Столичный доктор. Том VII (СИ) - Вязовский Алексей

— В таком случае, по окончанию испытаний приглашаю всех в ресторан Императорского яхт-клуба. Отказов не принимаю.

Зачем я связался с этими водоплавающими? Мы, можно сказать, утонули, темно, как на картине французского художника Альфонса Алле «Битва негров в пещере глубокой ночью», а эти двое выделываются — обсуждают меню обеда во время аварии. Мне пришлось собрать всю силу воли в одну кучу, чтобы соответствовать. Тут отсутствие освещения не дало упасть лицом куда-нибудь. А тактичные спутники сделали вид, что дрожь в голосе не заметили.

— Но зачем скучать? — продолжил Дикер. — Расскажите, князь, о той славной эпопее в Альпах. Ведь столько лет прошло, а история до сих пор кажется невероятной.

— Правду говорят, что время лечит, — сказал я. — Первых года два я ночью в холодном поту просыпался от кошмара, что это вновь повторяется. А сейчас могу рассказывать, и даже с юмором.

Я пересказал историю Симплон-Дорфа. В рубке повисла тишина.

— Слава Богу, я выбрал флот, — наконец произнес Ричард Романович, откашлявшись. — Тут максимум снарядом голову оторвет. А уж такое… ни за какие сокровища мира.

Вот и пойми их, моряков. Мне их работа тоже кажется чистым безумием.

Для подготовки вступления в должность Сергей Александрович выделил мне аж три кабинета в Госсовете. Теперь при случае могу сказать, что и в высшем законодательном органе у меня есть помещение. На втором этаже, кстати, самом козырном, не в полуподвале. Делегация сопровождения собиралась внушительной: армейские и флотские чины, минздрав, жандармы, казаки, представители «Русского медика». Все завертелось достаточно быстро, многие вопросы удалось делегировать по инстанции.

В заместители мне выдали того самого статского советника Валериана Дмитриевича. Фамилия его была — Тройер. В переводе с немецкого — преданный. Ни больше, ни меньше. Впрочем, он с ног до головы был человек Сергея Александровича, так что понятно, кому его верность принадлежала. Я его воспринимал спокойно — сотрудник он грамотный, опытный, ситуацию на местности знает получше моего. Начнет пытаться играть в свои игры — уедет в западном направлении очень быстро. Или за сельское хозяйство будет отвечать. Но пока этот человек без особых примет работает как следует, трогать его не буду.

Я на этого Тройера взвалил всю бюрократию. Ему привычнее, да и по должности положено. Валериан Дмитриевич не роптал, делал всё тщательно и исправно. Бумажка к бумажке, запрос к запросу, все подшито, задница прикрыта. Пусть работает. Мне не жалко. А я всё время держал в голове реплику Агнесс, произнесенную во время обсуждения моего назначения. «Ты же всегда можешь подать в отставку?» — спросила она. И вот этот шанс спрыгнуть с подножки, если пойму, что не справляюсь, придавал спокойствия. Это я в кабинеты наездами появлялся, потому что встречался с разными людьми, которые, как мне казалось, нужнее государевой службы.

Интересоваться деталями личной жизни Валериана, предпочтениями, и прочим, не стал. Не надо оно мне пока. Тут самолеты толком не летают, подлодки утонуть норовят, жена романы переводит…

Поэт Блок — оказался очень ответственным товарищем. Дисциплинирован и корректен. Работают они с Агнесс только в большой гостиной, и почти постоянно с ними Эмма Фредерикс. Понятно, сейчас она не фрейлина императрицы, из-за отсутствия таковой, времени свободного вагон, вот и уцепилась за шанс с толком провести время. Пьют один только чай, обсуждают книгу и куски перевода, которые Александр Александрович приносит с собой. Но поговорить всё-таки надо, а то у этих поэтов вообще неизвестно что в голове происходит.

Оказалось, что события на издательской ниве несутся просто с умопомрачительной быстротой. Об этом мне сообщила жена, когда я вечером вернулся домой.

— Переодевайся, будем ужинать, — сказала она, поцеловав меня на пороге.

Я не перестаю приятно удивляться. Этот дом решительно излечивает Агнесс. Она на человека стала похожа, а не на робота, как еще несколько месяцев назад. Рыбки? Книга? Воздух? Может быть, столичный Питер с его красотами? Не знаю, что, но пусть оно работает и дальше.

