Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Поступай, – сказал он и отхлебнул пива.

Подошла официантка, спросила, что я буду. Я заказал колбаски с капустой и минеральную воду. Александр Дмитриевич, или просто Саня Мамай, попросил ещё пива.

– Ну и откуда ты знаешь Серёгу Бешметова? – прищурился он, разглядывая меня. – Ты ведь родился намного позже того, как он покинул этот мир.

– Есть такое дело, – кивнул я. – Вы совершенно правы, родился я позже него. Но я подружился с одной пожилой дамой, а она его неплохо знала. Она много о нём рассказывала.

– Что за дама такая? – прищурился Саня.

– Нет, это не его дама сердца. Я с ней познакомился относительно недавно. Роза Каримовна Гафарова.

– Не припоминаю такую, – покачал он головой.

– Она говорила, что Сергей Бешметов с большим уважением говорил о Сане Мамаеве, о Мамае, с которым он прошагал по горным дорогам Афгана и попадал не в одну передрягу, и с которым прошёл огонь, воду и медные трубы.

Мамай сжал зубы.

– Ещё она говорила, что он с большим уважением относился к принципиальной позиции этого человека и верил в него, и считал, что совершенно справедливо возглавил возникшую в то время службу собственной безопасности в МВД.

– Допустим, не возглавил, – кивнул Мамай, – но был одним из первых сотрудников.

– А вы Никитоса помните – спросил я?

Он сжал зубы и ответил не сразу. Подумал, наморщился, отхлебнул пива, только после заговорил.

– Помню я Никитоса. Через него‑то всю жизнь мне и поломали.

– Это из‑за тех материалов на генерала Деменёва, которые вам передал Бешеный?

– А ты‑то откуда знаешь?

– Дело в том, что эта женщина, о которой я сказал, гражданская жена Эдуарда Калякина. Говорит вам что‑нибудь это имя?

– Говорит, – наморщил лоб Мамай. – Меня с ним в своё время Серёга познакомил.

– Ну вот, я же объясняю. Это женщина, его вдова. Понимаете, к чему я клоню?

– А ты не провокатор? – нахмурился Мамай.

– Провокатор? Нет. Можете меня обыскать

Я встал и вывернул все карманы, расстегнул пуговицу на груди, показав, что микрофона нет.

Мамай огляделся по сторонам. Никто не обращал на нас внимания. Он махнул рукой.

– Ладно, ладно, это пустое, всего‑то не проверишь. Эдуарда я помню. Меня с ним Серёга познакомил. Я с ним уже потом пересекался несколько раз, после гибели Бешметова. Но меня практически сразу турнули с места, выпнули с позором. Всё из‑за тех материалов. Слишком рьяно начал капать без санкции начальства. Сначала отправили в Ленобласть, а потом в Читу перебросили. Хорошо, десять лет назад начальник Читинского ГУВД переехал в Москву, его перевели, вот он и меня с собой перетащил. У нас за прошедшие двадцать лет сложились неплохие отношения. Но только работать‑то мне всё равно не дали. Спасибо, вот он меня в институт МВД пристроил. Такие дела, сынок…

– А если бы, Александр Дмитриевич, если бы Эдик Калякин вам привет передал… вы бы могли с этим приветом сделать хоть что‑нибудь?

Мамай откинулся на спинку стула и отодвинул недопитую кружку. Вперил в меня взгляд, и взгляд его стал тяжёлым и неприятным. Посмотрев на меня, наглядевшись и обдумав что‑то, он поднялся со своего места и наклонился вперёд, постучал пальцем по столу.

– Всё‑таки провокатор, – помотал он головой. – Ну да ладно. Неужели Никитос послал?

– Погодите, прежде чем уйдёте, я скажу пару слов. Никитос меня не посылал. Никитос, как я думаю, причастен к гибели бизнесмена Назарова. Слышали, наверное, в новостях передавали? На Никитоса есть материалы. И я знаю, что Серёга Бешеный вам доверял больше, чем Никитосу, или столько же. Хотя считалось, что именно он его лучший друг. Но к вам он всегда относился с огромным уважением и доверием. Все на свете соврут , сказал он вам однажды, и Никитос соврёт, даже я сам совру. А вот ты, Мамай, останешься честным и прозрачным как стёклышко. Что бы с тобой ни делали, как бы тебя ни гасили и ни гнобили, что бы тебе в этой жизни ни пришлось перенести. Я в этом не сомневаюсь.

