Инженер Петра Великого 5 (СИ) - Гросов Виктор

Орлов медленно качнул головой, он уже был в курсе разговора с Феофаном (как и все мое окружение), на его лице появилась хищная ухмылка. Он уловил всю прелесть этой змеиной игры.

— Понял, Петр Алексеич. Смиренный, как лис в курятнике. Сделаю в лучшем виде. Граф Брюс обставит все так, что сам Яворский не сразу поймет, где правда, а где лесть.

— Вот именно. Мне не союзник нужен, а ясность. А пока ты будешь в пути, мы здесь тоже скучать не будем. Пора показать нашим гостям, что такое настоящее гостеприимство по-игнатовски. Иди, и помни, от тебя сейчас зависит больше, чем от целого полка.

Орлов встал, коротко козырнул и вышел, растворившись в ночной темноте. Я подошел к окну и долго смотрел ему вслед. Шахматная фигура двинулась с места. Теперь ход был за противником.

Отослав Орлова, я на пару часов заперся в конторе, пытаясь выкинуть из головы всю эту церковную канитель. Против них у меня было только одно оружие — холодный расчет и умение ждать.

Пока политики плетут свои паутины, инженеры должны ковать железо. И не просто железо, а то, что способно проломить череп любому врагу, будь он в рясе или в броне. Я развернул на столе копию чертежа «Неуязвимого» и снова уставился на этот приземистый, уродливый силуэт. Броня. Четыре дюйма закаленной стали. Любое ядро, даже самое тяжелое, отскочит от такой скорлупы, как горох от стены. Идти в лоб, пытаясь построить нечто подобное, — это не лучший вариант. Нет уж, дудки. Если не можешь пробить стену тараном, нужно найти отмычку.

На следующий день, с утра, я позвал Нартова с Магницким. Они уже ждали в лаборатории. Воздух здесь был густой, пропитанный запахами кислот, селитры и еще десятка реактивов. На столе уже лежали мои наброски — схема того, что я про себя называл «Прожигателем».

— Господа, — я ткнул пальцем в чертеж. — Вот наш ответ английскому «утюгу». Не будем мы его пробивать. Мы его прожжем.

Я в двух словах обрисовал им принцип кумулятивного эффекта — как направленный взрыв может превратить металлическую облицовку в тонкую, сверхбыструю струю, способную прожечь любую броню, тем более мы уже затрагивали эту тему. Нартов, с его бульдожьей инженерной хваткой, моментально ухватил суть. Но тут же уперся в главную загвоздку.

— Медный конус… — он задумчиво потер подбородок. — Идея-то хороша, Петр Алексеич. Но как его сделать? Отлить? Так в нем поры будут, раковины. Вся сила взрыва уйдет в эти дыры, разнесет его на куски. Точить на станке? Так это ж сколько меди в стружку перевести, да и точности такой, чтобы стенки были идеально ровные, не добиться. Чуть где перекос — и струя уйдет в никуда.

Он был прав. Вся гениальность кумулятивного эффекта держалась на идеальной геометрии. Я сам же об этом твердил. Малейшее отклонение — и вместо сфокусированного удара мы получим обычный, бестолковый «пшик». Я отошел к дальнему стеллажу, где в ящиках хранились мои «сокровища». Еще в прошлом году, готовясь к новогоднему празднику, я под видом закупки ингредиентов для невиданных фейерверков заказал через Брюса целую кучу химикатов и редких металлов. Тогда это было прикрытием. Теперь пришло время пустить их в дело.

— А что, Андрей, если нам его не лить и не точить? Что, если нам его… вырастить?

Я достал несколько медных и цинковых пластин, пару глиняных горшков и склянку с купоросным маслом.

— Я давно заметил, господа, одну прелюбопытную вещь, — осторожно заявил я, стараясь говорить как можно убедительнее. — При взаимодействии некоторых металлов и кислот рождается некая невидимая энергия. Сила, способная творить диковинные вещи.

Магницкий, услышав это, снял очки и протер их, его взгляд стал острым. Он, конечно, знал про статическое электричество, про опыты Герике, про янтарь. Но то была сила мгновенная, капризная.

— Я назвал эту силу «электричеством», от греческого слова «электрон», — я тем временем наливал в горшок воду, добавлял кислоту, собирая примитивный гальванический элемент. — Но в отличие от искры, которую можно получить от трения, эту силу можно заставить течь постоянно. Как воду в ручье.

