— Здравствуйте, — ответно улыбнулся Эркин. — Я дочку хочу в первый класс записать. Можно?
— Конечно, можно, — она пододвинула к себе канцелярскую книгу с большой единичкой на обложке. — Вы садитесь, пожалуйста.
— Спасибо.
Эркин сел и достал метрику Алисы, протянул женщине. Та кивнула и стала переписывать данные в книгу. Писала она с привычной быстротой, а буквы выходили чёткими и округлыми, как у Полины Степановны.
— Шесть лет… Вы готовили её к школе?
Она почему-то смутилась от своего вопроса, но Эркин не понял причины и ответил со спокойной гордостью:
— Она и читать, и писать умеет. Считает хорошо. А сейчас в Культурном Центре занимается.
— Отлично, — обрадовалась женщина. — А в какой класс вы хотите её записать? С двумя языками или с одним?
— С двумя, — сразу ответил Эркин.
Это они с Женей уже не раз обсуждали.
— А знаете, — женщина смотрела на него с лукавым выражением обещания сюрприза, — возможно, будет и третий язык. Шауни, — и, видя, что он не понял, удивилась: — Разве вы не шеванез?
Эркин медленно покачал головой, уже понимая.
— Нет, — и чтобы исключить дальнейшие вопросы: — Я из другого племени.
— Извините, — смутилась она. — Так что? Оставить в двуязычном классе?
— Зачем же? — мгновенно решил Эркин. — Пусть будет три языка, — и улыбнулся, чтобы успокоить собеседницу. — Знания лишними не бывают.
Это была любимая фраза Калерии Витальевны, которая учила их истории. А это тоже учительница, на неё должно подействовать.
— Да, конечно, — она сделала пометку в книге. — И ваш адрес.
— Цветочная улица, дом тридцать один, квартира семьдесят семь.
Она записала и выпрямилась, улыбаясь.
— Двадцать седьмого августа родительское собрание. В шесть вечера. Пожалуйста, приходите.
— Спасибо, обязательно придём.
Эркин спрятал метрику Алисы и встал. Обязательные слова прощания, и он вышел.
На улице Эркин перевёл дыхание. Всё-таки немного, но психанул. И ведь не из-за чего. Конечно, Алису бы записали, Женя и говорила ему об этом, как о пустячном деле. Ну, вот он и сделал. И с языком решил правильно. Алиса будет учить язык, а он, проверяя её домашние задания, тоже выучит. А то индейцев много стало, то и дело возникают… вопросы всякие.
И как накликал.
— Хей! — прозвучало сзади.
Эркин обернулся, узнал Маленького Филина и улыбнулся.
— Привет.
Маленький Филин был в своей неизменной кожаной то ли куртке без застёжки, то ли рубахе навыпуск с бахромой и вышивкой.
— Слушай, дело есть.
— Какое? — миролюбиво поинтересовался Эркин.
Маленький Филин вдруг быстро оглянулся, будто дело было секретным, и Эркин мгновенно насторожился.
— Ты по-русски писать умеешь?
— Ну?
— Умеешь или нет?
— Умею, — твёрдо ответил Эркин. — А что?
— Я письмо домой написал, — щёки Маленького Филина заливал густой румянец. — А конверт по-русски написать надо.
— Понял, — кивнул Эркин. — Давай, напишу.
Маленький Филин полез за пазуху, но Эркин остановил его.
— Постой на весу неудобно. А конверт-то есть?
Маленький Филин мотнул головой так, что длинные волосы на мгновение закрыли лицо.
— Ты мне на обороте напиши, а я сверну.
— Зачем? Пошли на почту, и конверт купим, и писать удобно.
Почта располагалась рядом с вокзалом. В газете писали, что пора строить новую, но, видно, руки у городских властей ещё не дошли и потому ограничились ремонтом. Маленький деревянный домик теперь красовался новенькой ярко-зелёной краской и тоже ярким, но красным почтовым ящиком у входа. Светловолосая девушка, скучавшая за прилавком, продала им конверт с маркой за десять копеек, и они сели за стол у окна. Эркин взял одну из лежащих здесь ручек, макнул в чернильницу и попробовал перо на уголке исчёрканного вдоль и поперёк листа.
— Сойдёт. Давай конверт. Что писать?
Заполнять адрес на конверте их учила Полина Степановна, целый урок на это ушёл, и Эркин чувствовал себя очень уверенно.
