Дело чести (СИ) - Земляной Андрей Борисович

— Из ссыльнопоселенцев? — Покачал головой начальник коллегии внутренних дел боярин Хвостов.

— Так, а разве это против законов? — Удивился Кутузов. — Ссылка — это определение места жительства для подданного российского государя, с невозможность выехать оттуда без разрешения надзорного органа на определённый приговором срок. А про службу в законах ничего не писано[1].

В программе увеселений дня, у царской четы, после ужина, значилось посещение Большого Театра, куда не слушая возражений потащили и Белоусова младшего. Сегодня труппа Ла Скала, давала оперу Травиата, с Джеммой Беллинчиони в роли Виолетты Валери, Беньямино Джильи в роли сына и Паскуале Амато, игравшего отца[2]. Таким образом спектакль собрал трёх лучших певцов Италии, и несмотря на крайне спокойное отношение к музыке, Николай не мог не оценить высочайшего мастерства артистов.

Но московскую публику не очень волновали перипетии любви куртизанки и дворянина. Лорнеты, бинокли и просто жадные взгляды всё время утыкались в царскую ложу, где вместе с членами семьи Сергия Рюрика, сидел и сегодняшний триумфатор, чьими фотографиями были полны вечерние издания Москвы, а завтра будут полны газеты и журналы России и всего мира. Тот, кто вернул украденную реликвию рода, сидел сейчас рядом с государем земли Российской, словно не было ничего обыкновеннее смотреть итальянскую оперу из царской ложи.

И многим сразу почему-то вспомнились, многочисленные безуспешные попытки женить молодого, тогда ещё боярина, и попытки различной степени жёсткости принудить его отца Александра Белоусова дать согласие на брак. Многим знаменитым и богатым отцам девушек на выданье, на своей шкуре пришлось узнать, твёрдую руку Александра Белоусова, и его суровый нрав.

Теперь же всё это, и прибытие молодого боярича, и затем его отца генерального штаба полковника Белоусова, и кровавые схватки с московским криминалом, казались частью дьявольского плана, в который никак не вписывался никакой другой брак кроме как с цесаревной Любавой.

А Николая, в свою очередь вовсе не беспокоили рефлексии московского Света. Несмотря на невозмутимый вид, сидеть рядом с царём и царицей, было весьма неуютно, как находиться у полностью снаряжённых мин. Но сложнее всего было находиться рядом с Любавой, которая словно ледяная гора, находилась рядом, но внешне была бесчувственна и спокойна, что Николая чуть — чуть пугало.

В антракте, когда всё семейство с приглашенными удалилось есть мороженое с шампанским, он как-то непонятно для себя оказался в одной из уборных комнат[3].

— Ну наконец я вас настигла. — Любава, обмахиваясь веером прошлась по комнате, и остановившись у окна, замерла глядя куда-то вдаль. — Вот ведь штука. Могу неделями о вас не думать, но мелькнёт в газете заметка, какая, и тут же вспоминаю, и ту ночь, и ваши руки… А как подумаю про тех крашеных сучек, что вокруг вас вьются так никакой злости не хватает.

И поскольку Николай благоразумно молчал, Любава продолжила монолог.

— И вот если вижу вас, то тоже, спокойна, но ровно до той поры как не почувствую ваш запах. Ну скажите, как можно так, беспощадно к дамам, пахнуть сталью, порохом, и степной горечью?

— Горечь, это понятно. — Николай усмехнулся. — Как побреюсь или после ванной брызгаюсь полынной спиртовой настойкой. Она не так вонюча, как модные туалетные воды. А порох и сталь… Так постоянно же вожусь с оружием. Даже в Канцелярии, переложил все бумаги на заместителя и делопроизводителей, а сам больше занимаюсь с техникой, да с людьми общаюсь. Сегодня вот только дневную норму не выстрелял, но ночью наверстаю.

— А не желаете наверстать ничего другого? — Любава резко обернулась от окна, так что длинную косу мотнуло по комнате.

— Зачем, цесаревна? — Николай покачал головой. — Это же не любовь. Так, морок сказочный. А реальная жизнь она о другом. О заботах, делах… Сказки хороши в детстве, но взрослому они опасны. Можно утонуть в придуманном мире. Так иногда происходит, когда кажется, что реальный мир несправедлив и жесток.