Я опустил в раствор медную и цинковую пластины, разделенные пропитанной рассолом тканью. К концам припаянной к ним проволоки я поднес тонкую железную нить. Прошла секунда, другая, и нить начала тускло светиться, а потом вспыхнула и перегорела.

— Невероятно… — прошептал Магницкий. Его удивлял не сам факт свечения — он видел и поярче вспышки. Его поражал сам принцип. — Постоянный, направленный ток… Петр Алексеич, да это же… это же новый раздел физики!

— А теперь представьте, — я повернулся к Нартову, который следил за моими манипуляциями с напряженным любопытством, — что мы эту силу пустим не на то, чтобы железку греть, а на другое дело. Возьмем восковую модель нашего конуса, покроем ее тонким слоем сажи, чтобы она проводила эту «электрическую силу». Опустим ее в раствор медной соли, в медный купорос. А потом подключим к ней наш «источник силы». По моей теории, медь из раствора начнет осаждаться на нашей восковой модели. Атом за атомом. Слой за слоем. Она будет повторять форму с такой точностью, о какой ни один литейщик и мечтать не смеет. Мы сможем вырастить конус с идеально гладкими стенками. А потом просто выплавим воск.

Нартов замолчал. Он подошел к нашему медно-цинковому столбу, осторожно коснулся пальцем проволоки. На его лице отражалась вся гамма чувств инженера, который заглянул в замочную скважину нового, неизведанного мира. Это была не просто технология. Это была управляемая, предсказуемая, поставленная на службу человеку магия.

Я смотрел на них и ждал вопросов. А их должно быть много. Молчу уже про то, что понятия молекул и атома появятся через полтора столетия.

— Прежде чем мы начнем ставить опыты, — я взял чистый лист бумаги и грифель, — давайте все это изложим на бумаге. Рассчитаем.

И мы погрузились в работу. Магницкий выводил формулы, пытаясь рассчитать, какая сила тока потребуется для осаждения нужного количества меди, как концентрация раствора повлияет на скорость процесса (благо я набросал под удивленный взгляд математика пару простых для меня формул). Нартов тут же начал набрасывать эскизы гальванической ванны и конструкции для подвески моделей.

А я, глядя на их увлеченные лица, думал о другом. Эти примитивные гальванические элементы — лишь первый шаг, кустарщина. Они дают мало тока и быстро дохнут. Чтобы поставить дело на поток, нужен другой источник. Постоянный, мощный. И я знал его. Динамо-машина. Вращающийся в магнитном поле ротор. Проводник, пересекающий силовые линии…

Мысли путались. Магниты. Откуда взять мощные постоянные магниты из нашей новой легированной стали? Это нужно проверять. Электромагниты? Для них нужна изолированная проволока. Чем ее покрывать? Лаком на основе смолы? Он растрескается от нагрева. Обматывать каждую медную жилу шелковой нитью? Это же адский труд на годы… Голова шла кругом. Открыв одну дверь, я увидел за ней коридор с сотней других, запертых дверей. Но первая, самая важная, была уже приоткрыта. Идея получения электричества перестала быть мыслью, она обретала черты конкретного, невероятно сложного, инженерного проекта.

Пока мы с головой ушли в наши электрические опыты, внешний мир ждать не стал. Ровно через день у ворот Игнатовского нарисовалась новая делегация — гости куда серьезнее. Три крытые добротные телеги в сопровождении десятка хмурых, вооруженных до зубов мужиков. На козлах одной из них сидел приказчик Демидова, которого я уже видел в Москве. Он слез, отвесил мне вежливый поясной поклон и с широченной улыбкой сообщил, что Никита Демидович, де, радея о нашем общем деле, прислал в помощь своих лучших людей. Двух инженеров-самородков, которые, дескать, должны перенять у нас передовой опыт и помочь наладить дело.

Гостей провели во двор. Из телеги вылезли двое. Один — кряжистый, бородатый, с руками-кувалдами, настоящий уральский мастеровой. Второй — помоложе, худощавый, с бегающими, цепкими глазками. Представились Прохором и Елизаром. Дескать, лучшие доменщики с демидовских заводов. Я пригласил их в контору, получить пропуска, отметиться в журналах по ТБ.