Теперь уже второе.
И разумеется, Лев Николаевич не манкировал и не игнорировал профессора и вдумчиво ему отвечал, стараясь не медлить…
— Вы его встречали лично?
— Да, — кивнул Виссарион Прокофьевич. — И на словах он просил передать, чтобы вы не упорствовали с булавками, а брали откупные. В дело вмешались ОЧЕНЬ влиятельные люди. С такими лучше не ссориться.
— Они же хотят меня ограбить!
— Так случается, — серьезно кивнул стряпчий. — Я навел справки и скажу вам так. Если они попросят бесплатно все отдать — отдавайте. Смело. А лучше подарите. Будьте уверены — ЭТИ люди в состоянии вам сломать всю жизнь. И то, что они предлагают вам деньги, в сущности, большое одолжение. Но если вы станете ломаться, они изменят свое отношение.
— Все настолько плохо?
— ОЧЕНЬ.
— Это наши ребята?
— В каком смысле?
— Булавками заинтересовался кто-то из России или это британские дельцы? Ну или, может, еще какие?
— Наши.
— Занятно… И сколько получится вытащить денег из этой истории?
— Тысяч восемь, может, десять. Вряд ли больше. За вычетом моей доли и издержек, разумеется. Анна Евграфовна просила передать, что она оставляет свою долю вам в этом деле. Ей неловко, что все так получилось и этим она пытается загладить свою вину.
— А у нее самой как там дела складываются? Все же ситуация неловкая. Оставила мужа и уехала в столицу, где открыла свой салон… Ей не досаждают?
— У Анны Евграфовны все хорошо, — покладисто ответил стряпчий. — Даже лучше, чем она ожидала. Сильно лучше.
Лев Николаевич едва заметно скривился.
Виссарион Прокофьевич был ее человеком, которого она и оплачивала. И, судя по всему, Анна хотела ему как-то насолить за отказ от «углубленной дружбы». Вот и стращала «опасными людьми». А может, и действительно их натравила. Обиженная женщина может учудить все что угодно.
А в том, что это ее происки, он был уверен. Просто потому, что в его понимании никто из серьезных игроков не мог ТАК заинтересоваться новыми булавками, чтобы решиться на наезды. Тем более, на аристократа со связями, а не на мелкого ремесленника или разночинца.
Оно разве того стоит?
И утвердительно на этот вопрос граф себе ответить не мог…
— Как продвигаются наши дела с другими женскими штучками? — чуть помедлив, уточнил молодой граф. Чем вызвал немалое смущение у стряпчего.
А зря.
Дело-то житейское и крайне полезное…
В какой-то момент Льва посетила мысль о том, что иметь в союзниках жен, матерей и дочерей влиятельных лиц — очень выгодная стратегия. Ведь днем, в публичном поле мужчины, конечно, всякое могут болтать. Но потом же они возвращаются домой, где в случае чего, им мозги скушают ложечкой.
А как расположить к себе дам? Причем так, чтобы разом и многих.
Варианты, конечно, имелись. Разные. Но, поразмыслив, молодой граф решил по пути облегчения им жизни, начав с того, что «выдумать» лифчик. Благо, что в прошлой жизни насмотрелся на эти изделия в избытке. А уж сколько раз он их снял на ощупь… не перечесть. Поэтому какое-никакое, а представление о них имел.
Этого, безусловно, было мало для того, чтобы он стал человеком-легендой среди дам.
Прям совсем.
Он хотел большего. Ну и предложил свой вариант… женской прокладки. И если при разговорах о лифчиках стряпчий еще как-то держался и не смущался, то прокладки его загоняли в какой-то ступор. Особенно когда юный собеседник начинал рассказывать что-то про физиологические процессы в женском организме…
Конечно, какие-то варианты прокладок существовали с древности. Но беда заключалась в том, что в здешних реалиях женщины не носили еще трусов. Аристократки и просто состоятельные баловались панталонами, то есть, короткими штанишками, притом довольно свободными в области гениталий. Остальные же — и того не имели, ограничиваясь нижними юбками.
И куда крепить прокладки?
