Экс на миллион (СИ) - "Greko"

Угроза подействовала. «Работничками» шулера называли пальцы. Лишиться их — потерять прибыльную работенку и скатиться на самое дно. Нож полетел на пол. Ося откинул его ногой в сторону. Потом не поленился поднять. Похоже, пришел в себя и снова подчинялся приказам.

— Тебе это даром не пройдет, Солдат, — прекратил барахтаться «краб» и перешел к угрозам.

Я спрятал нож в ножны.

— Помолчи пока. Твоя очередь дойдет, — и мощной оплеухой отбросил к стене того, кто пытался мне грозить выкидухой. Подбил колено, опрокидывая на спину. Придавил ему горло ногой. — Кто вам сказал, что у ребят деньги в карманах завелись? Кто слушок пустил?

Шулер хрипел. Пытался сбросить мою ногу в крепком ботинке. Рядом повизгивал Мотя, баюкая отбитую голень.

— Признавайся, сука!

— Под шары попасть нам не привыкать.[4] Мы не в обиде. Отпусти, Солдат! — крикнул сидевший за столом.

Ося и Изя решили его проучить и с небольшого разбега навалились на стол. Повреждения ребер гарантированы!

— Ааааа! Пустите, гады, раздавите!

— Ну же! Я жду ответа!

— Это Пузан! Пузан заказал вас пощипать!

— Я так и думал! Штраф с вас, мальчики! А вам, ребятки, пришла пора перебираться под мое крылышко. Нечего вам тут, в Зарядье, больше делать.

Мое предложение ребятам — из разряда тех, от каких не отказываются. Они тут же согласились. Не знаю, зачем я с ними нянчился. Наверное, просто потому что в душе была пустота. Не было никого рядом. А человеку трудно быть одному. Плеховы, Марья Ильинична — не в счет. У них своя жизнь, свои планы, свои мечты. У меня — свои. И хотелось, чтобы кто-то их со мной разделил.

— Хотите со мной в Америку? — спросил я, когда мы выбрались из «малины» к кремлевским стенам.

Парни остолбенели.

— В Америку⁈

— Да, за океан. Строить новую жизнь. Судьбу поменять.

Изя и Ося переглянулись. Не успели ответить, как со Спасской башни раздался бой курантов. Над головой закружили белые «мухи». Зима пришла.

Ося хмыкнул:

— У блатных менять судьбу — значит, из тюрьмы сбежать.

— Вот и мы сбежим. Из дурдома по имени Русь.

— А что для этого нужно? — осторожно поинтересовался Изя.

— Как что? Английский учить!

Откуда же я мог тогда знать, что эта идея, по сути, лежавшая на поверхности и отчего-то ранее не пришедшая мне в голову, заставит мою жизнь выписать новый зигзаг.

[1] Грибной рынок на Москворецкой набережной, работавший в первую неделю Великого поста, был одной из самых посещаемых ярмарок в старой Москве. Общественных туалетов не было. Уверен, доставалось окрестным домам.

[2] «Талан на майдан» означает «счастье на игру» и приглашение в нее вступить (дословно «деньги на сукно, на котором идет игра»). «Шайтан на гайтан» — «черт тебе на шею».

[3] «Насыпная галантина» — шулерский прием, позволяющий менять количество очков на карте, стирая влажным пальцем приклеенный белый порошок; «коробочка» — прием, вынуждающий снимающего колоду снять ее так, как нужно сдающему. Для этого он слегка сгибает тасуемую «незаряженную», «пустую» часть колоды. Когда снимающий касается ее пальцем, она сама лезет в руки, стоит сдающему ее отпустить. В итоге, «заряженная» часть колоды оказывается сверху «пустой». Упоминание канделябров — намек на то, чем обычно бьют шулеров.

[4] Попасть под шары — быть избитым.

Глава 11

Любовные стоны под грохот канонады

Во всем виноват дворник.

Нет, не так! Во всем виновата революция, которая сломала дворника. А вместе с ним еще кучу полезного народа. Горничные, няньки, кормилицы, поварихи, лакеи, камердинеры, коридорные и даже официанты — вся эта очень нужная господам братия из числа обслуги возьми да соберись в театре «Олимпия» в самом начале ноября. Все были представлены. Все, за исключением дворников. Спели революционную похоронную «Вы жертвою пали». Приняли резолюцию: присоединяемся к общей борьбе за волю, землю и труд; требуем установления 8-часового рабочего дня, получения отдельной комнаты для прислуги, дня отдыха в неделю и месячного отпуска с сохранением жалования ежегодно, вежливого обращения.

