Попаданец на гражданской. Гепталогия (СИ) - Романов Герман Иванович

— Марьюшка! — Шмайсер, улыбаясь, погладил ее по голове. — Идем?

— Марьюшка? — она залилась хрустальным смехом. — Мне нравится! — она прильнула к нему. — Идем же со мной, родненький!

Фомин застыл:

«Марьюшка… Этого не может быть! Куда ж ты нас всех приведешь, девонька? Этого не может быть…»

— Вот уж молодежь! И когда вы только успели?! — прямо по-стариковски заворчал Фомин.

— Да… — замялся Шмайсер.

— Семен Федотович! — Маша вихрем подлетела к нему и крепко обняла. — Я так вам всем благодарна! Вы в меня буквально новую жизнь вдохнули! Что бы я без вас всех делала…

«Жила бы ты сейчас без нас, если бы решила идти своей дорогой! Был у тебя выбор, и ты его сделала! И теперь твоя ниточка судьбы сплетена навсегда с нашими… Я и боюсь подумать, чью ты жизнь уже выбрала из этого клубка, Марья-Марена! И время давно каждому отмеряла… Самое страшное, что ты, Машенька, тут ничего уже не можешь поделать! И не справишься ты с ней, не одолеешь! Она сильнее тебя! И тебя, крохотную яркую искорку, безжалостно задует она, когда придет срок! Что ж, девочка, раз уж ты сумела у нее в этом кровавом безумии вырывать хоть немного счастья, то наслаждайся каждой минутой…»

— Семен Федотович! — тихо позвала его Маша. — Я вас обидела?

— Иди сюда, дочка! — Фомин взъерошил ее макушку, запустив руку в пушистые локоны.

На мгновение, чуть сильнее сжав пряди, он зажмурился и содрогнулся, наяву ощутив в ладони спутанные, липкие и холодные клочья. Ладонь отпустила волосы сама, и между пальцами снова потек теплый шелк.

— Хм… Кгм… — Фомин закашлялся. — Ну! Ну все!

Маша прижалась к нему еще сильнее. Смешно хлюпнула носом.

— Дочка! — Она положила его ладони на свои щеки, прижала их своими и уткнулась ему в грудь. — Я так счастлива! Это словно сон!

«А ты и так спишь, Машенька! Наяву ты уже лежишь, растерзанный сломанный цветочек, там, в штольне! Ты теперь такая же, как и мы… Ты теперь только свой призрак…»

— Так! — Фомин грозно нахмурился. — Солдат Ермолаева! Отставить телячьи нежности!

Маша вытянулась стрункой, сморщила носик:

— Есть отставить нежности, господин подполковник!

— Обер-лейтенант Шмайсер! — Фомин перевел взгляд поверх Машиной головы. — Делаю замечание за неуставное поведение вашего бойца! Проведите с ним индивидуальное занятие и примите зачеты на знание уставов!

— Есть провести индивидуальное занятие и принять зачеты! — Шмайсер козырнул. — Разрешите идти, господин подполковник?

— Идите!

Маша и Шмайсер с чересчур серьезными лицами, почти что строевым шагом продефилировали мимо Фомина. За спиной Маша повернулась и состроила рожицу. Встретившись взглядом с Путтом, показала ему язык.

— Ну совсем детский сад! — Путт проворчал вполголоса. — Наш волчара скоро совсем в болонку превратится!

— Ревнуешь? — Фомин заговорщицки шепнул ему на ухо и пристально заглянул в глаза.

— Завидую! — Путт печально улыбнулся. — Семен! Она же погубит его… Он ведь, кроме нее, ничего уже не видит!

— Ты чего раскаркался! Скажи еще, баба на корабле — к несчастью! — Фомин посерьезнел. — Эта девочка для него теперь ангел-хранитель! Посмотри, он же не идет — летит за ней!

— Ну, как знаешь… — капитан пожал плечами.

— Займись делом! Мы теряем время! — Фомин похлопал его по плечу. — Руководи тут всем. Сам понимаешь! Шмайсер! — он окликнул уходящих. — Куда людей дел? И где милиционер?

— В каморке сидят, нечего им здесь мельтешить. А постовой за стойкой лежит, помер, сердечный. Тех упырей в фургон запихали, не сюда же трупы волочь. По дороге в ближайшую канаву скинем.

— Очень хорошо! К телефону никто не рвался?

— Никто! По номерам сидят, как мыши в норках. Я кадетов снаружи по углам поставил, ежели кто попытается через окна вылезти — шлепнут немедля. Пока тихо. Но чую, Федотыч, убираться отсюда надо, а то до греха недалеко! Мало ли что…

Фомин криво улыбнулся:

— Иди уже! Еще один чуятель на нашу голову!

Мысль Шмайсера полностью отвечала его собственным предчувствиям. А потому он решил действовать немедленно, не дожидаясь окончания сборов императора и его маленькой свиты. Пора было взрывать здание ЧК и уносить из города ноги.

