Annotation
Инженер из XXI века попадает в тело подмастерья эпохи Петра I. Вокруг – грязь, тяжелый труд и война со шведами. А он просто хочет выжить и подняться.
Ах, да, еще прогрессорство... очень много прогрессорства!
Инженер Петра Великого — 5
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Инженер Петра Великого — 5
Глава 1
Декабрь ввалился в Игнатовское без приглашения, завалив все вокруг снегом по самые уши. Моя усадьба, больше смахивающая на какой-то укрепрайон, под этим белым покрывалом выглядела даже нарядно. Из труб кузниц и литеек валил густой черный дым, смешиваясь с морозным воздухом, а из мастерских доносился новый, незнакомый звук —мерное, мощное дыхание.
Пых-пых… вжи-их… Пых-пых… вжи-их…
Это наши оппозитные паровые машины, доведенные до ума гением Нартова, крутили валы, гоняя станки. Этот звук был для меня лучше любой музыки.
Я сидел у себя в конторе, давно превратившейся в штаб, и пытался разгрести гору бумаг. За месяц, что прошел после моего возвращения из Москвы, я, кажется, постарел лет на десять. Вся эта канитель с Демидовым и новой компанией выпила из меня все соки. Зато результат был налицо. На столе, поверх чертежей, лежал главный трофей этой битвы — утвержденный Государем устав «Российских Железных Дорог». Цифры в нем глаз радовали: четверть акций — казне, за земли и высочайшее покровительство. По тридцать пять процентов — мне за технологии и Демидову за металл. Ну а остатки, для связки, раскидали по мелочи между Меншиковым, Брюсом и еще парой-тройкой нужных людей. Я всех повязал одной цепью — золотой — от этого не менее крепкой.
— Хитро ты его, Петр Алексеич, хитро, — прокряхтел Тихон Никитич Стрешнев, сидевший напротив. Старик решил у меня недельку погостить, отдохнуть от московской суеты. Хотя я понимал, что «отдых» этот — так, для отвода глаз. Приехал посмотреть, как я буду из этой каши выпутываться. — Запряг уральского медведя в одну телегу с собой. Теперь он, хочешь не хочешь, а в одну сторону тянуть будет. Правда, за тобой теперь глаз да глаз нужен. Такой, как Демидов, в любой момент может попытаться и вожжи на себя перетянуть, и твою долю оттяпать.
— На то и расчет, Тихон Никитич, — я откинулся в кресле. — Пока он будет барыши считать да секреты моих машин выведывать, у него на другие интриги времени не останется. Мы оба на крючке друг у друга.
В этот момент в дверь постучали. Вошел капитан де ла Серда. Старый испанец за это время превратился в настоящего начальника моей службы безопасности. Его «Охранный полк» стал грозой всей округи.
— Докладываю, барон, — начал он без предисловий, его русский с каждым днем становился все лучше. — За последнюю неделю — тишь да гладь. В окрестных деревнях спокойно. Людей, что тут крутились, как лисы у курятника, след простыл. Даже соглядатаи Брюса, что тут околачивались, и те запропали. Либо мыши так хорошо затаились, либо им приказали не соваться.
Я посмотрел на старика. Его спокойствие настораживало больше любой тревоги.
— Это-то и плохо, капитан, — я покачал головой. — Тишина перед бурей всегда самая обманчивая. Усиливайте дозоры.
Он молча кивнул и вышел, оставив нас со Стрешневым. Едва за ним закрылась дверь, как в контору, не постучав, впорхнула его дочь. Изабелла за это время освоилась, чувствовала себя в Игнатовском почти как дома. В руках она держала свиток.
— Месье барон, я закончила, — ее голос, с легким акцентом, прозвучал в тишине. — Я тут подумала над вашей идеей о защите изобретений. Вы говорили о «привилегиях» для мастеров, но ведь не только железом и механизмами жив человек.
Она развернула свиток. На нем каллиграфическим почерком был изложен проект об авторском праве на книги, музыку, пьесы.
