Калинов мост (СИ) - Криптонов Василий

Мстислава согласно кивнула. Егор поморщился, но контрдоводов не нашёл.

— Идёте, чтоль? — подала голос девчонка и шмыгнула носом. — Озябла совсем.

Пошли. Я держался впереди, замыкал Егор.

— Тебя как зовут, малая?

— Леськой.

— Интересное имя. А к сторожке той ты — каким боком? Что вообще тут, в лесу сторожить?

— Лес сторожить, чего же ещё. — Леська шла по бездорожью бодро, только косички подпрыгивали. — А я помогаю. Ночую там иногда. В лесу интересно — страсть! Раз, представляете, ночью лось пришёл и в окно глядел. Я поперву испужалась, а потом смеялась даже. Стоит, смотрит, большой такой.

Она рассказывала, не оборачиваясь, но обильно, по-детски жестикулируя. Как будто специально запудривая мозги.

— Идти далеко?

— Да пришли уже!

Леська резко свернула вправо, я — за ней. И замер. За мной остановились и остальные. Мстислава, наверное, ничего не поняла, а вот остальные ещё как поняли.

— Чего встали? Заходите! — Леська подбежала к двери.

Изба была знакома до дрожи в зубах. Именно в неё мы с Захаром как-то раз случайно попали и слышали ссору невидимых лешего и лесовички. Именно здесь, на этой самой полянке перед избушкой, мы летом завалили лешего. Нет, не на похожем месте, а именно на этом самом.

Леська обернулась на крылечке и улыбнулась.

— Ага. Вспомнили!

И перестала быть маленькой девочкой. На пару секунд перед нами оказалось то самое существо, что я уже видел. Женщина. Деревянная, покрытая травой, листьями, желудями и дикими яблоками. Та, что подарила мне Знак Путеводное Яблоко.

— Это что за страсть такая? — просипела Мстислава.

— А тебе страшно? — спросил я.

— Н-нет. Почему-то. И как будто теплее сделалось…

— Вот и нечего бояться. Свои.

Я спрятал меч в ножны и первым, подавая пример, пошёл к избушке.

Лесовичка уже вновь превратилась в девочку Леську. Открыла дверь и замахала рукой — мол, давайте-давайте, входите быстрей, тепло выходит.

Тому, что внутри изба выглядит гораздо больше, чем снаружи, удивляться было уже попросту лень. Печь размером вдвое превышала обычную деревенскую, и жаром от неё так и тянуло. Все стены были в жёлтых листьях и красных ягодах — как будто обои, но природные, настоящие. Под ногами тоже шуршали листья. Странным образом, это не казалось мусором, который хочется вымести. Просто — так уж тут заведено.

Вместо стульев из пола торчали пни. На пне же стояла и столешница. Вокруг неё на пнях сидели закутанные в одеяла двое взрослых мужиков, девчонка лет четырнадцати и ещё одна — ровесница Леськи. Все пили из кружек что-то горячее.

Перед печкой были натянуты верёвки, привязанные к торчащим из стен ветвям деревьев. На них висела, исходя паром, мокрая одежда.

— Владимир! — выскочил откуда-то Захар. — А я… Я тебе этой штукой пытался, а она — ни гу-гу.

Захар показал амулет для связи. Сам, как и спасенные, был голый и в одеяле.

— Ты чего, тоже в полынью провалился?

— Провалишься там! Лёд так истончал. А эти — они ж тонуть давай! Особливо мелкая.

— Дяденька Захар меня спас, — хрипло пискнула мелочь.

— Ишь ты, дяденька, — усмехнулся я. — Дорос, поздравляю.

Захар смутился.

— Да вы садитесь к столу, — позвала Леська. — Места всем хватит. Я чаю налью.

Мы сели. Леська притащила огромный чайник. Кружки словно бы сами собой образовались на столе. В них потекла тёмно-коричневая жидкость, испускающая такой сногсшибательный аромат, что куда тому сибирскому чаю.

— Пейте-пейте, — сказала Леська. — Кто моего чаю попил — тот пять лет болезней знать не будет.

— «А если вы позвоните нам прямо сейчас, то совершенно бесплатно получите пакетики для заварки», — хмыкнул я и отхлебнул из кружки. — Ладно, Леська. Говори, что за дело у тебя.

— Благодарю тебя, добрый молодец, за то, что нечисть на реке перебил, — кивнула-поклонилась Лесовичка. — Никогда прежде не случалось, чтобы раньше, чем Рождество наступит, так сильны они были.

