Прорыв (СИ) - Гор Александр

Возвращался на аэродром я в приподнятом настроении. Пусть и уставший так, будто разгрузил вагон цемента. Первый боевой вылет начавшейся войны, и сразу три самолёта противника на боевом счету. Один лично, два в группе. Боекомплект использован «досуха», в машине несколько пулевых пробоин, включая пробоины в топливных баках. Но они в По-1 протектированные, «самозатягивающиеся», так что, несмотря на «дырки» бензина хватило.

Потеряли три машины и двух товарищей: один из пилотов успел выброситься с парашютом, его уже везут на аэродром. Ещё один самолёт «поймал» пулю в двигатель, но это поддаётся ремонту даже без замены мотора. У других эскадрилий, бившихся с бомбардировщиками, потери немного выше. Это и понятно, поскольку мы дрались с противником, равным по численности, а они — с превосходящим вдвое. Но оба налёта англичан полку совместно с зенитчиками удалось отразить. На окраину города вывалить бомбовый груз сумел только один «Веллингтон». Остальные сбросили «балласт» либо на поля, либо на горы. Если только успели это сделать. «Бленхеймы», правда, частично отбомбились по позициям советских войск, готовящихся к отражению турецких атак.

Но расслабляться нельзя. Первый день войны только-только начался, и совершенно не исключены новые попытки авианалётов как на Ереван, так и на другие города Армянской ССР.

Фрагмент 12

23

Капитан Рафаил Гареев, 18 мая 1941 года

Новая «Шилка» вместо уничтоженной в Финляндии для нас, конечно же, нашлась. Слава аллаху, их сумели перетащить в прошлое несколько десятков. Куда больше, чем специалистов, способных управляться с этими боевыми машинами. Так что после выхода из госпиталя мне пришлось немало потрудиться, чтобы подготовить два десятка экипажей уже из местных кадров. Толковых ребят, выпускников институтов, отобранных по «комсомольскому набору».

Правда, какими бы они толковыми ни были, а первое время у них всё равно глаза на лоб лезли от возможностей этой техники. Особенно — от способности автоматически вести огонь по воздушным целям. Ну, и от эффективности огня, конечно: это же просто непрерывная струя пламени, когда «Шилка» палит из всех стволов.

В общем, худо-бедно, а на четыре пятых машин экипажи к началу войны подготовили. И даже распределили в войска. В основном, конечно, для прикрытия штабов армий, но пару установок, насколько я знаю, отправили в «тяжёлую танковую дивизию» Резерва главного командования. Ну, а мой экипаж и ещё один, тоже, как у меня, смешанный (частично из местных, частично из «переселенцев во времени»), прикрывает «Батарею реактивной артиллерии особой мощности РГК». Все шесть пусковых установок 220-мм РСЗО «Ураган», которые мы смогли там, в 1994 году, затащить на полигон в Чебаркуле. С полным комплектом вспомогательной техники, разумеется.

Боевая техника не только уникальная для этого времени, но и просто убойной мощности. Просто представьте себе: залп из всех двенадцать «труб»-направляющих кассетным боеприпасом накрывает площадь в половину квадратного километра. Посчитайте сами, сколько это будет, если «отработают» все шесть установок батареи. При этом реактивные снаряды летят на дальность до тридцати пяти километров. И уже через полторы минуты установок, смонтированных на четырёхосных тягачах Зил-135ЛМ, на месте стрельбы не будет.

Я не знаю, чем руководствовалось советское командование, направляя эту батарею самого настоящего «вундер-ваффе» именно в Латвию. Скорее всего, элементарной логикой: по границе, которую мы, люди из конца двадцатого века, привыкли называть «старой», выстроена просто гигантская по протяжённости линия укреплённых районов. «Линия Сталина», как её называли сначала на Западе, а потом и у нас. Не полузаброшенная из-за начала строительства «Линии Молотова» вдоль «новой» границы, как это было в «нашем» сорок первом, а вполне себе боеспособная: Польшу-то в 1939 году никто не делил. А вот на «новых» территориях, в Латвии и Эстонии, никаких укрепрайонов нет. Не по карману такое гигантское и неимоверно дорогое строительство было прибалтам. Да и от кого защищаться? Они же всё ждали, что на них СССР нападёт, а не с территории соседней Литвы полезут враги.