Это же в сказке, всё крутится вокруг главного героя. И коньки — горбунки ему, и принцессу, и царство в придачу. А миру реальному наплевать на нас. Он не то что не крутится вокруг нас, он пролетает мимо магистральным тепловозом, и у нас есть два варианта. Находиться внутри этого состава, или стоять на обочине, провожая взглядом бесконечный поезд времени.

Кстати, так бывает порой. Человек движется в потоке времени, а постепенно старея, устаёт двигаться вместе с ним, и тихо сходит на одной из станций, живя дальше большей частью в своих воспоминаниях.

— Предлагаете лететь вперёд? — Любава усмехнулась, и подошла чуть ближе.

— А зачем тогда молодость? — Николай улыбнулся в ответ. — У вас отличная профессия. Вы будущий врач, а это уже само по себе очень серьёзно. Видели же в больницах неизлечимых больных, или тех, у кого нет денег на качественное лечение? А теперь сравните их проблемы с вашей. Ведь если вдуматься, то вы сейчас озаботились тем, что мужчина, который вам не нравится, имеет наглость принадлежать не вам, а самому себе. Я кому-то говорил уже, что мир в карман не положишь. Карман вообще не лучшее место для хранения настоящих ценностей.

Любава снова повернулась к окну.

— Я собственно попрощаться хотела. — Не поворачиваясь произнесла она. — Папа отсылает меня в Казань. Там закончу последние курсы, и поработаю в ординатуре, в губернском военном госпитале. А то, говорит, что я за рюриковна если настоящей жизни не видела?

— Года четыре? — Прикинул Николай. — Это ерунда. Опомнится не успеете, как время пролетит. Да и правильно это. Россия огромная, и очень сложная страна. Чтобы понять её нужно увидеть разных людей. И тех, кто живёт в деревнях, и тех, кто в маленьких городах. Это и есть Россия. В ней живёт примерно две трети населения.

— Папа так же говорит. — Любава кивнула. — А мне страшно.

— А будет страшно, звоните, телеграфируйте, или просто пишите. — Николай улыбнулся цесаревне. — Не обещаю, что всё сразу брошу, но придумаю как поддержать вас в трудный час.

Осторожный стук в дверь, прервал его речь. Старый слуга, ещё помнивший Любаву маленьким розовым и крикливым комочком плоти, чуть приоткрыл дверь.

— Цесаревна, ваш батюшка возвращается.

— Не так я себе всё представляла… — Любава встряхнула головой, и неожиданно рассмеялась. — Но, реальность оказалась сложнее и… лучше.

В время второго акта, царская чета разгорячённая шампанским, была посвободнее, и Сергий, комментировавший перипетии сюжета, не раз вызывал сдержанный смех присутствующих. Даже Любава, куда-то растеряла всю напускную холодность, и прыскала от смеха едва прикрыв лицо платочком. И даже конец третьего акта, где Виолетта Валери умирает, не испортил общего хорошего настроения. Вечер было решено продолжить, и царская семья отправилась к Балиеву, где наверняка уже было не протолкнуться от агентов службы охраны, полицейских в штатском, и прочих «случайных посетителей».

И действительно в саду Эрмитаж, где давала представления труппа Балиева, вокруг Рюриков регулярно мелькали знакомые Николаю лица, старательно не замечавшие ни царя с царицей, ни офицеров свиты, и вообще делавшие вид что ничего особого не происходит.

Кроме юмористических сценок, Никита Балиев придумал разные состязательные конкурсы, и вообще всячески вовлекал в действие публику, и уже через полтора часа, царица Тасья, с тремя другими дамами на скорость рисовала портреты четырёх мужчин, причём что именно рисуют дамы, было непонятно до самого конца. Следить за состязанием пошла Любава и Константин, который весь вечер не расставался с невестой, Ольгой Салтыковой. Молодые люди уже обвенчались, и теперь с нетерпением ждали свадьбы, чтобы уехать в свадебное путешествие вокруг всего света, на новейшем лайнере Русь, принимавшем на борт до ста пятидесяти пассажиров.

— А вы хорошо держитесь, Николай. — Рюрик первый, подсел чуть ближе, чтобы его было лучше слышно, и улыбнулся Белоусову-младшему. — Нет, правда хорошо. Не заискиваете, не тупите, естественны и уместны, как кинжал в теле врага. Батюшке вашему обязательно выскажу благодарность за образцовое воспитание сына.