Штурмовик из будущего 4 (СИ) - Политов Дмитрий Валерьевич

Да уж, если хорошенько подумать, то Дивин за относительно короткое время и в самом деле успел оттоптать не одну больную мозоль. Соответственно, прилететь в ответ могло с самых разных направлений. Так, что хрен поймешь. И, что характерно, возможности у его недоброжелателей были значительными. Даже очень! Не просто же так Цыбенов только что вполне прозрачно намекнул на то, что судьба одного слишком борзого летчика может круто измениться? Да так, что и никакие Звезды не спасут.

— Я вижу, вы меня поняли, — удовлетворенно кинул Зиновий Иванович, не спускавший все это время пристального взгляда с экспата. — Надеюсь, выводы сделаете правильные.

— Да уж постараюсь, — медленно ответил Григорий. А потом вдруг неожиданно для самого себя спросил: — Скажите, а что бы вы мне посоветовали делать в этой ситуации?

Цыбенов резко отвернулся.

— К счастью, проблема подобного выбора передо мной не стоит, — ответил он сухо.

— Что ж, и на том спасибо!

Летать экспату разрешили. Уж неизвестно, на каком уровне решался его вопрос, но только ответ на имя майора Цыбенова пришел вполне достаточный для того, чтобы Григорий покинул, наконец, опостылевший ему трибунал. Хватит, наигрался в правосудие!

Особо теплого прощания с теперь уже бывшими коллегами по служению Фемиде не получилось. Капитан Лобнер и без того смотрел на Дивина волком, а Зиновий Иванович вдруг спешно отбыл по какому-то срочному делу в штаб армии. Так что, нехитрые пожитки споро перекочевали в «сидор», и экспат в гордом одиночестве вышел на улицу дожидаться машины, что должна была отвезти его в полк «бостонов»-торпедоносцев, базировавшихся неподалеку. Закурив, Григорий неожиданно поймал себя на мысли, как же, оказывается, достала его затхлая атмосфера склок и дрязг. А теперь вместе с пронзительным ветром, дующим в лицо, жизнь летчика переворачивала очередную страницу.

Стоя на крыльце, Дивин вдруг заметил, что Юрий Олегович наблюдает за ним сквозь маленькое грязное оконце домика, в котором они жили. Эх, надо было все же подшутить напоследок над капитаном и сказать, что, мол, написал докладную Мехлису с предложением сделать всех военюристов стрелками на бомбардировщиках, подумал Григорий и зло усмехнулся. А что, стал бы зачинщиком нового движения а-ля Стаханов — даешь обязательный ценз в пять — шесть боевых вылетов для каждой чернильной душонки! Глядишь, хлебнули бы в небе свинцовой каши от «мессеров» и приговоры выписывали помягче. Эх, мечты, мечты.

— Уезжаете, товарищ майор? — старшина-секретарь вышел проводить Григория. Пожалуй, среди всех трибунальцев самым тихим и незлобивым оказался именно этот степенный мужичок в смешных очках. Вот и сейчас не стал изображать солидарность с Лобнером и, не чинясь, вышел попрощаться, рискуя нарваться на месть обиженного капитана.

— Да, возвращаюсь к летной работе, — радостно отозвался Дивин. Душа его пела: скоро он опять будет в небе!

— Жаль, — вздохнул старшина. — Вы иногда умели настоять на своем и помочь тем, кто этого заслуживал.

Поди ж ты, оказывается, секретарь наблюдал за действиями экспата в качестве заседателя и оценивал их положительно. Приятно — хоть кто-то оценил его старания.

— Что поделать, там я нужнее.

— Понимаю.

— Давай, что ли, прощаться? — Григорий неловко протянул старшине ладонь. — Авось, еще свидимся.

— Земля круглая, глядишь, и правда сойдемся. Это ж только гора с горой не сходится, а человек с человеком завсегда способен.

— Да ты, оказывается, философ, — тихонько засмеялся Дивин. — Стихи, часом, не пишешь?

— Стихи? — растерялся секретарь и вдруг густо покраснел. — А откуда вы знаете?

— Неужто угадал? — удивленно присвистнул экспат. — Во, дела! Эх, жаль, времени нет — обязательно попросил бы почитать. Не встречал еще настоящих поэтов. У нас в полку иногда попадались рифмоплеты, так всех их навыков хватало лишь на Боевой листок. А хотелось бы услышать что-нибудь стоящее — про нас, про летчиков.