Люди, сидящие за столом, солидарно загудели.

— Не чаял уж живым-то выбраться, — признался отец девчонок. — Спасибо, заступнички! — вскочил и поклонился в пояс.

— На здоровье. Надеюсь, у вас тут такое приключилось в первый и последний раз. Но на всякий случай, имейте в виду: о возникновении нештатных ситуаций нужно немедленное сообщать охотникам. Не дожидаясь, пока самих под лёд утащат. Ясно?

— Ясно, господин охотник, — смутился Семён. — Оно, конечно, надо было. Да только, когда детки пропали, нешто головой будешь думать? Куда сердце отцовское ведёт, туда и бежишь.

— Понимаю, не осуждаю. Благодарности не стоит, мы просто делаем свою работу. Видишь тварь — убивай тварь. На том стоим. А то, что шуликуны до срока из-подо льда вылезли — нездоровая тема, да. Об этом я уже слышал. Так что у вас за вопрос, уважаемая? — я повернулся к Леське. — Ваше стремление спасти людей от обморожений ценю, но почему-то предполагаю, что лично я здесь не только для того, чтобы наслаждаться божественным напитком.

Леська улыбнулась.

— Догадался, ишь!

— Ну, догадливость мне, в отличие от рангов, прокачивать не надо. Слушаю вас внимательно. Что случилось, новый леший абьюзит? Вы вроде бы не из тех дам, которые принципиально не держат рядом с собой никого, кроме конченых мудаков.

Леська покачала головой:

— Приходил леший, но до меня не добрался. Я уже не так глупа, как прежде. Попробовал сунуться — рога обломал. А только тревожно мне, охотник. Где это видано, чтобы лешему среди зимы шастать? Ему по всем законам до весны спать полагается.

Глава 13

— Где, где, — вздохнул я. — Пока вы тут, уважаемая, ягодки собирали, в мире многое произошло.

— Это я чувствую, — серьёзно кивнула Лесовичка. — Дрожит земля.

— Дрожит? — удивился Захар.

— Образно, — отмахнулся я.

Лесовичка покивала:

— Грядут великие перемены. К добру ли, к худу — того не ведаю…

— Никто не ведает. А знаете, почему?

— Почему же?

— Потому что миропорядок — он не сам по себе миропорядок. А принимает ту или иную форму в результате воздействия того, кто действует.

— Чего? — спросила Земляна.

— Объясняю популярно. Если сидеть сложа руки и ни хрена не делать, не произойдёт ничего. А если пытаться влиять на происходящие события, существует немалая вероятность направить их туда, куда надо тебе. Чем, собственно, я и занимаюсь по мере сил. Зашёл на этом пути уже достаточно далеко и сворачивать не собираюсь. — Я посмотрел на Лесовичку. — Что в вашем понимании добро, а что худо, мне не ведомо. Я работаю в соответствии с собственными представлениями о прекрасном.

— Стало быть, из-за тебя это всё, — сделала правильный вывод Лесовичка. — Земля-то волнуется?

— Стало быть, да.

— Вон оно что. — Лесовичка задумчиво покачала головой. — Но злобы я в тебе не чувствую…

— Странно. Проверьте настройки. На самом деле я зол, как сто чертей. Вместо того, чтобы перенестись домой, завалиться в кровать и обнять красивую девушку, обсуждаю тут с вами очевидные вещи. А мне, между прочим, скоро подвиг совершать. Хотелось бы подготовиться как следует.

Лесовичка улыбнулась.

— Вот о том я и говорю. На словах ты — ух, суров, а сердце-то доброе. Беды не сотворишь… Вот что, добрый молодец, — решилась она. — Гляди!

В руке Лесовички появился знакомый предмет — Путеводное яблоко. Она подбросила его к потолку. Воздух под Яблоком знакомо загустел, и возникла картинка. Охотники насторожились. Деревенские, кажется, вовсе потеряли дар речи.

— Спокойно, граждане, — сказал я. — В Рождественскую ночь всякие чудеса случаются, не обращайте внимания.

— Так ещё ж не Рождество? — пискнула мелкая девчонка.

— Так это пока и не открытый показ. Только избранным демонстрируют, на широкий экран позже выйдет.

Картинка показывала заснеженный лес, вид сверху. Лес как лес, ничего особенного. Чёрные голые ветки лиственных деревьев, засыпанные снегом лапы хвойных. Местность я не узнавал.