Я повторил когда‑то сказанные мной слова. Мамай тяжело сглотнул, мотнул головой, повернулся и молча пошёл на выход.

– Позвоните, если что, – крикнул я ему вслед. – Подумайте, что можно сделать!

Он не обернулся и вышел из пивной.

Вылет самолёта задержался из‑за тумана в Верхотомске, так что прилетели мы только в половине восьмого. Самолёт остановился далеко от здания аэровокзала, не подъехал к кишке, и когда мы дождались трапа и автобуса и, наконец, вышли было уже начало девятого. Как назло, все такси разъехались. Пришлось вызывать тачку и ещё какое‑то время дожидаться. Машину долго не подтверждали, наконец подтвердили, так что из аэропорта я рванул прямиком в школу на экзамен. Как назло, ещё встряли в пробку. Одним словом, к школе я подъехал в четыре минуты десятого, выскочил из машины и бегом полетел ко входу, в один приём перемахнул через ступени, рванул дверь, влетел в фойе и практически врубился в Медузу.

– Краснов! – со злорадными нотками победительницы воскликнула она. – Явился! А я уж думала, ты решил не приходить, не тратить нервы и силы. Что толку? Я же тебя предупреждала.

– Нет, Лидия Игоревна, экзамены я сдавать буду. Что вы говорите, какие нервы, какие силы? Я готов и чувствую себя уверенно. Думаю, вы видели, сколько пятёрок я набрал за эту четверть.

– Видела, не видела, не имеет значения. В лицее будут учиться не только те, кто сдал успешно экзамены, но и те, у кого всё в порядке с дисциплиной.

– У меня всё идеально с дисциплиной. Никаких замечаний со стороны преподавателей.

– Человек, который опаздывает на экзамен, – произнесла она с пафосом, будто находилась на сцене Большого театра, – не может быть допущен к этому экзамену! Всё, Краснов. На этом наш ансамбль с вами прощается. Ты опоздал. Экзамена не будет.

Она произнесла это с торжеством в голосе и артистично протянула руку с вытянутым пальцем, указывающим на дверь

– Убирайся вон!

– Из каждого тупика в лабиринте, Лидия Игоревна, есть выход. И я его найду.

Я улыбнулся и вышел из школы.

Жальче всего бывает, когда ты бежал, стремился и по‑честному хотел сделать всё правильно, но тебе не хватило каких‑то несчастных двух минут. Вдвойне или даже втройне бывает жалко, когда из‑за этих двух минут рушится огромная конструкция, которую ты заботливо возводил в течение долгих лет.

К счастью, сейчас ситуация была не такой драматичной. У меня в запасе было ещё несколько аргументов, которые я вполне мог предъявить Медузе, но, похоже, она была не в настронии, и сейчас воспринимать мои аргументы адекватно ситуации вряд ли смогла бы.

– Я вас понял, – сказал я, и бодро вышел на крыльцо.

Сбежал по ступенькам, протопал по сырому асфальту и завернул за угол в боковую улочку, идущую между жилым домом и красивым кованым забором школы. В этом заборе имелось отверстие, о котором все прекрасно знали, и отверстие это находилось здесь, думаю, значительно больше, чем тридцать лет.

Я проскользнул через кусты, юркнул в это отверстие и оказался на школьном дворе, прошагал мимо подсобного помещения и оказался перед дверью, идущей в спортзал. Она, подлая, оказалась закрытой, поэтому мне пришлось подойти к каморке физрука и постучать по стеклу.

Он вздрогнул от неожиданности, посмотрел на меня, а я показал, что, мол, холодно, открывай. Физрук нахмурился, вышел, щёлкнул замком, приоткрыл дверь и кивнул.

– Тебе чего?

– Пустите, Анатолий Васильевич, холодно на улице, чего заперлись?

– А ты как там оказался?

– Покурить выходил.

– А, ну тогда там и сиди, кури, – сердито ответил он.

– Да я не курю, пошутил. Пустите!

Он покачал головой и впустил.

– Большое вам человеческое спасибо. С меня пол‑литра.

– Я тебе дам пол‑литра! То табак, то алкоголь! Ну‑ка марш отсюда! – припугнул он меня, и я сделал вид, что страшно испугался, рванул из его полуподвала по лестнице наверх, подбежал к расписанию, посмотрел, где идёт наш экзамен и прямиком двинул туда.