— Садись в авто с «начинкой», Машу с собой рядышком. Я в кабине «Бюссинга» буду, мы первыми пойдем. Все строго по плану, только ты вместо Путта действуешь. Сможешь?

— Загнать туда машину и рвануть?! — с бесшабашной веселостью в голосе спросил Шмайсер и даже зажмурился от предвкушения. — Запросто сварганю. Ты, главное, постовых покончай и ворота мне открой. Попович страховать будет?

— Да. Думаю, справится казак.

— Конечно, смогет! Да и Маша поддержит, если что. Так, лада?

— Да, Феденька, да, ладушка. Семен Федотович, — девушка умоляюще прижала кулачки к груди, — я все сделаю! Правда-правда…

— Да верю тебе, верю, Валькирия ты наша! Ты только меня подстрахуй, внимание отвлеки. Мы их вдвоем с тобой живо «приголубим», — Фомин улыбнулся. — Только ты, Федор, Маше еще раз объясни, как ей надлежит действовать. А Попович ворота тебе откроет, если те… Ну, ты понял?

— Ага! Жаль, ДШК поддержки не окажет…

— Моих в кузов сажай — номерами. Федот пулеметчик опытный, ДП махом осилит, да и с «крупняком» справится. Семен пусть ему ленту подает. Ты уж только поясни им, как стрелять и, главное, когда. Идите, время дорого. Я тут за вас цербером немного побуду.

Шмайсер и Маша улыбнулись и тут же вышли за дверь. А Фомин закурил папиросу, медленно выпуская клубки сизого дыма. Услышав шаги, он с улыбкой подумал об отце и себе, таком еще молодом.

Наверное, они и идут сейчас, легки на помине, с лестницы уже спускаются. Фомин живо повернулся и поманил к себе рукой отца, что нес в руках отобранный у сына «дегтярь» и какой-то саквояж.

— Федя! Шмайсер объяснит тебе, как из той дуры железной, что в кузове за щитком стоит, стрелять. А этот пулемет сможешь освоить? — заметив усмешку в глазах молчавшего отца, он живо продолжил: — Да уж, вопрос глупый. Ты и сам уже понял, по глазам вижу. Сейчас поедешь со мной, только в кузове грузовика. А ты, Сеня, дуй туда же. Там под тентом барон пребывает, он вам объяснит, что к чему. Будешь у отца вторым номером — чтоб ленту к пулемету подавать, большого ума и навыков не требуется. Давайте живенько, мужики, времени мало!

Выпроводив отца и сына за дверь, Семен Федотович достал из кармана карандаш и листок бумаги. Развернув последний, девственно чистый, он на секунду задумался и принялся быстро писать. Строчка за строчкой ложились слова. Фомин торопился — он не только излагал ранее изложенный Путту план, это был своего рода краткий курс истории Гражданской войны и становления СССР. Это было то будущее, которого уже может и не быть, знать про которое императору нужно, крайне необходимо в этом, настоящем времени…

Железные колеса «Бюссинга» жутко гремели, поднимая клубы пыли. Еще было довольно светло, но город словно вымер. Да оно и понятно — жители попрятались по домам, на улицу носа не высовывали. Большевики крепко научили пермяков, как комендантский час соблюдать.

Фомин был им даже как-то благодарен в глубине души за эту жесткость. Потому что намного меньше ненужных жертв среди обывателей будет, если им не удастся легковушку во внутренний двор загнать.

Ведь тогда им придется прямо у фасада здания своего «троянского коня» взрывать. Все же десять пудов тротила и динамита штука более чем серьезная. Здание бывшей семинарии устоит — постройка крепкая, стены толстые. А случайным прохожим крупно не повезет — их кишки не только на крыши закинет, но по мостовой на сотни метров раскидает в стороны…

«Словно косой идет война по людям! — перед его глазами стояло счастливое лицо Маши. — Грех я взял на душу, великий грех! Нужно было гнать эту девчонку, погибнет ведь! Не сейчас, так потом! Нам просто не суждено выжить! Надо же… Как все сложно и одновременно просто… За минуту она получила то, чего могла не получить за всю жизнь! Может, зря я так? Она-то сейчас счастлива, и Федор счастлив! За эти мгновения пьянящего блаженства и жизнь не жалко отдать! Нет! — он тряхнул головой, уверенный в собственной правоте. — Не могут они умереть! Дело даже не в том, что я не вижу тени на их лицах… Не может такое счастье оборваться! Это против самих законов природы! Жизнь-то, она завсегда побеждает смерть! Может, действительно Маша её одолела? Одолела своим диким, сметающим все преграды на пути счастьем и желанием жить… Жизнь всегда, и они с Федором пример этому, побеждает смерть! Зима кончается, и наступает весна! Из крохотной искорки разгорается пожарище! Солнце садится, но оно же и всходит! Не бойся, девочка! Потерпи немного, пока это все не кончится, и живи! Ты это заслужила…»