Причем тут дворник?

Все просто. Татарин Радик (или Радиф?), служивший незнамо сколько лет у Марьи Ильиничны, наслушался рассказов от женского элемента из числа домашней прислуги о требованиях простого народа. Взял да объявил забастовку. В тот самый момент, когда в нем была особая нужда, ибо повалил первый снег. Столкнувшись с угрозой локаута от хозяйки — «с вещами на выход, если не будешь работать», — он психанул и скрылся в туман. То есть, позорно сбежал из дома, оставив почтенную старушку самой разбираться с чисткой крыши, двора и тротуаров в зимний сезон.

Марья Ильинична была в шоке. Не знала, что делать. А тут мы заявились втроем, щелчком пальца решив все ее проблемы.

— Добрая моя хозяюшка! — заливался я соловьем. — Наплевать и забыть про Радика. Вот вам двое из ларца, одинаковы с лица. И снег почистят, и дрова наколют, и печи разожгут. Разве что с ночными сторожами контакта у них не выйдет. И с околоточным.

— Божечки! Господь мне тебя, Васенька, послал. И твоих ребяток! — всплеснула ручками бывшая классная дама и расцеловала всех нас троих. — Вот выручите меня, так выручите!

— Они могут в моих комнатах пожить.

— Еще не хватало! Пошли!

Мусечка заливалась радостным лаем и толкала всех поочередно передними лапками. Знакомилась. И нисколько не возражала против нового соседства. Марья Ильинична умилилась. Вытерла кружевным платочком глаза. Накинула на плечи теплую пуховую шаль. Подхватила шпица на руки и повела нас во двор. Туда, где из добротного белокаменного полуподвала выходила наружу лестница и тускло поблескивали стеклами глубоко сидящие в кладке небольшие оконца.

Спустились по ступенькам.

Открыв дверь, мы увидели, что лестница имеет продолжение и ведет в приличных размеров комнату с выгородкой, за которой скрывался умывальник. Чугунная печь, труба которой была заведена в общий дымоход, обещала тепло в холодные зимние вечера. Просторный диван, неисповедимыми путями затащенный в узкий дверной проем подвальчика, столик, еле освещенный светом из подслеповатых оконец под закопчёным потолком, старый шкаф для одежды с резными створками и дверь в противоположном конце комнаты.

— Там еще одна, — с гордостью сообщала наша хозяйка. — Спаленка. Маленькая, но уютная.

— Чур, моя! — завопил Ося и кубарем скатился с лестницы.

— Стой! Разыграем! — закричал Изя и запрыгал по ступенькам вдогонку.

— Как прекрасно, когда в доме много молодежи! — растроганно шепнула мне Марья Ильинична.

Сказать, что ребята были довольны, — ничего не сказать. Они вознеслись! Никогда в жизни не имели они отдельной комнаты для каждого. И своего дома-крепости. Всегда на людях. Постоянно с оглядкой на соседей, когда не знаешь чего ждать — затрещины, злой шутки или пера в бок. А тут тебе чистое постельное белье, и в моей квартире можно в теплый тубзик сходить. Еще и кормят на убой. И хозяйка не скупится на ласковое слово. То чай зазовет попить, заставив стол вазочками с вареньем. То расцелует и что-нибудь подарит. Она начала учить их грамоте и математике. И английскому. С моим участием в уроках.

С иностранным языком у меня беда. Что я помню? «Москоу из зе кэпитал оф рашен федерейшн»?

— Вася! Какая федерация? Какая столица? Ты вообще понял, что сказал? — укорила меня Марья Ильинична, взявшаяся научить нас языку Шекспира.

Упс! Вот прокол так прокол. Эко меня занесло на автомате.

— С тобой сложнее, чем с ребятами. Переучивать всегда сложнее. Какой-то неуч тебе произношение ставил? И словарный запас совсем убогий.

Какой, какой? Средняя школа города Урюпинска — вот мой источник знаний. Когда в классе под сорок человек, а у самого желания зубрить нету от слова совсем, только такой результат и получишь.

— Тебе нужен частный учитель. Желательно носитель языка. Посмотри в газетах объявления.