать ее возможную экспедицию в самые дикие уголки Сибири для изучения тамошних насекомых. Не знаю, согласится ли она, но предложите.

— Я сделаю все, что в моих силах, Петр.

— Они нужны нам, — сказал я.

Он кивнул и вышел. А я остался с мыслью, что сею семена в мерзлую землю, не зная, доживу ли до того, чтобы увидеть всходы.

Холодным и серым утром низкие, тяжелые облака цеплялись за крыши Версаля, роняя на землю стылую морось. Наш «Императорский обоз», выстроенный по-боевому, клином, замер в ожидании, а двигатели «Бурлаков» мерно дышали паром, смешивая белый дым с утренним туманом. Никаких праздничных флагов, никакой показной роскоши — просто бронированный кулак, готовый пробить себе дорогу.

Еще ночью я отдал приказ о перестроении. В центре — кареты, мой штабной фургон и повозки с припасами. По периметру их, словно черепаший панцирь, прикрывали выстроенные клином «Бурлаки». Из бойниц, прорезанных в броне, угрожающе торчали короткие стволы «Шквалов». Мы были готовы к худшему.

— Трогай! — скомандовал я.

Со скрежетом и лязгом колонна медленно пришла в движение, направляясь к главным воротам Версальского парка.

Я стоял на броне головной машины рядом с Нартовым, и холодный утренний ветер трепал волосы. Впереди, всего в сотне шагов, в серой дымке виднелись главные ворота парка. Свобода.

Вот только ее там не было.

Путь преграждал батальон французских мушкетеров в синих мундирах, выстроенный в три плотные шеренги. Лес стволов холодно поблескивал даже в этом тусклом свете. Перед строем на нервно гарцующем коне сидел молодой полковник — бледный, но с упрямо сжатыми губами. Вот и приехали.

Колонна остановилась. Наступила тишина. Обернувшись, я увидел на броне второй машины Петра. Сложив на груди мощные руки, он стоял с непроницаемым лицом. Ждал. Государь в своем репертуаре. Радовало только что мало кто в здравом уме будет покушаться на его жизнь. Да и озаботился я о его защите.

Я спрыгнул на землю. Сапоги глухо застучали по гравию, пока я медленно шел навстречу полковнику. Так, спокойно. Передо мной еще ребенок. Испуганный, но с обостренным чувством чести. На таких давить силой — только озлобить. С ними нужно говорить.

— В чем дело, полковник? — спросил я, остановившись в нескольких шагах. — Мы покидаем Версаль.

— Не могу, господин генерал, — голос его, хоть и был тверд, прозвучал слишком громко, выдавая напряжение. — У меня приказ его величества короля. Никого не выпускать.

За моей спиной послышалось глухое рычание. Пётр. Я вскинул руку, останавливая его. Сейчас не время для ярости.

— Полковник, — я заговорил устало, — вы солдат, и я солдат. И вы прекрасно понимаете, что сейчас стоите на пороховой бочке. Ваш новый король отдал идиотский приказ, а вы собираетесь поджечь фитиль? Хотите войти в историю как человек, начавший войну, потому что испугались ослушаться?

Он сглотнул. Попал.

— У меня приказ, — упрямо повторил он, хотя не так уверенно.