Так мало того, что первые укрепления — полевые дзоты и линии траншей — появились в Советской Латвии только после ввода на её территорию Красной Армии. Эта республика по форме напоминает лежащие на боку песочные часы. От границы с Литвой, теперь вошедшей в состав Польши, до Рижского залива каких-то шестьдесят километров. Просто само собой напрашивается рассечь её мощным ударом надвое по линии Элея — Елгава — Юрмала, а потом спокойно, без суеты уничтожить войска, заблокированные на Курляндском полуострове. Можно даже сильно не напрягаться с этим уничтожением, поскольку долго они без подвоза боеприпасов не продержатся.

В общем, как только был оглашён «ультиматум четырёх держав», нас под Псковом погрузили в эшелон, задрапировали технику на платформах всем, чем только было можно, от банального брезента до листов фанеры, и погнали на запад. И время в пути рассчитали так, чтобы разгрузка в Елгаве прошла в темноте. По темноте же наша закамуфлированная до полной неузнаваемости техника двинулась на юг, к довольно крупному лесному массиву, в котором и развернула боевую позицию. Тут же нас оцепил батальон войск НКВД, а мы занялись маскировкой. Очень тщательной. Проверял её экипаж старенького биплана Р-5, минут двадцать круживший на разных высотах над этим лесным массивом. Кстати, хороший повод для тренировки экипажей «Шилок» «условному перехвату самолёта противника». Хотя, конечно, таких поводов у нас за время ожидания начала войны была масса: «сталинские соколы» на аэродромах в эти дни не сидели.

Помнится, «у нас» буквально за два-три дня до начала войны Сталин послал какого-то особо доверенного генерала пролететь на У-2 вдоль всей западной границы и проверить сведения разведки о концентрации немецких войск. Не знаю точно, летал ли кто-нибудь в этот раз, но случайно слышал кусок спора двух офицеров-ракетчиков о том, какая из намеченных для удара целей предпочтительнее. Значит, скорее всего, кто-то (может, даже не единожды) летал. И наносил всё обнаруженное на карту.

У наших экипажей полная боеготовность, у расчётов РСЗО тоже. Их установки стояли заряженные, кто-то из командиров расчётов обязательно дежурит в командно-штабной машине. Обстановка-то тревожная, поляки вполне могли двинуться через границу, не дожидаясь окончания срока ультиматума. Тем не менее, они дотерпели, и вплоть до рассвета 18 мая ничего, кроме мелких провокаций, не предпринимали. Ну, кроме ночной выброски диверсантов северо-западнее Елгавы.

Ох, как у меня руки чесались сбить этот транспортник, шедший в зоне досягаемости нашего огня на высоте всего километр! Но нам было приказано сидеть, как мышь под веником, ничем себя не выдавать. Так что пришлось только передать энкавэдэшникам координаты места, где нарушитель начал разворачиваться, чтобы вернуться на польскую территорию. Впрочем, его, скорее всего, и без меня радиолокационный станции, стоящие на аэродромах, засекли. И не доложили мне чекисты, поймали тех парашютистов или не поймали.

До утра 18 июня поляки вытерпели. Но как только рассвело, небо просто загудело от авиационных моторов, а земля затявкала выстрелами зениток.

Что творилось в небе, я видел только по отметкам локаторов. И каждый раз дёргался, когда самолёты, пришедшие с юго-запада, входили в зону поражения моей боевой машины. Но приказ есть приказ: огонь открывать только в случае прямой угрозы батарее.

Кажется, было три волны бомбардировщиков, прорывавшихся к Риге и Елгаве. Каких именно, по отметкам на экране локатора определить невозможно. И сколько их было сбито «ястребками» и зенитчиками, прикрывающими город, а сколько долетело до цели, точно сказать не могу. Но в городе что-то взрывалось, что-то горело. На нас иногда сыпались осколки зенитных снарядов и стреляные гильзы авиационных пушек и пулемётов. А когда наступила пауза, на юге стал слышен гул канонады. Именно очень отдалённый гул, а не отдельные взрывы: до границы всё-таки значительно больше двадцати километров.