— Я отправила это в вашу «Палату привилегий», — с улыбкой сказала она. — Мне кажется, защита творчества важна не меньше, чем защита технологий. Это тоже принесет славу государству.
Я смотрел на нее, и на душе стало теплее. Эта девушка мыслила на том же уровне, что и я, видела шестеренки, систему.
В дверях появилась Любава. Принесла поднос с дымящимся сбитнем и пирогами, правда я уверен, что пришла она не ради этого. Ее взгляд, брошенный на Изабеллу, был острым. Она поставила поднос на стол с громким стуком.
— Кушайте, гости дорогие, — процедила она, демонстративно поправляя скатерть. — А то от этих ваших бумажек да разговоров иноземных скоро и аппетит пропадет.
Я сделал вид, что ничего не заметил. Любава видела в утонченной, образованной испанке чужачку. Соперницу. Эта тихая, женская война в стенах моего дома меня начинала беспокоить. Здесь чертежами и логикой было не помочь.
На следующий день снег повалил с новой силой, и в этой белой каше на наш двор влетел царский кортеж. Петр нагрянул без предупреждения, впрочем, как всегда. В сопровождении Меншикова и десятка драгун он вихрем пронесся по Игнатовскому, заставив всех замереть на месте.
— А ну, показывай, барон, чем тут без меня промышляешь! — прогремел его бас, перекрывая гул паровых машин.
Я повел его по цехам. Царь, с его неуемной жаждой ко всему новому, был в своей стихии. Совал свой нос в каждую деталь, трогал руками еще горячие отливки, с детским восторгом смотрел, как работают станки, приводимые в движение паром. Я видел неподдельное любопытство и восторг, когда он доходил до сути очередного механизма.
Особый фурор произвел мой карманный пистолет-дерринджер. Я специально прихватил его с собой.
— Вот, Государь, для твоей личной безопасности, — я протянул ему маленькое, изящное оружие. — Бьет недалеко, но для разговора в темном углу — в самый раз.
Петр взял пистолет, повертел его в руках. Его длинные пальцы с какой-то особой нежностью гладили вороненую сталь.
— Игрушка… — протянул он, а потом его взгляд метнулся к Меншикову, который стоял чуть поодаль с кислой миной. — Слыхал, светлейший? Для разговоров в темных углах. Нам бы с тобой такие не помешали.
Меншиков лишь криво усмехнулся.
Вечером, после долгой инспекции, мы собрались в моей избе у камина. Петр долго молчал, глядя на огонь, его огромное тело едва влезало в кресло. Потом он резко повернулся ко мне. Его глаза смотрели с хитрым, пронзительным прищуром.
— Скажи мне, барон, начистоту, — грозным шепотом заявил Царь. — Ради чего ты все это затеял? Всю эту кутерьму с заводами, с компаниями, с дорогами этими железными… Власть? Богатство? Я тебя озолотить могу, чины дать, каких и не снилось. Или ты иное что-то таишь в душе своей?
Я посмотрел на него. Это был не просто вопрос. Это был допрос. Он пытался заглянуть мне в душу, понять, что движет этим странным, непонятным ему человеком. Я мог бы ответить, как положено: «Ради славы твоей, Государь, и процветания Отечества». Но он явно ждет другого.
— Я хочу видеть Россию равной среди равных, Государь, — ответил я, тщательно подбирая слова. Я пытался донести и смысл, и то, что стояло за ним. — Хочу, чтобы наши корабли не боялись выходить в открытое море, а наши купцы торговали по всему свету, не кланяясь англичанам. Чтобы слово русское звучало весомо и в Париже, и в Лондоне. Чтобы мы не выпрашивали технологии, а создавали их сами, и чтобы уже к нам ехали учиться, а не мы к ним — на поклон.
Я говорил то, что он хотел услышать, то, что совпадало с его собственной великой мечтой. Правда за этими пафосными, правильными словами скрывалось нечто иное, что я никогда не смог бы ему объяснить.