Как?
Ну Лев и предложил Анне Евграфовне решение в виде мягкого тканевого пояса на бедра, к которому на четырех завязках и цеплять сей конструкт. Простой, опять же. Два слоя льна и вата между ними. Хочешь — потоньше, хочешь — потолще.
Графиня заинтересовалась.
Сидела на той встрече как рак красная, но вцепилась в идею. И увезла ее с собой в Санкт-Петербург. Где стала просто гвоздем программы в канун Рождества, взбаламутив столичных дам…
— У Анны Евграфовны уже открылось ателье, в котором очередь на полгода вперед. — вкрадчиво произнес Виссарион Прокофьевич. — Из-за чего дамы пытаются перебить заказы…
— Погоди, — перебил его Лев. — И сколько я получу денег с этого ателье, допустим, через месяц?
— Графиня пока все, что выручает, вкладывает в расширение ателье. А также в наем сотрудниц. Белошвеек, прежде всего. Еще и свои деньги вкладывает. Опасается, что ее просто растерзают.
— Иными словами, денег в ближайшие месяцы мне не ждать?
— Я бы предположил, что год или даже годы. — очень тихо ответил стряпчий. — Мария Николаевна заинтересовалась.
— Признаться, я не вполне понимаю, почему эта Мария Николаевна важна, да еще настолько, что Анне Евграфовне придется отказаться от выплаты мне моей доли?
— Потому что она дочка Николая Павловича. Любимая.
— Николая Павловича?
— Да. Николая Павловича.
— А кто это?
— Государь наш.
— Кхм… — поперхнулся Лев.
Вот уж чего-чего, а лишнего интереса к своим делам со стороны монаршей семьи он желал меньше всего. Нет, он никогда не держался оппозиционно к власти, считая это бессмыслицей. Однако отчетливо понимал — сейчас еще не время выходить на этот уровень игры. Запаса прочности-то нет. И любая ошибка может ему очень дорого обойтись. Вплоть до необходимости спешно бежать из страны.
— Я не вижу радости на вашем лице, — вполне искренне удивился Виссарион Прокофьевич. — Вы даже не представляете, на что идут иные люди, чтобы их товаром заинтересовались близкие родственники самого Государя.
— Я в этом плане не тщеславен, — пожал плечами Лев Николаевич. — Тем более что каких-то явных выгод я в этом не вижу. Только лишние убытки.
— Это вы зря, — очень серьезно произнес стряпчий. — За булавки вам решили заплатить эти деньги только потому, что Мария Николаевна заглянула в ателье к Анне Евграфовне.
— А Анна Евграфовна не может рассказать Марии Николаевне о том, что ее «эти мужланы» притесняют?
— Вы играете с огнем. — осторожно произнес стряпчий.
— Подайте мне лист бумаги и карандаш.
Он выполнил просьбу.
И молодой граф Толстой нарисовал силуэт дамы. Очень схематичный. Обозначив пояс, чулки, трусы и лифчик. А потом рядом на листе все пояснил и описал. Резинок для белья не имелось пока в наличии, поэтому Лев Николаевич предложил сделать кружевные трусики с боковыми завязочками. Что даже лучше для тех целей, под которые это все требовалось.
— Вот, — повернул он лист стряпчему. — Передайте Анне Евграфовне, что это специальное предложение для Марии Николаевны. Особое шелковое нижнее белье для встреч с любимыми мужчинами. Кружевное.
— Боже… боже… — покачал головой Виссарион Прокофьевич. — Вы серьезно хотите предложить великой княгине?
— Полагаете, что ярко-красный цвет кружевных чулок ей не подойдет? Она же черноволосая, не так ли? И с бледной кожей? Вот. Тогда почему нет? Говорят, что она властная и пылкая дама. А это весьма сообразно с таким цветом.
— Лев Николаевич… я… даже не знаю, что вам ответить. Это даже не игра с огнем… это какое-то безумие! А если ЭТО не понравится Государю? Вы понимаете, что он вас в порошок сотрет?
— Насколько я знаю, Николай Павлович весьма здравомыслящий и добрый человек.