— Я перед войной закончил Литературный институт, — смущенно поведал старшина. Он снял свои очки и застенчиво взглянул на Дивина близорукими глазами. — Два сборника выпустил. Так, ничего особенного, не Твардовский, конечно, и даже не Тихонов, но кое-какую известность приобрел. Одно из стихотворений сам Сурков похвалил.

— Однако! — поразился Григорий. — Выходит, все это время жили по соседству, а ни разу так по душам и не поговорили. А сейчас, как назло, времени нет — вон, похоже, машина за мной пришла. Жаль. Что ж, не поминай лихом!

— Кедрин! — крикнул секретарь, когда Дивин забросил вещи в кузов «трехтонки» и полез в кабину к водителю.

— Что⁈ — экспат обернулся.

— Я говорю: Кедрин. Дмитрий Кедрин. У него есть отличные стихи про летчиков. Найдите, не пожалеете: «У КП на маленькой площадке Летчики играют в волейбол…»[1] — произнес напевно старшина.

Григорий замер.

— Еще! Еще помнишь?

— Товарищ майор, время, — заныл водитель. — Мне потом еще на склад за боеприпасами ехать.

— Черт бы тебя побрал! Ладно, трогай. Прощай, старшина! Глядишь, еще прочтешь все стихотворение целиком.

— Товарищ майор!

— Да едем, едем, не канючь ты!

Дивин захлопнул с силой разболтанную дверь кабины и попытался усесться поудобнее. «Трехтонка» отчаянно взревела двигателем и медленно тронулась с места.

— Твою мать! — выругался экспат, чувствительно приложившись затылком о какую-то совершенно не к месту торчащую железяку. Хорошо еще, что шапка смягчила удар, иначе точно бы шишку набил или заработал рассечение. — Что тут у тебя за склад металлолома?

— Где? А, это меня недавно «фока» на дороге гонял. Кабину, гад, зацепил. А ремонтники никак не доберутся и не починят.

— А сам-то что, совсем без рук?

— Да когда? — плаксиво, по-бабьи заголосил водитель. — Полк постоянно на полигонах тренируется, то и дело что-нибудь требуется кровь из носу. Комполка лютует, сам уже весь почернел и нас загонял.

— Ишь ты, — усмехнулся Григорий. И осведомился с любопытством. — Требовательный у вас командир, выходит?

— Не то слово, — вздохнул печально шофер. — Давеча не успели подвезти вовремя горючку, вылеты из-за этого пришлось отложить, так всерьез грозился командира БАО в штрафбат отправить. А что он мог сделать, если фрицы недавно склад разбомбили?

Слыхал, слыхал Дивин об этой неприятной истории. В самом деле, несколько фашистских ночных бомбардировщиков как-то подозрительно точно вышли на армейский склад топлива и устроили там локальный Армагеддон. Зарево стояло на полнеба.

Военная контрразведка подозревала, что это дело рук засланных диверсантов — дескать, именно они указали координаты хранилища ГСМ. Смершевцы буквально землю носом рыли, пытаясь напасть на след вражин, но, насколько было известно Григорию, без особого успеха.

— И что, до сих пор не летают?

— Да нет, что вы! Я же говорю, подполковник наш хват — вырвал с мясом у тыловиков обеспечение горючим. Даже сверх положенного. За полк кому хошь глотку порвет.

— Повезло, значит, тебе — к такому командиру попал, — незлобиво поддел шоферюгу экспат. — А сидишь и ноешь.

— Это я так радуюсь, — обидчиво шмыгнул носом водитель.

— Оно и видно, — засмеялся Дивин. — Кстати, ты сказал, что тебя «фоккер» гонял. Когда это было?

— Так это, — шофер задумчиво прищурился, вспоминая, — третьего дня. Да, точно, я еще тогда с утра с Самвелом — это напарник мой на «Захаре»[2] — баллон пробитый менял. На гвоздь под снегом налетел. А может, на проволоку — здесь этого добра и на дорогах, и по обочинам просто завались. Наколотили во время наступления немчуру.

— Угу, — задумался экспат. Интересное дело: вражеские «охотники» гуляют по нашим тылам, атакуют даже одиночные машины — так, словно на дворе по-прежнему 41-ый, — а где, спрашивается, в это время шляются наши доблестные истребители? Хотя, может быть, просто какой-то залетный фриц порезвился и удрал восвояси.

Какой-то посторонний звук ввинтился в уши, заставил Григория насторожиться. Он еще не успел до конца осознать, что именно произошло, а инстинкты уже взяли верх.