— Великая Равнина, — шёпотом говорил Маленький Филин, с уважением глядя на получавшиеся у Эркина ровные буквы. — Союз шеванезов, род Оленя, стойбище у Голубого Камня. Всё.
— А кому?
Имя надо было писать уже не в переводе. Эркин несколько раз переспрашивал и даже для пробы написал на том же исчёрканном листке у чернильницы, чтобы на конверте вышло без помарок.
— Всё? — обрадовался Маленький Филин.
— Нет, обратный адрес нужен. Ты же будешь ответа ждать.
Маленький Филин неуверенно кивнул. Эркин быстро уверенно написал внизу: Россия, Ижорский Пояс, Загорье.
— Ты где живёшь? Улицу и номер дома надо.
— Мы в бараке. Глухов тупик, а номеров там нет.
— Так и написать, что барак?
— Ну да. А комната наша третья.
— Ага, написал. А имя твоё я по-русски напишу, а то не дойдёт.
— Ладно.
Когда Эркин закончил писать, Маленький Филин достал из-за пазухи лист бумаги, и Эркин изумился, увидев вместо букв непонятные значки и рисунки.
— Это у вас такое письмо?
— Да нет, — смутился Маленький Филин. — Я… я деду пишу, он грамоты совсем не знает. А это он поймёт.
Лист пришлось сложить в восемь раз, чтобы поместился в конверт. Письмо получилось толстым и тяжёлым, так что пришлось ещё на рубль марок докупать.
— Уфф! — выдохнул, выйдя на улицу, Маленький Филин. — Сделал!
Эркин кивнул.
— Слушай, а… шауни — это язык?
— Ну да. Нас, шеванезов, ещё и так называют. Ну, — Маленький Филин смущённо поддал носком запылённого ботинка камушек, — ну, я в школу-то ходил, но недолго.
— Запретили? — живо спросил Эркин.
— Надоело. — отрезал Маленький Филин. — Да и не нужна эта грамота на фиг.
У Эркина завертелось на языке, что чего ж тогда искал, кто бы адрес на конверте надписал, но сдержался. Но Маленький Филин понял несказанное и распрощался.
Поглядев на часы, Эркин заспешил домой. Тогда, в свой первый загорский день, они тоже шли по Цветочной, засыпанной снегом и очень тихой. А сейчас из-за заборов свисают и топорщатся белые и лиловые кисти сирени, птицы вовсю поют, дети кричат и смеются… Цветочная походила на улицу в Старом городе, только огородов тут не было и скотину не держали, разве только у кого поросёнок, скажем, в сараюшке, ну, и куры с кроликами. Но на улицу их не выпускали.
У одного из домов Эркин замедлил шаг, невольно залюбовавшись огромными и словно мохнатыми гроздьями сирени. Остановился, вдохнув сладковатый, но не приторный запах.
— Нравится? — окликнула его с крыльца женщина в круглых очках с полуседыми, собранными в небрежный пучок волосами.
— Да, — улыбнулся Эркин. — Я никогда не видел такой.
Она тоже улыбнулась и, спустившись с крыльца, подошла к кусту, у которого по ту сторону реечного заборчика остановился Эркин.
— Это персидская.
Она стянула перепачканную землёй, когда-то белую нитяную перчатку и подставила руку. Цветочная гроздь доверчиво легла на желтоватую бугорчатую ладонь.
— Я во «Флоре» саженец брала. Три года уже ей, — пытливо посмотрела на Эркина. — Любишь цветы?
Он кивнул?
— А растишь?
— На подоконнике, — рассмеялся Эркин. — Фиалка и хризантемы. Они уже засыпают на лето.
— Понимаешь, — кивнула она. — Во «Флоре» тоже брал?
— В магазине. А фиалку подарили.
Она снова кивнула.
— Фиалке тоже отдыхать надо.
И вдруг, вынув из кармана линялого фартука необычный кривой нож, она точным сильным движением отсекла ветку, одна из кистей которой лежала на её ладони, и протянула Эркину.
— Держи.
— Мне? — растерялся он. — Но… но почему?
— Потому!
Она теми же точными ударами отрезала ему ещё ветку белой и ветку малиновой сирени.
— Вот, держи. Дома листья лишние оборвёшь, стебли рассеки и воду не меня, а подливай. Долго простоят. Понял?
— Да, — кивнул он. — Спасибо. Но…
— Бери-бери, — улыбнулась она. — Подаришь, — и вздохнула. — Есть кому дарить?