После ужина мы собрались уже подняться в музыкальную гостиную, пребывание в которой так замечательно воздействует на укрепление семейного благополучия, как явился лакей и сообщил, что нас желает видеть присяжный поверенный Боровиков.

— Приглашайте, — кивнул я.

— Думаешь, есть какие-то известия? — спросила Агнесс.

— Вряд ли, — отозвался я, потягиваясь. — Наверняка сейчас расскажет о каких-то переговорах, за которыми должны последовать еще одни, а потом, если получится, то назначат окончательный промежуточный раунд… Бюрократы.

Этого бойкого молодого человека нам порекомендовали как большого специалиста по издательским делам и прочим творческим штучкам. Очень удобно было, что его юридическая контора работала и с немцами. Поначалу у меня были сомнения — слишком уж много внимания тот уделял внешней стороне дела: костюму, обуви, шляпе. Как-то давно я прочитал наблюдение одного адвоката, что если с противной стороной приходит весь из себя метросексуальный мужчина, да еще и прямиком из барбершопа, переживать не за что: процесс выигран. Опасность представляют небритые персоны в потертых пиджаках. Но тут было исключение: довольных клиентов у нашего юриста было много.

— Ваши сиятельства, — чуть картинно поклонился поверенный. — У меня для вас хорошие новости.

— Проходите, присаживайтесь, — я показал на кресло. — Поведайте нам благую весть.

— Во-первых, хочу поздравить ее сиятельство: издательство Маркса берется печатать ваш роман. Первых глав оказалось достаточно, чтобы они оказались заинтересованы. Печать, распространение, реклама в «Ниве». Иллюстратор начнет работать после вашего согласия. Ориентировочный гонорар — две тысячи рублей. Придется поторговаться.

Агнесс слушала, словно не веря. Сумма и правда, была впечатляющая. Столько хороший доктор за год зарабатывает. Впрочем, если издатели запросят права сразу на много стран… Да, тут надо все тщательно обдумать.

— И… когда они планируют напечатать? — спросила жена. Вроде и спокойно, но меня не проведешь: волнуется.

— Пока обозначен срок не позже марта. И в связи с этим у меня вторая новость. Вот, читайте, — Боровиков вытащил из портфеля бланк телеграммы и подал Агнесс.

— «Verlag Ullstein» напечатает «Zehn kleine Jäger» в согласованные сроки. Наш юрист готов выехать для подписания договора.

Я видел, как она сглотнула, её пальцы чуть сжали бумагу.

— Поздравляю, мадам, — улыбнулся Боровиков. — Вы стали профессиональным писателем.

Холодный ветер рвал полы шинелей, кружил снежную пыль над перроном Николаевского вокзала, а я стоял у вагона, сжимая в руке трость. Петербург провожал меня типично — серым небом, запахом угля да щемящей тоской прощаний. Вокруг толпились чиновники, офицеры, купцы, шмыгали носильщики с сундуками. Где-то за спиной фыркал паровоз, будто нетерпеливый конь, рвущийся в путь. Провожать себя Агнесс я строго-настрого запретил. Долгие проводы — лишние слезы. Её слезы. Я не мог позволить, чтобы она снова расклеилась… а потом корил бы себя за это всю дорогу. Тяжело было оставлять жену в Питере одну? Тяжело. И тревожно. Но брать ее на войну…

— Ваше сиятельство, всё готово, — Тройер возник слева, почти бесшумно, как тень. Его худое лицо, всегда чуть бледное, сейчас казалось прозрачным от мороза. — Осталось только принять командиров конвоя.

Кивнул, не отрывая взгляда от вагона. Мой личный. Шесть окон, позолота по борту, герб Баталовых на дверце — серебряный бунчук на фоне зелёного щита. Внутри — кабинет, отделанный красным деревом, спальня, даже ванная. Роскошь, которую не стыдно было везти на край империи. Где за тысячи вёрст меня ждут не ковры и кабинеты, а разбитая глина портовых улиц Порт-Артура. Это все Тройер расстарался. Он договаривался с министерством путей сообщений насчет состава, выбил «синюю волну» — поезд поедет по Транссибу с высшим приоритетом. Он же заказал герб на вагон, «чтобы все знали, кто едет».